Вторая осада Трои - Алексей Андреев

— Вперед, орлы!

«Орлы» принялись буровить в стене шурфы и закладывать туда взрывчатку. Когда низ стены оказался ею нашпигован, как кусок несвежей колбасы — желтым жиром, несколько рук по команде взметнулось над покрывалом — может, даже в прыжке — и прилепили взрывные блямбы повыше. По прикидкам «орлов» этого должно было хватить с лихвой. От блямб и вкраплений «жира» заструились тонкими отростками проводки. Быстро сошлись в один, который выбежал из-под покрывала и зазмеился дальше — к столику у штабной машины, к стоящей на нем коробочке с красной кнопкой.

Ровно в девять ноль-ноль к подрыву все было готово. Естественно, с обеих сторон. Оставалось надавить на красные кнопки и…

И тут генералы испытали шок!

Нет, кнопки еще не были нажаты, ничего экстраординарного не произошло и неэкстраординарного тоже, вокруг вообще ничего не изменилось… просто генералов вдруг посетили сомнения. А сомнения и генералы — это как гений и злодейство… или как молоко и соленый огурец в одном желудке — кому какая параллель ближе…

Изначальный план, осенивший полководцев прямо на поминках, был таков: скрытно подготовиться к атаке, взрывом пробить брешь в стене и, лихо рассекая снежную целину, под бравурную музыку и разноцветные всполохи салюта въехать в поместье на белом бронетранспортере, как на белом коне!

Какое женское сердце сможет устоять перед подобной решимостью и пылом? Чье не растает при виде такого боевого героя? А? По их генеральскому опыту — ничье. Потому и последние длинноногие дали предательскую слабину, что в столичной суете как-то не хватило времени на такую вот с ними прелюдию. А хватило бы — куда б они делись!

Ну а потом, когда все сладится и сердце прекрасной вдовы вместе со всем остальным прикладом отойдет победителю, те же солдаты стену быстро и восстановят. За ее, разумеется, счет, который станет в скором времени совместным.

И белый бронетранспортер был расчехлен, и громкоговорящая установка поворотила свои раструбы в направлении главного удара, готовая разразиться «Полетом валькирий» и «Прощанием славянки», и салютная установка уставилась в небо, чтобы украсить его огненными шарами и цветами, а красная кнопка так и притягивала к себе палец…

Но!

Ровно все то же самое обнаружилось внезапно и у противника! Расчехленное и изготовленное — по донесениям разведки. А это был уже плагиат. Только непонятно — чей у кого? Каждый считал, что у него. Причем плагиат наглый, подлый и коварный. Особенно подлый тем, что если одинаковая атака начнется одновременно с двух сторон, то куда тогда смотреть красавице, кем любоваться, кому внимать?! Крутить головой туда-сюда, покуда не открутится?

Нет!

Нет, нет и нет!

Да она элементарно испугается. Потому что, когда с одной стороны, открыто, в лоб — это красиво. Это прекрасно, черт побери! И недолгий испуг должен быстро смениться кокетливым млением и любованием. А вот когда с двух — это уже спецоперация по захвату, клещи. И никакого любования тогда не дождешься — лишь страх появится и стремление поскорей убежать…

Такие мысли посетили генералов. Весьма, надо сказать, своевременные. Выдающие в них знатоков женской психологии и одноименной души.

А за ними подоспели и выводы…

Вскоре от каждой противоборствующей стороны отделилось по два отряда. Один, побольше, с полной выкладкой и оружием, отправился в рейд к противнику, имея приказ зайти к нему с тыла и любой ценой вывести из строя его боевую технику. Другой, небольшой, помчался на машине в город. Перед ним стояла иная оперативная задача — куда сложнее: выявить и немедленно доставить командованию лучшего местного специалиста по всему романтическому, сентиментальному и возвышенному.

Да, генералы решили подстраховаться. И параллельно с основным планом, успех которого теперь зависел целиком от первого отряда, разрабатывать запасной — резервный. Он же мог стать и подготовительным для основного. Для этого им необходим был гражданский консультант, разбирающийся во всякой тонкой душевной бижутерии. Собственные возможности в данной области они, похоже, исчерпали.

