Литературная Газета 6539 ( № 3-4 2016) - Литературка Литературная Газета

Фото: РИА «Новости»

Урок марксизма для Алексея Кудрина

Урок марксизма для Алексея Кудрина

Политика / Новейшая история / Взгляд

Мухачёв Вадим

Фото: РИА «Новости»

Теги: Россия , политика , экономика

Зачем нужны различные «истории» в противовес истории реальной?

Экс-министр финансов, ныне главный научный сотрудник Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара Алексей Кудрин в прошлом году высказался против единых учебников по истории и другим предметам в школьном и вузовском образовании. Почему он это сделал?

«Критическое мышление, – рассуждает Кудрин, – это способность апеллировать к какому-то мнению, всегда искать новые аргументы. В этом смысле, я считаю, России нужно быть более свободной для студентов и даже школьников. Кстати, тема создания единых учебников – она скорее мешает»...

Если бы, затевая разговор о критическом мышлении и разных учебниках, Алексей Кудрин имел в виду постижение истины исторической судьбы России, то он должен был бы в первую очередь сказать об объективно существующей, хотя и не всеми признаваемой противоположности материалистического и идеалистического миропонимания. Затем как поборник свободы слова он должен был бы задаться вопросом, который был поставлен ещё Ф. Бэконом: каковы объективные и субъективные трудности, которые мешают свободе научного поиска?

В поисках ответа на этот вопрос, который мучил многих выдающихся мыслителей от Лейбница до Гегеля и, наконец, получил своё разрешение в материалистическом понимании истории Карлом Марксом, Кудрину пришлось бы дать отчёт в собственном, присущем именно ему миропонимании. Но ничего этого ни в свои университетские годы, ни позже, он, похоже, никогда не делал.

Как большинство постсоветских либералов, Кудрин (скорее стихийно, чем тео­ретически осмысленно) просто встал в известный период развития страны на идеалистическую точку зрения буржуазного экономиста. Такую точку зрения, которая, как писал молодой Маркс, принимает исторически возникшие и уже потому не вечные, преходящие , капиталистические производственные отношения как «неизменную», подчиняющуюся якобы неким «вечным» законам данность, где наёмный работник существует только в виде « рабочего , а не человека ».

В 1847 году в книге «Нищета философии» Маркс по поводу либеральных экономистов говорил: они «объясняют нам, как совершенствуется производство при указанных отношениях; но у них остаётся невыясненным, каким образом производятся сами эти отношения, то есть историческое движение, которое их порождает». Изучая на примере Англии историю возникновения и развития капиталистических отношений, основанных на эксплуатации наёмного труда, Маркс выявил то, чего до сих пор не хотят видеть либеральные экономисты.

Все они отказываются принимать основные выводы «Капитала» именно потому, что из них логически вытекает необходимость признания существования классового антагонизма и борьбы наёмных работников с собственниками капиталов – всего того, чем наполнена, то вырываясь на поверхность, то временно отступая в тень, жизнь любого буржуазного общества на всех этапах развития.

В результате «усечённого» воззрения на буржуазное общество и его историю отношение либерального экономиста к «критическому мышлению» всегда оказывается абстрактным и догматическим. «Борьба мнений» в его сознании (игнорирующем основу исторического процесса в виде производства материальных благ и складывающихся вокруг этого производственных отношений) опирается прежде всего на политическую сторону жизни общества, на отношение к государственной власти.

Все постсоветские либеральные экономисты (Гайдар, Чубайс, Ясин, Кудрин и пр.), как и их предшественники или современные буржуазные экономисты, рассматривают утвердившиеся в России после 1991 года капиталистические производственные отношения как «высшую и последнюю» форму существования человечества. Избегая слов «капитализм» и «буржуазия», они называют эти отношения «рыночными», как будто рынок , или обмен товаров, не предполагает их производства и вместе с тем наличия капиталов, их собственников и «свободного» по отношению к капиталу наёмного труда.

Как и их либеральные предшественники и учителя, они также не задаются вопросом: каким образом эти отношения возникли и каково их будущее. Вместо этого они лишь предлагают обществу рецепты, как в интересах слоя собственников капиталов усовершенствовать наш олигархический госкапитализм.

Когда же их «рецепты», направленные на защиту капиталов в ущерб интересам большинства населения, наталкиваются на политику «социального либерализма» Кремля, вынужденного так или иначе считаться с интересами десятков миллионов россиян, живущих от зарплаты до зарплаты, эти либеральные экономисты превращаются в оппозиционных политиков, в чубайсов, касьяновых, кудриных. Именно тогда их начинает волновать формирование «критического мышления», которое важно для них не как условие познания исторической истины, а как средство политического давления на власть. Сегодня – на социально-ответственную либеральную политику Путина.

Особенность либерального представления о «критическом мышлении» в сознании Кудрина проявляется по-разному.

Во-первых, поскольку такое представление игнорирует материалистическую аксиому, что «бытие определяет сознание», он забывает, что на формирование критического (или, наоборот, апологетического) сознания человека решающее воздействие оказывает сама жизнь , а не учебники. Видимо, Кудрина, как и других подобных экономистов, мало чему научила история постсоветской России, когда в 90-е годы восторги многих россиян от ожидания сказочных результатов экономических реформ за несколько лет сменились суждениями о «дерьмократии», «семье Б. Ельцина».

Во-вторых, состоящая из реальных фактов, событий и живых людей история всегда одна . Кроме неё, другой истории как состоявшейся объективной реальности нет. Весь вопрос, если говорить об учебниках, сводится к тому, как правильно, наиболее точно и потому научно , отразить эту историю объективно.

То, что человечество до сих пор сталкивается в науке с различными «историями» об истории, свидетельствует лишь об одном: представители этой науки по-прежнему стоят на стороне существующих социально-экономических и политических порядков и потому рассматривают историческое развитие со стороны частного интереса. Поэтому, будучи теоретическими представителями собственников капиталов, они не в состоянии порвать с идеализмом и, путаясь в диагнозе общества, предлагают ему бесполезные рецепты выздоровления.

Сказанное в первую очередь относится к самой экономической науке, которая призвана быть фундаментом всего общество­знания, но, существуя в парадигме либерализма, пребывает в глубоком кризисе. Об этом, например, в книге «Методология экономической науки, или Как экономисты объясняют» повествует современный английский историк М. Блауг.

В-третьих, ссылка Кудрина на «опыт Запада», где университеты якобы «сами определяют содержание учебников», а «школы выбирают учебники, по которым они хотят учиться», некорректна, поскольку такое возможно только в частных учебных заведениях. Кроме того, из «опыта Запада» можно вспомнить, что подготовленные в университетах специалисты, даже в ранге президента или вице-президента США, иногда путают названия столиц, их местоположение на глобусе, как и отдельные исторические даты. Так что не всё золото, на чём лежит отсвет заката.

Учитывая состояние социальной науки в целом и исторической науки в частности, Кудрину как поборнику западного опыта и существования разных «историй» об одной фактической истории людей, не мешало бы прислушаться к словам крупного нидерландского историка Й. Хейзинги. Тот в середине XX века с грустью писал: «Самое досадное – это заметная повсюду indifference a la verite (безразличие к истине), достигающая своей кульминации в открытом публичном восхвалении политического обмана».

«Критическое мышление», которое не ставит целью познание объективной истины, вырождается в бытовой критицизм, в «критику ради критики», которая, даже будучи упакованной в форму теории и приобретя таким образом учёный вид, стоит немногого. Либеральное «критическое мышление» принадлежит именно к такому виду «критики».

Вишнёвая косточка академика Глазьева