Дисбат - Юрий Брайдер

Ужин был сервирован на том самом табурете, где еще совсем недавно сидела Нелка. Разрезая деревянной линейкой ливерную колбасу (после недавней кухонной драки участковый Дрозд изъял из квартиры все ножи), Стрекопытов как бы между прочим поинтересовался:

— Что это за краля к тебе наведывалась? На порядочную не похожа, но шалавой тоже не назовешь.

— Жена моя, — нехотя признался Синяков. — Бывшая… Ну, поехали!

— За ваше уважение! — Это был любимый, но отнюдь не единственный тост Стрекопытова.

Сам он пил из серебряной церковной чарки, опять же найденной на помойке, а в распоряжение квартиранта предоставил хрустальный бокал с фирменной гравировкой парижского ресторана «Корона».

— Неприятности у меня, — сказал Синяков после третьего захода. — Сын в беду попал. Судить его будут. Телеграмма пришла. На, прочти.

— Ни-ни, — замахал руками Стрекопытов. — Лучше на словах расскажи. Сам знаешь, какой я читатель, особенно ежели под мухой…

Тут хозяин квартиры был абсолютно прав и в чем-то даже самокритичен. Выпив, он начинал медленно, но верно регрессировать, а проще говоря, терять человеческий облик — переставал пользоваться какими-либо столовыми приборами, абсолютно не разбирал как печатные, так и рукописные тексты (за исключением тех, что имелись на винно-водочных этикетках), забывал все, касающееся абстрактных понятий, и подозрительно косился на бытовые приборы, хоть немногим более сложные, чем штопор или электророзетка.

Зато при всем при этом Стрекопытов как бы в виде компенсации приобретал обезьянью ловкость (вкупе с обезьяньими ужимками), звериную интуицию и какую-то совершенно невероятную атавистическую память, проблески которой не раз ставили Синякова в тупик.

После первой бутылки он обычно садился на корточки, а после второй, случалось, и на четвереньки становился.

Впрочем, все это было еще впереди, а покуда Стрекопытов окружающую действительность воспринимал вполне адекватно, рассуждал здраво и кильку из консервной банки брал не рукой, а все той же линейкой. Выслушав Димкино послание, он глубокомысленно заявил:

— Случай тяжелый, но не смертельный. Бывает и хуже. Жаль, конечно, что он статью свою не сообщил… Ну ничего, если в зону загремит, я туда соответствующую маляву организую. Чтобы, значит, не обижали парня и на хорошее место пристроили. Хлеборезом, там, или сантехником… Но если его на дизель упекут, тут я пас. С вояками отродясь никаких дел не водил…

— Что такое дизель? — не понял Синяков, благодаря спортивным успехам в свое время сумевший от армии увильнуть.

— Дисциплинарный батальон, — охотно объяснил Стрекопытов. — Место пребывания военнослужащих, наказанных за воинские преступления, а также за любые другие преступления, влекущие за собой лишение свободы на срок не более двух лет. По старому кодексу это была в основном статья двести сорок пятая и двести пятидесятая, а теперь даже и не знаю. Кстати говоря, отбытие наказания в дисбате судимости не порождает. Просекаешь?

— Просекаю… — пробормотал Синяков, пораженный эрудицией своего собеседника. — Ты что, весь кодекс наизусть помнишь?

— Уголовный наизусть, а уголовно-процессуальный и административный только частично, — скромно признался Стрекопытов.

— В дальнейшем буду рассчитывать на твою помощь… А теперь объясняю суть дела. Сам понимаешь, мне нужно обязательно присутствовать на суде.

— Святое дело, — кивнул Стрекопытов.

— Но тут есть одна загвоздочка. В настоящий момент не имею при себе наличности. Даже билет не на что купить. А ведь, наверно, еще и на адвоката придется тратиться.

— Это хуже, — согласился Стрекопытов. — Как говорится, были бы денежки, так и ума не надо. Нынче без них, родимых, даже в сортир не сунешься… А далеко тебе добираться?

— Не близко.

— В какую хоть сторону?

— На запад… А какая разница?

— Разница есть. На западе все дороже. В Караганде, к примеру, доза «дури» одну цену имеет, а в Риге — совсем другую. Просекаешь?

— Просекаю… — повторил вконец обескураженный Синяков. — Так как же насчет денег? Ты меня не выручишь? Я бы отдал потом…

— Вопрос сложный. — Стрекопытов покосился на свои хоть и допотопные, но безотказные часы, имевшие на задней крышке дарственную надпись: «Лейтенанту НКВД Гробовому И. И. за успехи в боевой и политической подготовке, а также в связи с переходом на вышестоящую должность».

— Я понимаю, что сложный, — Синяков по справедливости разделил оставшуюся водку. — Иначе бы я к тебе обращаться не стал.