В городе N таких специалистов было двое. То есть было-то их больше, но самыми крупными, модными и известными считались именно эти два. Оба геи, по-местному — пидоры. Некогда они тесно дружили, причем дружили традиционно, без излишеств и без всякой задней мысли, на пару начинали окормлять подсевших на импортный глянец и целлулоид обывателей изысканным и высоким: один — в качестве парикмахера и фотографа, другой — в качестве совладельца видеосалона в подвале одной заводской бани и первого в городе стриптиза эконом-класса, устроенного в женском общежитии закрывшейся фабрички. Потом затеяли общее дело — и не прогадали: один вырос до стилиста, дизайнера и модного фотохудожника, умевшего изобразить любого так, что он одновременно был похож и на самого себя, и на какую-нибудь звезду Голливуда, другой — до креативного продюсера и популярного шоумена. Уже ни один корпоратив, ни одна пафосная свадьба, развод или просто культовая вечеринка не могли без них обойтись. Всюду они появлялись вместе, чтобы рулить и помогать зажигать. Вместе и сменили ориентацию, когда стало понятно, что без этого в мире модного, высокого и уж тем более изысканного ну никак. И совсем стали жить душа в душу — разве что не под единой фамилией. Зато под одной крышей, которую называли «наша Голубая Лагуна» — дом их стоял неподалеку от оврага с худосочной речкой, давно превратившейся стараниями проживающих в мусорный и тухлый ручей. И жили бы долго и счастливо, глядишь, и умерли б, нежно держась за руки, в один день, если бы не случилось меж ними коварства — подлого спутника любви.

Собственно, как раз из-за фамилии-то все и произошло. Шоумена однажды поутру осенило, что пришла пора ему сменить свою невзрачную, откровенно плодово-овощную Тыковкин на изящную, оригинальную, а главное, брендовую, — Гламуров. Он тут же сердечного друга разбудил и своим чудесным открытием с ним поделился. Тот долго ахал, восхищался, закатывал глаза — короче, млел. В такой трепетной атмосфере они легко позавтракали — чтобы не портить фигуры, — сделали друг дружке макияж и разбежались по своим делам, коих было невпроворот. Вечером в любимом клубе встретились, развлекались — все, как обычно. А на следующий день Тыковкин, улучив минутку, заехал в загс, где работала их общая знакомая. И узнал от нее, что Гламуровым ему стать, увы, не суждено. Во всяком случае, не в этом городе. Потому что вчера перед обедом здесь побывал его бойфренд и оставил заявление с требованием поменять свою устаревшую и неблагозвучную фамилию Козлов на современную Гламуров. А два Гламурова на один населенный пункт, пусть и немаленький, — это совсем не оригинально. По правде сказать, совершенно не комильфо.

Такого гнусного удара в спину Тыковкин не ожидал. И от кого?! «О темпора! О морес!» — мог бы горько воскликнуть он — если б знал. Но так как не знал, то кричать стал другое: что это он! он вчера придумал, а не Козлов; что это его собственное, авторское ноу-хау; что заявление этого подлого предателя надо немедленно порвать, сжечь и утопить вместе с ним самим в унитазе, а у него заявление принять и сразу, прямо сейчас, удовлетворить!..

Однако все было напрасно — другое заявление удовлетворили еще вчера — по знакомству. И ему был дан ход — не отменишь…

Таким вот образом Тыковкин стал придуманным наспех Нарциссовым, Козлов перековался на уворованного Гламурова, а дружба и любовь превратились в жгучую ненависть! Да какую — вплоть до визга при одном упоминании бывшего.

С тех пор они виделись лишь однажды — на торжественном приеме в честь подувявшей заокеанской кинозвезды, которая после долгого торга согласилась сняться в рекламе местной торговой компании. И заодно осчастливить своим дорогим присутствием день рождения ее владельца. Не пойти на этот прием для любого представителя местного бомонда было равносильно… даже трудно сказать чему… наверное, биению себя в грудь и признанию, что ты никто, ничто и звать тебя никак, плюс ходишь в китайском ширпотребе…

Там они всячески избегали друг друга, демонстративно кокетничая со всеми подряд, — даже, стыдно сказать, с женщинами, — а когда их ради аттракциона хитрыми путями все же свели — закатили всеми ожидаемую истерику.

Сначала Нарциссов презрительно и вполне великосветски осведомился:

— Ну что, хорошо тебе с упертой фамилией, гнида противная?

На что Гламуров ему находчиво и не менее изысканно ответил:

— Сама такая, тварь подзаборная!

Затем последовали другие слова, не столь изысканные и совсем непечатные, а закончилось все банальным мордобоем — правда, с поправкой на ориентацию. Из коего оба вышли расцарапанными, угвазданными фуршетной едой и напитками, в порванной одежде, с поредевшими шевелюрами и лягучими синяками на ногах.