Итоги № 7 (2014) - Итоги Итоги

— Почему партия провалилась на выборах в 2003-м?

— Было несколько причин. Прежде всего ушел Кириенко, партия полностью перешла к Борису Немцову. Это была инициатива и Чубайса, и Гайдара. Я была единственной, кто честно сказал, что это поспешное и ошибочное решение. Борис Ефимович прекрасный политик, но быть всем для партии — для этого нужен больший дисциплинарный опыт. А его у Бориса Ефимовича нет, он слишком эмоциональный. Однако доводы Чубайса были очень простые: не может партия иметь много голов. Должна быть одна голова, и тогда будет порядок.

Но порядка больше не стало. Борис Ефимович — пассионарий, но не управленец. Когда он был вице-премьером, уже возникали такого рода проблемы. Он может прекрасно сыграть «в короткую», а потом ему становится все равно. Он очень хорошо выступает на публике, и его несет туда, в пиар. Немцов так и губернатором работал — пиара много было. А ведь можно было разделить партийные посты, как на Западе: председатель партии — функционер и лидер партии. Тогда, может быть, было бы больше порядка. Но от этой идеи тоже отказались.

Вторая причина неудачи СПС в том, что мы не смогли объединиться с «Яблоком» и в результате отнимали друг у друга голоса. Переговоров было много — участвовали и я, и Немцов, и Ходорковский, который финансировал и ту и другую партии. Помню, он сказал мне: «Ира, меня так достала эта политика! Я вообще-то ненавижу ее. Я не политик и не хочу этим заниматься. Но надо же, чтобы вы как-то победили. Так что давай с Гришей попробуем». Немцов, Чубайс и Ходорковский решили, что переговоры с Явлинским нужно вести мне, потому что у меня с ним сложились самые хорошие из всех нас отношения. Я всегда относилась к Григорию Алексеевичу с восхищением. Ведь девушки, как известно, любят ушами, и чувство юмора Явлинского, его интеллект и галантные манеры меня всегда поражали. Я днями и ночами сидела в его думском кабинете, потом мы созванивались с Ходорковским. Но все равно у нас так ничего и не вышло с объединением.

Еще одна причина провала СПС — появление третьей силы. Дмитрий Рогозин своим национализмом побил все карты: огромное число националистически настроенных представителей среднего класса убежало от нас к нему. Чубайс сразу это понял и сказал: у нас начинается катастрофа. Последней каплей стала, конечно, поддержка Ходорковского после его ареста. И очень жесткое выступление Чубайса, на которое Путин ответил: не надо истерик.

— Думаете, истинной подоплекой ареста Михаила Ходорковского были политические мотивы?

— Это загадка. Рассказов и версий на сей счет много. Думаю, тут все переплелось… С Ходорковским мы познакомились в 1995 году. Он помог мне финансово как одномандатнику. Маленькие денежки, но дал. Когда мы вели переговоры на эту тему, единственным его условием было отсутствие попыток с нашей стороны смести Ельцина. В остальном — полная свобода рук. Я как раз придерживалась тех же взглядов. Последний раз я встречалась с Михаилом где-то месяца за три до его ареста. Он сказал, что его топят, но он готов бороться за «ЮКОС» до конца. Идти на все, вплоть до тюрьмы. Я ему возражала: тюрьма, мол, не лучшее место, кроме того, у него много гуманитарных проектов, и он больше принесет пользы, если продолжит их финансировать. Но он сказал нет.

Моя версия случившегося такова. Путин стал президентом через институт преемничества, не пройдя политической борьбы, поэтому у него не было ни своих финансов, ни группы товарищей. Придя к власти, он почувствовал, что его поддавливают, потому что при Борисе Ельцине сложилась олигархическая система — смешение большого бизнеса и большой политики, и в этой полуфеодальной системе власти Путин оказался чужим. Думаю, первое, что он начал делать, — это создавать пул единомышленников на основе спецслужб, потому что других не знал, и свой финансовый пул. Как раз в этот момент такие, как Ходорковский, наступили ему на мозоль. Ведь Ходорковский был финансовым гигантом, у него было огромное предприятие. К тому же он требовал льгот, пятого, двадцатого, демонстрируя полную независимость.

— Что думаете о его досрочном освобождении?

— Что называется, мужики разобрались. Каждый доказал себе и другим то, что хотел, и после этого они наконец разошлись.

— Есть ли у Ходорковского политические перспективы?

— У любого сидельца они есть.

— Но он вроде бы вежливо открестился от «болотных».

