Ковентри возрождается - Сью Таунсенд

Я спрыгнула с качелей и побежала в гору, к вокзалу. Прежде здесь высились здания, которые остались теперь только в моей памяти. Оперный театр, где я увидела, как Золушка приезжает на бал в сверкающей карете с четверкой шетландских пони, чьи пышные гривки были украшены султанами из перьев. Гостиница, в подвале которой располагался бар с розовыми светильниками; его постоянными посетителями были юноши с напудренными носами, а напитки им подавал бармен на высоких каблуках. Чайная, куда приходили старушки перевести дух и уложить сумки с покупками, перед тем как сесть на автобус. Пивная под вывеской «Белый лебедь», около которой я, еще совсем маленькая, хмелела от одного запаха, вырывавшегося изнутри, как только открывалась дверь. Булочная, где хозяйка, стоя в витрине, покрывала глазурью многоярусные свадебные торты, гордясь своим мастерством и с достоинством принимая восхищение небольшой толпы, неизменно собиравшейся поглядеть на кондитерское чудо. Зоомагазин, где в слишком тесных клетках резвились щенята. Гараж, перед которым на заляпанном бензином тротуаре торчали две заправочные колонки, а после дождя появлялись такие немыслимые разводы, что дивились даже взрослые. Скобяная лавка, где звякали и гремели от малейшего ветерка развешенные снаружи чайники, эмалированные кружки, металлические календари и еще тысяча разных разностей. Забегаловка для рабочего люда; часа в четыре оттуда выходили, щурясь от света, могутные мужчины.

Все прошло. Все. Снесено навсегда. Сровняли и мусор увезли на свалку. И никто не пытался этому помешать, потому что никто не знал, к кому обратиться и что сказать; людей просто заворожило слово «прогресс», которым оправдывали все. Вместо этих зданий построили дорогу. Она бежала вокруг центра, отсекая от него реку и парки, загоняя пешеходов под землю в вонючие переходы, где телекамеры, поставленные с целью охраны людей, следили за их беспорядочным передвижением.

Я добралась до вершины холма и стояла теперь напротив вокзала. Я взглянула вниз, на крошечный город. Шпили покинутых церквей вонзались в небо. Слева от меня был «Бутербродный центр», справа — «Банковский центр», позади — «Транспортный центр». Все три вывески были сделаны из светящегося оранжевого пластика, по которому в наклон, словно пьяные, тянулись черные буквы. Я повернулась и заглянула в окно «Транспортного центра». Человек с усталым лицом сидел за конторкой и что-то говорил в микрофон. Над ним висело объявление, написанное цветными фломастерами:

ВНИМАНИЮ ПАССАЖИРОВ

1. Не разрешается есть в такси рыбу с картошкой (равно как и горячие блюда)

2. Не плевать в такси

3. Не драться в такси

4. Не пачкать такси рвотой (штраф 5 фунтов и уборка за счет пассажира, по субботам и воскресеньям штраф 10 фунтов)

5. После полуночи пассажир обязан перед поездкой дать водителю 2 фунта в задаток

6. Вы ездите на свой собственный страх и риск!

7. Личность пассажира, покинувшего такси, не уплатив по счетчику, будет уста- новлена, и к нему будут приняты соответствующие меры.

Пункт номер семь изрядно перепугал меня, ибо я как раз собралась сесть на поезд без билета, прорвавшись, если понадобится, через турникет. Но, придя на вокзал, я увидела, что его переоборудовали. Турникеты исчезли. «Британские железные дороги» любезно устранили это препятствие с моего пути — они проводили политику «открытых дверей». Любой, кому вздумается, мог зайти сюда и воспользоваться их услугами.

Шагая по крытому деревянному мосту над железнодорожными путями, с которого можно было спуститься на любую из многочисленных платформ, я услышала объявление: поезд из Ноттингема, отправлением в восемнадцать двадцать три, прибывает к третьей платформе. Поезд проследует до Лондона, вокзал Сент-Панкрас, без остановок. Вагоны первого класса расположены в голове состава, вагоны второго класса — в хвосте состава. Вагон-буфет для удобства пассажиров находится в середине состава.

Полноправные пассажиры высыпали на платформу номер три из привокзального буфета с призывной вывеской: «Не забудь с собой, дружок, взять с ветчиною пирожок». Подошел поезд, я поднялась в вагон и встала в проходе. До лондонского вокзала Сент-Панкрас я добралась, наплетя небылиц благожелательному контролеру:

— Мой муж работает в Лондоне. Мне только что позвонили и сказали, что на него свалилась куча кирпича.

