Ответный сталинский удар - Василий Галин

Идея «вооруженного народа»

Между тем направление тенденций развития Германии проявлялись все более отчетливо. Так, Шнитман в апреле 1933 г. сообщал из Берлина: «В настоящее время ведется неслыханная агитация в пользу идеи «вооруженного народа».

Эта агитация проникает буквально во все отрасли и области государства и быта и ведется самыми разнообразными методами: в кино появилась масса военно-патриотических картин (бои Фридриха Великого и т. д.); в театрах появились пьесы типа «Шлагейтер» (расстрелянный французами на Рейне во время оккупации немецкий патриот), и т. д.; школьники маршируют под звуки марша «Frederiks — Rex»; газеты беспрерывно рассказывают о страданиях немцев в оторванных от Германии областях, о безоружности Германии и т. д. Словом, такого разгула шовинизма не знала даже гогенцол-лернская Германия. А под весь этот «бум» рейхсвер упорно и систематически реорганизуется и вооружается, и нет ничего удивительного в том, что, как говорил в прошлый раз 37-й, в 1935 году вся намеченная программа организации вооруженных сил будет полностью закончена».

Еще в декабре 1932 г., когда конференция в Лозанне фактически покончила с вопросом о военных репарациях Германии, У. Черчилль впервые указал, что Германия может перевооружиться. Он процитировал Гитлера, которого он назвал «движущей силой, стоящей за германским правительством, которая может значить еще больше в будущем». 23 марта — через два месяца после прихода Гитлера к власти, Черчилль забил тревогу: «Когда мы читаем о Германии, когда мы смотрим с удивлением и печалью на эти поразительные проявления жестокости и воинственности, на это безжалостное преследование меньшинств, на это отрицание прав личности, на принятие принципа расового превосходства одной из наиболее талантливых, просвещенных, передовых в научном отношении и мощных наций в мире, мы не можем скрыть чувства страха».

В апреле Черчилль выразился еще более определенно: «Как только Германия достигнет военного равенства со своими соседями, не удовлетворив при этом своих претензий, она встанет на путь, ведущий к общеевропейской войне». В ноябре Черчилль снова выступал в палате общин:

«Огромные силы пришли в движение, и мы должны помнить, что речь идет о той могущественной Германии, которая воевала со всем миром и почти победила его; о той могущественной Германии, которая на одну немецкую жизнь ответила убийством двух с половиной жизней своих противников. Неудивительно, что, видя эти приготовления, открыто провозглашаемые политические доктрины, все народы, окружающие Германию, охватывает тревога».

Военный атташе американского посольства в Берлине полковник Уэст в конце 1934 г. утверждал: «Война неизбежна, к ней готовятся повсюду». Голландский посол также не сомневался, что «Нидерландам придется участвовать в следующей европейской войне или же они будут присоединены к Германии. Он уверен, что война близка». У. Черчилль в своем радиообращении по британскому радио 16 ноября призвал слушателей подумать о том, что всего лишь в нескольких часах полета от них «находится семидесятимиллионная нация самых образованных в мире, умелых, оснащенных наукой, дисциплинированных людей, которых с детства учат думать о войне и завоеваниях как о высшей доблести и о смерти на поле боя как о благороднейшей судьбе для мужчин. Эта нация отказалась от своих свобод, чтобы увеличить коллективную мощь. Эта нация, со всей своей силой и достоинствами, находится в объятиях нетерпимости и расового высокомерия, не ограниченного законом… У нас есть лишь один выбор, это старый мрачный выбор, стоявший перед нашими предками, а именно, подчинимся ли мы воле сильнейшей нации или покажем готовность защищать наши права, наши свободы и собственно наши жизни».

ВОССТАНОВЛЕНИЕ «ИСТОРИЧЕСКОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ»

Саар

Саарская область невелика 50 х 50 км. Но Саар — это уголь, чугун, сталь, прокат. Это машиностроение и химия. Согласно Версальскому договору Саар на 15лет был отдан под мандат Лиги Наций, ее дальнейшую судьбу должен был решить плебисцит. Лига Наций в эти годы управляла Сааром лишь формально, подлинными хозяином была Франция.

