Слишком большое сходство (сборник) - Виктор Пронин

На следующий день с утра Женька подъехал к дому, резко притормозил, посигналил, вызывая Деева. Вдвоем они с трудом втащили в кузов несколько деревьев, приготовленных к пересадке. После них в саду остались черные уродливые ямы, и Деев, не выдержав, зарыл углубления, а потом еще загреб эти места опавшими листьями.

– Садись, батя, поехали! – крикнул Женька.

– Я того… в кузове. – Поставив ногу на заднее колесо, Деев неловко полез в кузов самосвала, к деревцам.

– Э, нет, батя! Так не пойдет! – запротестовал Женька. – У меня права отберут. Не положено живым людям в кузове. Слезай. Ничего с твоими заморышами не случится.

Тот послушно слез с машины, поднялся в кабину, захлопнул дребезжащую дверцу и замер, глядя прямо перед собой на разъезженную дорогу.

Возле нового пятиэтажного дома, окруженного горами глины и бетонными плитами, машина остановилась. Женька помог Дееву опустить деревца и тут же уехал. У соседнего котлована Деев набрал несколько ведер чернозема, вперемешку с листьями ссыпал его в приготовленные накануне ямы и осторожно опустил в них деревца. Только после этого отковырнул доски, которыми были обшиты корни. Просветы между стенками ям и земляным кубом корневищ Деев плотно забил землей и отправился в соседний лес за дерном, чтобы укрыть землю вокруг посаженных деревьев. Когда все было закончено, он прошел несколько раз вдоль всего дома, привыкая к нему, смиряясь с его видом, множеством окон, подъездов. Изредка, как бы между прочим, он поглядывал на свои деревца, сравнивал их с теми, которые успели посадить другие жильцы. Постепенно в душе его освобождалось место для нового жилья, для этих окон, рябин, уже разбитой машинами асфальтовой дорожки. Пришло ощущение покоя и справедливости – именно так и должно быть, все правильно, он сделал так, как требовали давние таинственные законы, по которым он жил, не сознавая того.

Железная кабина самосвала была явно великовата для Женьки, он чувствовал себя в ней просторно, иногда даже одиноко, как в большой пустой комнате. Боковое стекло он чуть опустил, и холодный осенний воздух гулял по кабине, наполняя ее запахами ночной дороги, мокрого леса, погасшего костра. Изредка на поворотах фары освещали деревья с редкой мертвой листвой, но едва дорога начинала выпрямляться, деревья тут же пропадали, будто отшатывались назад, в лес. Слушая удары капель по крыше кабины, Женька улыбался, чувствуя себя неуязвимым, надежно защищенным от непогоды, случайностей.

В тот вечер Женька приехал раньше обычного, и первым, кого встретил во дворе, был Деев. Тот поджидал его, сидя в своей квартире у окна.

– Сосед! – радостно закричал Деев, будто что-то прорвалось в нем. Он вышел на порог и нетерпеливо махал рукой, поторапливая Женьку. – Подь сюда! Да живее, живее. Господи, хватит тебе копаться! – Деев почти втолкнул его в свою квартиру. За рукав он поволок упирающегося Женьку к окну. – Гляди-ка! Каково? – Деев улыбался блаженно и загадочно.

– А что там? – Женька обернулся, ничего не понимая.

– Ты смотри, смотри! Видишь? Ну, под носом у тебя, под носом! Да куда ты смотришь-то! – В голосе Деева прорывалось нетерпение.

Женька послушно осмотрел подоконник, оконный переплет, попробовал, как работают шпингалеты, хотя уже догадался, что хотел показать ему Деев.

– Дерева! – не выдержав, крикнул старик. – Дерева видишь?!

– А-а! Посадил все-таки… Ну-ну! Ты, батя, даешь… А что, ничего деревья. Надо же, прям с ягодами посадил… Мастак, ничего не скажешь.

– Ты вниз, вниз посмотри. – Деев тыкал сухим узловатым пальцем в стекло. – Видишь? – И, не дожидаясь, пока Женька догадается, в чем дело, сам подсказал: – Дерн!

– Мать моя женщина! – восхитился Женька, и его маленькие глазки засветились неподдельным почтением. – То-то шуму будет, а?

– Какого шуму? – насторожился Деев.

– Ну, это… весной… Листья шуметь будут.

– А! – просиял Деев. – Это точно.

– И гроздья будут в самое окно просовываться, а?

– Будут, запросто дотянутся.

– Только это…

– Что? Что – это?

– Сетку бы на форточку повесить. Сетка нужна. Я тебе достану. У нас в гараже есть.

– На кой?

– Ну, эти… как их… – Женька нарочно поддразнивал старика, видя его нетерпение.

– Ну? Ну?!

– Дрозды. Они же налетят в открытую форточку, подоконник загадят…

– Загадят, – мечтательно улыбнулся Деев. – А и ладно. Пусть. Все запах. Какой-никакой, а живой! А то все известь, линоль… Не запахи, а черт знает что! Ну да ладно… Ты как, больно занят?

– А что? Опять везти что-то?

– Сходили бы к старому дому, а? Проведали бы… А, Жень?

– Чего его проведывать? Уж на дрова, наверно, тащат во все стороны… Полный разгром.

