Конкистадоры - Анна Малышева

Она ни на миг не потеряла чувства реальности и мысленно уже подсчитывала, сколько надо заплатить за гроб, сколько за похороны. Она понимала, что только агония распечатала сердце этого молчаливого мальчика, сердце, исполненное гордыни, с которого скатились последние камни, наваленные временем. И Каталина понимала теперь, что за все эти годы, на протяжении которых внук ее ни разу не поцеловал, в его сердце звучало только послание к государю, повествующее о прекрасном и верноподданническом городе, основанном во славу Божью и на посрамление порождений дьявола, населяющих новые земли на востоке. Гроза уходила, в комнате пахло свежестью. Каталина склонилась над постелью и увидела, что Франсиско открыл глаза и посмотрел на нее. И еще прежде чем он в последний раз шевельнул губами, она угадала его слова и поняла, что Франсиско де Монтехо-младший достиг своего Эльдорадо.

8

Третий год после эпидемии стояли небывалые в этих землях холода. Снег выпадал теперь в самом начале осени и не таял до лета. После захода солнца на город опускалась тяжелая ледяная тьма, звеневшая на окраинах до рассвета, как железная ограда, по которой водят палкой. Дом Каталины опустел, садик погиб. Комнаты промерзли, в углах появилась плесень. Свои почти ничем не заполненные дни Каталина теперь проводила в спальне, поставив ноги на крошечную печурку, набитую тлеющим углем, дуя на пальцы и следя за тем, как сумерки, высветляясь, превращаются в апатичный полдень и вновь сгущаются, расползаясь по заброшенным комнатам. Она заметно сдала, ослабела, потеряла интерес к хозяйству и ловила себя на том, что стала хуже видеть. Глядя в окно, Каталина никак не могла различить синих гор в конце улицы, их будто затянуло серой пеленой.

Она еще наводила порой чистоту, через день готовила скудный обед, но это было все, на что хватало сил, и женщина ужасалась тому, что так одряхлела в свои шестьдесят с небольшим. Продукты приносила внучка, которая где-то мыла полы после занятий в техникуме. Мизерной пенсией бабушки распоряжалась она же. У Каталины все выпадало из рук, она оставила за собой лишь право повелевать и запрещать, благо Берналь беспрекословно ей подчинялась. Девушке недавно исполнилось двадцать лет, и Каталина спрашивала себя, какая судьба ждет ее, нищую, одинокую, если она вдруг останется совсем одна. Однако вскоре ее страхи сменились другими, тем более мучительными, что их приходилось держать в тайне.

В один из вечеров, вытирая пыль в спальне Изабеллы-Клары-Эухении, где всегда стоял лиловатый, как ее глаза, пахнущий душицей полумрак, Каталина вдруг увидела в углу два силуэта. Сначала ей показалось, что там, обнявшись с незнакомым мужчиной, прячется Берналь, но тут же она убедилась, что все сходство с внучкой заключалось в белокурых завитках на затылке женщины. Та обернулась на окрик, и Каталина увидела серьезное, еще детское лицо, над которым качалось белое перо, венчавшее старомодную шапочку. А мужчину она узнала по тому, как задрожали у нее руки, той дрожью, что преследовала ее когда-то. Он по-прежнему был одет в черное, так же были изогнуты над бесцветными глазами тонкие русые брови, такой же плаксивой и надменной осталась линия его рта. Каталина, оцепенев с пыльной тряпкой в поднятой для защиты руке, увидела, как призраки развернулись и пошли прямо на нее – медленно, неторопливо, глядя ей в глаза.

Она сбежала в свою спальню, малодушно заперлась и молилась до рассвета за упокой душ умерших. Внучке ни в чем не призналась, но приказала, чтобы та больше не входила в комнату Изабеллы-Клары-Эухении, откуда, начиная с того вечера, стали слышаться приглушенные голоса и легкий скрип рассохшихся половиц.

Визиты призраков этим не ограничились. Прошло всего несколько дней, и в одно холодное румяное утро за стол, с которого Каталина убирала остатки завтрака, уселся высокий тонкий мальчик. Он вошел в столовую как ни в чем не бывало, по-прежнему бледный, по-прежнему замкнутый, лишь одетый по-новому – в черный дублет конкистадора, подбитый железными планками и ватой. Каталина, не подав вида, что испугалась, ласково заговорила с ним и спросила, как поживают его мать и отец. Сперва Франсиско-младший как будто стеснялся и сдержанно отвечал, что живут они хорошо, но, подчиняясь настойчивым расспросам Каталины, постепенно разговорился, не спуская с нее печального и пристального взгляда. «Мы стараемся, бабушка, стараемся, чтобы все было, как прежде», – заключил он. Он рассказал о жизни в новом доме, очень похожем на этот, вымерший, и Каталина узнала, что розы, которые пыталась там вырастить Микаэла, так и не зацвели. Обмолвился он и о том, что от Александры снова начали приходить письма, которые не читают, а складывают в стопку, в ожидании бабушки – Каталина содрогнулась, услышав это простодушное признание. Отец его снова работал в типографии, правда, газета, которую там печатали, называлась иначе.

Самой волнующей новостью оказалось то, что из Германии приехал наконец муж Каталины. Правда, добираться домой ему пришлось из той Германии, из которой он только и мог вернуться, начиная с той ночи, как его убили. На это понадобилось почти двадцать лет, так как Германия мертвых оказалась гораздо обширней. Он очень устал, ослаб, ненадолго лег в больницу, чтобы подлечиться, и все равно заходил иногда домой, даже выкрасил все веранды во внутренних двориках в синий цвет. Но чаще, чем дома, муж Каталины бывал в гостях у своего друга, Филиппа Кастеллано, который по-прежнему жил через два дома от них, во флигеле, окруженном трепещущими тополями, уже начинавшими сбрасывать листву в преддверии близкой зимы.

9

Из-за визитов призрачной родни, все более частых, и вернувшихся вместе с бывшими членами семьи хлопот Каталина почти забыла о Берналь, которая одна из всех не требовала у нее внимания. Девушка училась в техникуме, на последнем курсе, после занятий работала и, возвращаясь поздно вечером домой, сразу ложилась спать. Рано узнав нужду и заботы, она сделалась хмурой и нелюдимой, перестала разговаривать с бабушкой, от усталости даже не замечала призраков, которые теперь дневали и ночевали в доме, и жила, казалось, какой-то своей, трудной и не очень счастливой жизнью. Как-то Каталина столкнулась с внучкой ранним утром, в конце октября, когда в доме все еще спали. Каталина, по обыкновению, поднялась первой, чтобы приготовить завтрак. В столовой мерцал смутный розоватый свет, из приоткрытых дверей спален несло кисловатым сонным теплом, и все окна изнутри запотели. Но на кухне оказалось холодно и свежо. У плиты стояла Берналь и варила себе кофе. Она была в невообразимо старомодном, тяжелом, закрытом до подбородка и запястий черном платье, бесследно поглотившем ее юную грудь и мальчишескую линию бедер. В ее прозрачных, давно уже освободившихся от сонного отроческого выражения глазах Каталина увидела то, чего никогда раньше не замечала, – тяжелый груз тревог и страстей.