Накануне плебисцита, по словам А. Симона: «Всесторонние обследования, проводившиеся нейтральными наблюдателями, говорили о том, что большинство жителей этой области с преобладающим католическим населением предпочло бы воздержаться от присоединения к национал-социалистической Германии». Однако на плебисците 13 января 1935 г. 90 % взрослого населения Саара голосовало за присоединение к Германии. Мнения относительно влияния немецкого террора на результаты голосования вызывают споры до сих пор. Однако ни Франция, ни Англия, гаранты Версальского мира, не высказали по этому поводу никаких официальных претензий. Позицию Запада отражали слова норвежского министра Кута, который в беседе с советским дипломатом Якубовичем отметил, что Клемансо привел политическую карту Европы в дикий вид, а поэтому мир невозможно обеспечить на базе вечного сохранения версальского статус-кво. Гитлер не скрывал своих намерений и уже в 1930 г. открыто заявлял, что, придя к власти, он и его сторонники «разорвут Версальский договор на части».

Единственным защитником Версаля неожиданно выступил Литвинов. С трибуны Лиги Наций он посвятил саарской проблеме целую речь. Литвинов объяснял Кремлю свое решение тем, что «саарская победа может настолько ударить в голову Гитлеру, что он станет более требовательным, чем раньше. Мы тоже не остаемся пассивными и принимаем все меры для противодействия германской агитации». Литвинов оказался прав: спустя месяц Германия отказалась от статей версальского договора, ограничивающих ее вооружение.

В марте 1935 г. Геринг официально объявил о наличии у Германии военно-воздушных сил, запрещенных Версальским договором. Спустя несколько дней Гитлер заявил о введении всеобщей воинской повинности. По мнению У. Манчестера, «это был конец Версальского договора. Гитлер его похоронил и уже читал некролог… Рейхсвер стал называться по-новому — вермахт. Люфтваффе сняло свой покров, к ужасу Европы. Военное ведомство теперь снова стало всем известно как Генеральный штаб, а морское ведомство… превратилось в военно-морской флот. Новые названия звучали внушительно и были популярны — Гитлер… затронул верную струну». В то воскресенье был День памяти героев Германии, по поводу которого была устроена официальная церемония. У Ширер вспоминал: «Я пошел на церемонию… и стал свидетелем сцены, которую Германия не помнит с 1914 года. Весь… этаж был заполнен светло-серым морем военных мундиров и остроконечных шлемов старой императорской армии вперемешку с военной формой новой армии… Церемония стала триумфальным празднованием кончины Версальского договора и рождения регулярной германской армии. Генералы, и это видно по их лицам, были чрезвычайно довольны».

Как пишет И. Фест, «хотя британское правительство выступило с серьезным протестом, оно в той же ноте запрашивало, не хочет ли еще Гитлер принять министра иностранных дел. Для немецкой стороны это было «сенсацией в нужном направлении», как заметил один из участников событий». «Франция и Италия были опять готовы применить более решительные меры и собрали… конференцию трех держав в Стрезе… Муссолини настаивал на том, чтобы остановить дальнейшие поползновения Германии, но представители Великобритании с самого начала дали понять, что их страна не собирается применять санкции».

По мнению А. Уткина, «это был конец попыток контроля над военным развитием Германии». Теперь политика умиротворения получала новое содержание. Уступать Германии было уже нечего, умиротворение стало возможно осуществлять только за счет территорий в Европе. У. Додд в те дни отмечал: «Почти все американцы считают, что Германия идет к войне». Аналогичного мнения был, очевидно, и британский посол Фиппс, который писал американскому послу в Париже, что «считает Гитлера фанатиком, который успокоится, разве что добившись господства над Европой». В разговоре со своим американским коллегой в Берлине он утверждал, что Германия не начнет войну ранее 1938 года, но что «война — это ее цель».

В это время Гитлер решил очередной раз успокоить «мировое сообщество». 21 мая 1935 г. он выступил с одной из своих самых миролюбивых речей: «Кровь, лившаяся на Европейском континенте в течение трех последних столетий, не привела к каким бы то ни было национальным изменениям. В конце концов, Франция осталась Францией, Польша Польшей, а Италия Италией». Войны в Европе, таким образом, бессмысленны: «Война не избавит Европу от страданий. В любой войне погибает цвет нации… Германии нужен мир, она жаждет мира!» А с точки зрения идеологии нацизма территориальные захваты бессмысленны вдвойне: «Наша расовая теория считает любую войну, направленную на покорение другого народа или господство над ними, затеей, которая рано или поздно приводит к ослаблению победителя изнутри и в конечном счете — к его поражению… Германия торжественно признает границы Франции, установленные после плебисцита в Сааре, и гарантирует их соблюдение… мы отказываемся от наших притязаний на Эльзас и Лотарингию — земли, из-за которых между нами велись две великие войны… Забыв прошлое, Германия заключила пакт о ненападении с Польшей. Мы будем соблюдать его неукоснительно. Мы считаем Польшу родиной великого народа с высоким национальным самосознанием».