– Это да, – печально согласился Деев. – У меня там, понимаешь, дело… Собака-то осталась, Кандибобер… Там и живет. В одиночестве, можно сказать.

– Ты же собирался с собой взять!

– Привел я его сюда, все честь по чести. – Негромкий сипловатый голос Деева звучал растерянно. – Привел, хотя мои очень возражали. Баба поначалу ни в какую, а дочка вообще… Короче, были против. Ты, говорят, еще туалет во дворе вырой, чтоб уж совсем никакой разницы, чтоб все было, как в той гнилой избе. Ну ладно, говорю, выгоняй. Раз такое дело – выгоняй.

– И выгнала? – ужаснулся Женька.

– Ты слушай. Взяла она его за холку, это Кандибобера, значит, подвела к двери, а я из другой комнаты на все это дело смотрю. Что, ты думаешь, дальше происходит? Молчит пес, понял? Ни слова. Ни тебе скулежа, ни лаю, ничего. И даже не упирается. Не то чтобы с охотой идет, но и не упирается, только глазом косит, на бабу мою смотрит… А та подволокла его к двери и это… в рев. Во как. Села прям на пол и ревет… Так что, проведаем Кандибобера?

– Пойдем, – вздохнул Женька. – Моей еще нет, с работы, видно, не пришла, окна темные… Пошли. И чем все кончилось?

– Слушай. Выхожу в коридор, а они сидят друг напротив дружки и один другому в глаза смотрят. Баба ревет, а он так сидит. Меня увидел, хвостом об пол постучал и глаза потупил, извиняется, надо понимать, что бабу до слез довел. Все, зараза, чует. Он уж нас так изучил, так изучил… Вот несу пожрать. Ему мягкое надо, зубов-то нету… Два клыка, да и те шатаются.

– Значит, выгнали все-таки? – уточнил Женька.

– Не, сам ушел. Переночевал и ушел. Прихожу вечером – нет пса. Туда-сюда – нет пса. Спрашиваю у своих – вы Кандибобера обидели? Клянутся и божатся, что не обижали. Попросился, говорят, на улицу и ушел. Хорошо, иду к старому дому. А там уж крыши нет, шифер весь растащили, рамы повынуты, да и от стен немного осталось… Дерева тоже какие повырублены, какие попорчены, какие вырыты… – Деев помолчал. – Ну ладно, прихожу, а посеред сада печка стоит, чуть дальше – крыльцо. Два столбика по бокам, а на ступеньках Кандибобер лежит. Дома нет, а крыльцо осталось. Услышал мои шаги, как залает! По-хозяйски так, кто, мол, идет, кого черти без дела носят? А когда узнал… Что было! Уж он и по земле катался, и в ноги бросался, и по саду кругами, кругами… Думал, видно, что я насовсем пришел, что теперь мы снова заживем, как прежде. Ну, так вот, я ему и говорю: пошли, дескать, домой, хватит свои принципы показывать. Привел. Постелил фуфайку в углу, тут, говорю, будешь жить. И кончай, говорю, фокусничать, шастать туда-сюда, зима скоро, холода пойдут, околеешь, к чертовой матери, от морозу. Нет, отвечает, не могу. Хоть режь меня, говорит, а не могу я на вашей новой квартире оставаться.

– Это кто говорит? – спросил Женька.

– Кандибобер, кто же…

– Пес, выходит?

– Ну! Баба, мол, косится, дочка ворчит, все не так да не этак… Не там будто лежу, не так стою, угол темный, того и гляди, чтоб кто не наступил… Нет, не останусь. И наутро опять ушел.

Женька хотел было расхохотаться и уж рот раскрыл, но, взглянув на лицо Деева, передумал. Хмыкнул только, передернул плечами, засунул руки поглубже в карманы. Однако не выдержал:

– Это на каком языке он тебе все это поведал? Не на французском ли, случаем?

– Чего это на французском, – обиженно проговорил Деев. – На человечьем.

– А может, на собачьем?

– Может, и на собачьем, какая разница. В общем-то я его понимаю, сам бы так поступил. Ну, посуди, что за жизнь такая: туда не ходи, там не ступи, во двор захочешь – жди, пока у хозяина настроение появится или кому понадобится выйти… Да не прозевай, успей проскочить в дверь, да еще так, чтоб шерстинку на бабьей юбке не оставить, а то под зад пинком получишь, во дворе кота облаять не смей, да и прилечь во дворе-то негде, везде мусор, железки, грязь, мокрота… Нет, правильно пес решил, я его не осуждаю.

Дальше шли молча. Деев шагал, не сворачивая – резиновые сапоги позволяли, а Женька все старался перепрыгнуть через лужи, обходил залитые места на асфальте, то прижимаясь к самому забору, то выходя на середину дороги, но это мало помогало, и его тоненькие, еще летние туфельки скоро промокли насквозь.

Приблизившись к знакомой калитке, оба как-то насторожились, словно в ожидании чего-то неприятного. В просветах между деревьями вместо привычных, да чего уж там – родных бревенчатых стен они увидели пустоту, белесую полоску заката. Дома не было. По саду валялись искореженные доски, тряпье, кирпичи от рухнувшей трубы, битый шифер, веяло уничтоженным жильем. Деев прошел потерянно по саду, остановился, споткнувшись о дверцу печи, пнул ее ногой, поднял.