— Нет, я внимательно слушала все его интервью: он не открестился — он их поддержал. Но от политики ушел, и это неудивительно. Ходорковский по большому счету политикой никогда не увлекался. Но он создал огроменный нефтяной бизнес, который в России не может существовать вне политики. Конечно, ему нужно было лоббистское влияние в парламенте. Поэтому он поддерживал либералов, коммунистов, обеспечивая голоса. То есть занимался лоббированием. Реально же Ходорковский увлекался большим бизнесом и гуманитарными проектами. И сейчас намекнул, что хочет продолжать этим заниматься. Когда та же Евгения Альбац со товарищи мне говорила, что Ходорковский — это будущий президент, я скромно молчала, потому что понимала: возражать бесполезно. Но это не так. Ходорковский не тот архетип. Кроме того, условия выживания в тюрьме в течение десяти лет делают из любого человека мудреца. А мудрец все про себя понимает. Но авторитет у Ходорковского будет большой, поэтому к его мнению будут всегда прислушиваться. Думаю, его это вполне устраивает.

— Вернемся к СПС. Партию похоронили еще и разногласия по вопросу об отношении к власти.

— Да, в этом вопросе мы разошлись. Гайдар и Чубайс считали, что надо как-то маневрировать, мы с Борисом Немцовым стояли на других позициях. Я четко сказала: «Анатолий Борисович, надо занимать серьезную оппозиционную нишу. У нас нет претензий к президенту как к личности, но мы должны четко обозначить, что мы — оппозиция». Однако ничего не вышло: Чубайс все время одной ногой был там, во власти, как и Гайдар: его Институт экономики переходного периода был независимым, но все равно обслуживал правительство. Конечно, такая многоголовая гидра должна была провалиться.

— К тому же поговаривали,что две трети избирательного фонда скоммуниздили.

— Все это происходило уже без меня. В 2003 году я приняла решение баллотироваться в президенты и вышла из СПС. Что там было дальше, не знаю — я закрыла эту дверь. Закрыла мирно: мы с Толиком выпили шампанского, похлопали друг друга по плечу, и я ушла.

— С Чубайсом дружили?

— Он закрытый человек. Но у меня с ним был довольно забавный случай. Анатолий Борисович не переносит табачного дыма — у него на дым аллергия. Как-то он созвал у себя совещание — очередной мозговой штурм. Говорю: мне нужно покурить. Все замерли, потому что знают: он этого на дух не переносит. Чубайс посмотрел на меня очень внимательно и спрашивает: «Ира, почему вам нужно покурить так срочно?» Отвечаю: «Думать не могу, если не покурю». Он нажал кнопку, приказал: «Пепельницу». Входит секретарь, спрашивает: «Пепельницу кому?» Анатолий Борисович отвечает: «Пепельницу — Хакамаде». Держит паузу и добавляет: «А цветы — Немцову». Словом, дурила он хороший, умеет шутить.

— Как узнали о захвате заложников на Дубровке и почему террористы захотели разговаривать именно с вами?

— Когда все случилось, было созвано партийное совещание. Нам наказали никуда не двигаться и сидеть тихо, поскольку была договоренность с президентом. И я тихо сидела у себя в кабинете. Вдруг мне звонит с РЕН-ТВ Ирена Лесневская и говорит: «Ира, на нас вышли чеченские переговорщики. Заложники уговорили их пустить парламентеров, и они дали согласие на предложенный список. В этом списке ты. Кобзон уже один раз сходил. Надо опять идти, но остальных людей из списка нет в городе». Я сказала, что не буду ничего делать, пока не получу указания из штаба, потому что у меня приказ сидеть и не рыпаться. Позвонил Ястржембский, бывший одним из руководителей штаба: «Надо помочь, приезжайте». Я приехала. Меня повели к Проничеву, возглавлявшему силовую операцию. Он сказал: «Нужно идти». Потом начались переговоры: надо идти или не надо. Говорю: «Я пойду, потому что уже по ТВ передают, что Хакамада испугалась. Вы меня хотите опозорить?» Говорю Кобзону: «Иосиф, пошли, а? Сил уже нет. Там столько народу, не дай бог что-нибудь взорвут». И мы пошли.

— Страшно было?

— Нет. Я была вся на нервах. Мне страшно было за людей — там же девятьсот человек, пояса шахидов, и все говорят о том, что в любой момент все может взорваться. Надо было идти, разговаривать, тянуть время.

— Почему Борис Ефимович не пошел?

— Точно не знаю.

— Правда ли, что ему позвонил Владимир Владимирович и категорически запретил ходить якобы из опасений, что у Немцова рейтинг взлетит?