К тому времени я уже плакала неподдельными слезами от потрясения. Контролер утер мое покрытое сажей лицо бумажным полотенцем «Британских железных дорог» и сказал:

— Дай мне свой адрес, милая, и больше не будем об этом.

Я снова соврала, не переставая рыдать, назвала такой адрес, по какому я всегда мечтала жить:

Дом «Под розами»

Шиповный переулок

Тихий уголок

Дербишир

Он все записал. Потом направился в вагон-буфет, и когда я поспешно шла за ним, стараясь не отстать, до меня долетали обрывки его объяснений окружающим: «Милейшая женщина... мужа придавило кирпичами... в реанимации... прочищала дымоход».

Я перестала плакать, когда женщина в комбинезоне с маху поставила передо мной картонный стакан со сладким чаем и сказала:

— Не волнуйся, милая. Моего мужа однажды труба парового отопления насквозь проткнула, а теперь он дважды в неделю играет в бильярд.

«С трубой или без?» — подумала я и засмеялась.

Женщина испуганно оглядела вагон-буфет и сказала:

— Пойдем-ка лучше на кухню.

Остальную часть пути я сидела на перевернутом ящике для хлеба и рыдала, а вокруг меня в жаркой тесноте делала тосты, грела в микроволновой печи еду, подавала ее посетителям и препиралась между собой буфетная обслуга. Только чтобы им угодить, я проглотила две таблетки аспирина, запив их коньяком из миниатюркой фирменной бутылочки «Британских железных дорог».

Было уже темно, когда я, споткнувшись, вывалилась из поезда на вокзале Сент-Панкрас. Я упала на спину и впервые посмотрела в темное лондонское небо, видневшееся сквозь сводчатую крышу пестрого стекла. Чьи-то добрые руки подняли меня на ноги, но я даже не поблагодарила. Я уже мчалась в город.

Направо или налево? Налево. Я сбежала по грязным ступеням вниз. Впереди ярко горели слова: «Кингз-Кросс». Я стояла на перекрестке. Светофор повелел красным автобусам и черным такси остановиться — ради меня. Я пересекла улицу и вошла в здание вокзала. Мне срочно надо было в уборную. Я стала отчаянно искать нужную вывеску; вот она. Такой знакомый силуэт: женщина без рук, в треугольном платье.

Я сбежала по лестнице навстречу тяжелому запаху. Турникет. Объявление: 10 п. У меня не было 10 п. Мой мочевой пузырь разрывался. Сердитая негритянка подняла голову от вязанья. Она там дежурила. Глаза ее скользнули по моей грязной одежде, по чумазым рукам и лицу.

— Пропустите меня, пожалуйста. Я хочу пи-пи.

— Десять пи[8], — сказала она. И не улыбнулась.

— У меня нет десяти пи, — сказала я.

За мной уже выстроилась очередь. Маленькая девочка плакала. Ее шлепнули по ножкам; она зарыдала громче. Я отошла в сторону, чтобы пропустить раздраженную мать девочки. Женщине надо было протащить через турникет два огромных чемодана, сумку на ремне и хнычущего ребенка.

Служительница наблюдала, как та маневрирует своим грузом. На икрах у девочки горели следы материнских ладоней. Измотанная мать протиснулась-таки в кафельный рай. Он в последний раз огласился жалостными воплями ее дочки, потом дверь кабинки закрылась и приглушила плач.

Я снова попросила:

— Пропустите меня, пожалуйста.

Служительница поднялась со стула. Я чувствовала, что в ней постоянно клокочет ярость, которой она наконец вот-вот найдет выход.

— Уходи лучше, ты, дурная женщина. Задарма пролезть хочешь? Так не бывает. Плати, как все люди. Убирайся, знаю я таких — денатуратчиков, наркоманов и прочий сброд.

Своим обширным телом она загородила мне дорогу. Она была Хранительницей Турникета. Контролером Мочевых Пузырей. Директором Кишечников. Чтобы войти в ее королевство, мне необходим был волшебный кусочек серебра.

— Что же мне делать? — спросила я ее. — Куда мне идти?

— Это твои трудности, — ответила она. — Сама виновата, что так живешь.

Она решила, что я бродяжка. Так думали и те женщины, что шли туда и обратно через турникет. Они оглядывали мою грязную одежду, лицо. Они тщательно избегали касаться меня. Я снова поднялась по лестнице в вестибюль вокзала. Я заметила других грязных, плохо одетых женщин; у них были жуткие зубы и растоптанные туфли. Они сидели на полу, передавая друг другу бутылку хереса. Их было трое. Я подошла и попросила у них десять пенсов... «На туалет».

— Чего-чего? — изумилась старшая из них.

— Мне очень нужно, — сказала я и исполнила от нетерпения джигу на мраморном полу.