— Так, надо подумать… — Стрекопытов засунул в нос указательный палец, что у него означало крайнюю степень сосредоточенности. — Деньги, конечно, нужны в валюте?

— Даже не знаю… — пожал плечами Синяков. — Думаю, не обязательно.

— Не скажи… В дальней дороге все может случиться. Еще неизвестно, куда тебя занесет. А доллар, он и в Африке доллар.

— Согласен, — сказал Синяков, раньше видевший эти самые доллары разве что в чужих руках.

— Поэтому всякие там магазины и ларьки исключаются… — Стрекопытов уходил в стихию размышлений все глубже, словно в болотную топь погружался. — В ближайшие обменники соваться не стоит. Там меня в лицо знают, да и охрана нынче сплошь с автоматами… Сберкасса возле «Ромашки» через полчаса закрывается… А в той, что возле «Бомбея», уже инкассаторы успели побывать… Что нам остается? Остается какой-нибудь нехилый коммерсант, который всегда при себе бабки имеет…

— Только попрошу без уголовщины! — взволновался Синяков. — А не то я с сыном не в зале суда, а натурально в зоне встречусь.

— При чем здесь уголовщина? — искренне удивился Стрекопытов. — Если коммерсанта хорошенько прижать, он нам деньги сам отдаст. По доброй воле. Как бы спонсирует. От штуки баксов ему не убудет.

— Ты про охрану не забывай, — напомнил Синяков. — Как мы с ней справимся?

— Мы-то? — еще больше удивился Стрекопытов. — Запросто! Это же не вологодский конвой. Подумаешь, сопляки мохнорылые. Качки зачухованные. Да я их так пугну, что сразу уссутся.

— Нет, придумай что-нибудь другое, — замотал головой Синяков. — В долг попроси. Пусть даже с процентами. Ты же местную публику знаешь.

— Даже очень хорошо. Потому и в долг никогда не прошу.

— Что же делать?

— Ладно… Есть один способ. Приличные туфли у тебя имеются?

— Только вот эти, что на мне. — Ни босиком, ни даже в тапочках Синяков по квартире Стрекопытова передвигаться не рисковал (и на осколок стекла, и на гвоздь, и на чахоточный плевок можно было нарваться). — А туфли-то зачем? За них много не дадут.

— Чудак ты в самом деле. Без туфлей в казино не пускают, — просветил квартиранта Стрекопытов, сам обычно носивший разномастную обувь. В настоящий момент, например, на его правой ноге красовалась почти новая кроссовка «Найк», а на левой — стоптанный войлочный ботинок.

— Неужели ты в казино пойдешь? — Изумлению Синякова не было предела. — А в какое?

— Там видно будет. Сначала разузнаю, где ставки повыше и банк побогаче… Ты пока разувайся.

— Может, заодно и костюм мой наденешь? Вполне еще приличный.

— Сойдет и так… — Стрекопытов сосредоточенно примерял чужие туфли, смотревшиеся на нем, как на клоуне. — Размер, поди, сорок пятый?

— Сорок четвертый.

— А я сорок первый ношу… Ничего, на шерстяной носок пойдет… Вот только удирать в таких лыжах несподручно. Если что, я их сброшу, ладно?

— Бросай, — со вздохом разрешил Синяков. — Все равно у них подошвы до дыр протертые.

— Ну ладно, жди. Часа через полтора вернусь.

— Желаю удачи.

— Во-во! — саркастически хохотнул Стрекопытов. — Ты мне еще здоровья пожелай. В казино за удачей ходить то же самое, что в суд за справедливостью.

Глава 2

Хотя Стрекопытов вернулся в точно обещанное время. Синяков успел изрядно переволноваться.

В затею с казино он абсолютно не верил. Неверие это базировалось на личном опыте, приобретенном в крымских санаториях, интуристовских гостиницах и скорых поездах, на печальной судьбе знакомых, рискнувших принять участие в одной из многочисленных уличных лотерей, и на произведениях литературных классиков, спускавших за игорным столом не только драгоценности своих невест, но и собственные гениальные рукописи.

Однако, судя по всему, Стрекопытов находился с фортуной совеем в других взаимоотношениях. Ни слова не говоря, он выложил на кухонный стол гору никогда не виданных здесь деликатесов — икру, красную рыбу, сервелат, копченую курицу, оливки, а вдобавок еще выставил две литровые водочные бутыли, на этикетках которых медалей имелось не меньше, чем на груди у самого бравого из генсеков.

— Это чтобы твой отъезд отметить, — как о чем-то само собой разумеющемся сообщил он и, предваряя немой вопрос Синякова, извлек из шерстяного носка пять новеньких стодолларовых бумажек.