Загнанный - Василий Павлович Щепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Орден Ленина изготовлен из золота, накладной барельеф В. И. Ленина выполнен из платины. Чистого золота в ордене ровно тройская унция, платины — один золотник. Орден при помощи ушек и колец соединён с золотой цепью, содержащей опять же тройскую унцию чистого золота плюс для прочности еще всяких драгоценных металлов на пять золотников. И орден, и цепь владельцу передаются навечно.
При слове «золото» аудитория заволновалась, а при словах «передаются навечно», заволновалась втрое.
— Вот так прямо и раздаете золото? — спросил печник.
— Вот так и раздаем. Но учтите, приняв орден, вы становитесь орденоносцем, рыцарем революции. Пожизненно.
— А паек будет? — спросил печник.
— Как же без пайка!
— Тогда я согласный. Давайте орден!
И Селифан ловким движением надел цепь с медальоном на печника.
— И я, и я, — зашумели присутствующие.
— Тихо! Соблюдать порядок — сказал негр, и все мгновенно стихли.
Ордена расходились быстро. Один, значит, печнику, второй повару, третий кухонному рабочему, четвертый — посыльному, пятый и шестой — шоферам, седьмой и восьмой — истопникам, девятый дворнику, десятый охраннику Пустовойту, одиннадцатый достался медбрату Петрову.
— Последний орден остался! Ну, доктора, кто хочет стать рыцарем революции, послужить вождю мирового пролетариата.
— А давайте я, — сказал профессор Осипов.
— Вы что, решили участвовать в этом балагане? — презрительно сказал немец, опять же по-немецки.
— В качестве эксперимента, в качестве эксперимента!
— Правильно, профессор! Что сказал товарищ Ленин в своем труде «Материализм и Эмпириокритицизм»? Он сказал, что проверка истины — практика. Вот вы и проверите.
Осипов взял медальон:
— Позвольте, я сам!
— Разумеется, профессор, разумеется.
Осипов прикинул вес:
— Похоже, и в самом деле золото! — доложил он Ферстеру.
— Золоченый свинец, — скептически сказал немец.
— Тяжелее, заметно тяжелее, — Осипов надел медальон. Голова свободно прошла, и орден занял место на груди. Двенадцатой.
— Итак, мы начинаем!
Антуан внимательно оглядел присутствующих:
— Следите за руками. Первое — я беру правой рукой магнит, — он, действительно, взял магнит именно правой рукой.
— Второе — я кладу магнит в предназначенное ему место на аппарате. Возможны сопутствующие явления, не обращайте внимания, — негр наклонился над караваем и поставил магнит стоймя, поместив ножки в нарочитые гнёзда.
— Считаю: один, два, три, четыре, пять…
Ничего не происходило.
— Шесть, семь, восемь, девять…
Печник чуть пошатнулся, то ли от волнения, то ли по иной причине.
— Десять, одиннадцать, двенадцать, ТРИНАДЦАТЬ! Всё! Сеанс окончен, — и негр, с видимым усилием оторвав магнит от чугунного каравая, положил его обратно плашмя на стол.
— Видите! Типичное шарлатанство, — сказал немецкий профессор.
— У меня странное ощущение, — ответил Осипов. — Мне кажется, будто я…
Он не закончил фразу.
Больной открыл глаза и довольно быстро сел:
— Что? Кто эти граждане? Зачем они здесь?
Увидев Крупскую, он оживился:
— Двенадцать на восемь — девяносто шесть, Наденька! Семнадцать на одиннадцать — сто восемьдесят семь! Четырнадцать в кубе — две тысячи семьсот сорок четыре!
Крупская залилась слезами, но, кажется, счастливыми.
Больной, или правильнее сказать, бывший больной, сел и опустил ноги на ковер. Проводки слетели с уха и мизинца, но он этого не заметил.
— Граждане, граждане, займитесь немедленно своими делами! Оставьте нас! Да, товарищ повар, распорядитесь насчет обеда: чертовски хочется есть! Мяса! И картошки!
Авторское отступление
Лет пятнадцать тому назад попалась мне книга Радзинского, «Сталин». Читал внимательно. Несмотря на заявленные сеансы разоблачения их, разоблачений, не так уж и много.
Первое: Ленине, предвидя собственную кончину, составил не те жалкие странички «письма к съезду», а истинное, большое, провидческое завещание, которое Сталин украл. И, изничтожая революционных авторитетов, интеллигенцию и зажиточное крестьянство, генсек делал это не самочинно (ума бы не хватило), а токмо повинуясь планам дедушки Ленина.
Второе: Сталин-де мечтал о мундиальной революции, просто, согласно тайному завещанию дедушки Л. с этим годил. Но в 1941 году все же планировал напасть на Гитлера, и тому ничего не оставалось, как опередить. Ну, это у Суворова интереснее получается.
Третье — Сталин все ж мечтал о мировом царстве пролетариата во главе с ним, и уж в 53 году, самое позднее в 54 собирался начать третью мировую войну, используя миг превосходства: у СССР была водородная бомба, а у Запада нет.
И четвертое — Сталина придушил некто Хрусталев, человек Берии. То ли Берия войны не хотел вообще, то ли за себя испугался, то ли выполнял приказ Секретной Службы ее Величества.
Но с доказательствами у Радзинского как-то не очень… Все больше психологические нюансы.
Да и какие могут быть доказательства в наших архивах, пишет Радзинский, если Сталин планомерно переписывал историю и, соответственно, переустраивал архивы.
То так, панове, то так… Но тогда почему Радзинский не пишет о том, что параноидальный страх Сталина был не совсем параноидальным, о трех покушениях на его жизнь, о пулевых ранениях, обнаруженных врачами на секции умершего Сталина, о следах мышьяка в его волосах? Наполеоновские волосы изучаем. а чем хуже И. В? Документальных оснований нет — так выше указана причина, почему их нет. И потом: нет, нет, да вдруг и откроются?
Глава 4
19 января 1924 года, поздний вечер
Решение
— Ожил, как есть ожил! — товарищ Вычетис настолько волновался, что балтийский его акцент вдруг исчез начисто.
— Поподробнее! — сказал Дзержинский, и его польский акцент, обычно слабый, стал отчётлив.
— Стало быть, включили иностранцы свой прибор, он минуту пожужжал слабо, еле-еле, а потом товарищ Ленин сел, и говорит: «Мяса мне, мяса! И немедленно!»
— И?
— Побежали за мясом, понятно. Как же иначе-то? А Ленин посмотрел по сторонам, да как рявкнет, что, мол, вы тут собрались, когда дел невпроворот? Марш работать, бездельники, всех с пайка сниму! Все и побежали работать. А я скорехонько на конюшню, там наготове тройка запряженная. Сел в сани, и ходу!
— Один сел?
— Сел один. Ну, и кучер, куда ж без кучера?
— Где он? Кучер где?
— При лошадях, где ж ему быть?
Дзержинский позвонил в старомодный колокольчик.
Вошли двое.
— Позаботьтесь о
