Эмфирио - Джек Вэнс

Зажглись люстры — начался антракт. Гил повернулся к отцу, надеясь, хотя и не ожидая, услышать его мнение. Амианте предпочитал держать свои мысли при себе. Уже в семилетнем возрасте Гил чувствовал, что суждения отца носили не общепринятый, почти недозволенный характер. Амианте — высокий и сильный человек — двигался медленно и осторожно, не затрачивая лишних усилий и поэтому не производя впечатление неповоротливости. Большая голова его, как правило, была задумчиво полуопущена, на широкоскулом бледном лице с маленьким подбородком и чувственным ртом часто блуждала печально-насмешливая улыбка. Амианте говорил мало и тихо, хотя Гилу приходилось слышать, как то или иное обыденное, казалось бы, обстоятельство вызывало у отца бурное словоизлияние, будто высвобождавшееся под давлением изнутри и внезапно обрывавшееся, иногда посреди незаконченной фразы. Но теперь Амианте молчал — Гилу оставалось только догадываться о его отношении к превратностям судьбы лорда Бодбозла.

Разглядывая публику, Гил заметил пару гаррионов в роскошных ливреях из сиреневых, алых и черных кожаных ремней. Охранники стояли в глубине зала у задней стены — человекоподобные нелюди, помесь насекомого, горгульи и обезьяны, неподвижные, но бдительные, с выпуклыми стекловидными глазами, не направленными ни на кого в частности, но следящими за всеми. Гил подтолкнул отца локтем: «Гаррионы пришли! Лорды тоже глазеют на марионеток?»

Амианте бросил быстрый взгляд через плечо: «Барчуки развлекаются».

Гил изучал зрителей. Никто не напоминал лорда Бодбозла, никто не излучал того почти ощутимого ореола власти и финансовой независимости, который, по представлению Гила, должен был окружать владетелей общественных служб и сооружений. Гил хотел было спросить отца, кого из присутствующих он считает лордом, но придержал язык, предвидя, что Амианте ограничится безразличным пожатием плеч. Гил переводил взгляд с одного ряда кресел на другой, с лица на лицо. Неужели никакого лорда или барчука не возмутила оскорбительная пародия — Бодбозл? Никто, однако, не выражал недовольства... Гил потерял интерес к этой проблеме. Может быть, безмолвные охранники посещали театр по своим соображениям, известным только им, гаррионам.

Антракт продолжался десять минут. Гил выскользнул из кресла и подошел к сцене, чтобы рассмотреть ее получше. Справа от авансцены висела полотняная штора; Гил приподнял ее за край и заглянул внутрь. В полутемной каморке сидел, прихлебывая чай, маленький человечек в каштановом бархатном костюме. Гил обернулся в зал: Амианте, поглощенный внутренними видениями, забыл о нем. Гил нырнул в каморку и задвинул за собой штору. Теперь он робко стоял, готовый в любой момент выскочить наружу, если человеку в бархатном костюме придет в голову его схватить. Почему-то Гил подозревал, что марионетки — краденые дети, которых пороли, пока те не начинали петь и танцевать, точно выполняя приказания кукольника. Такое представление о театре придавало спектаклю очарование леденящего ужаса. Но старичок в каштановом бархате приветствовал появление Гила вежливым кивком и, судя по всему, никого ловить не собирался. Осмелев, Гил подошел на пару шагов: «Вы — кукольник?»

«Так точно, парнишка — кукольник Холькервойд собственной персоной. Как видишь, кратковременно отдыхаю от трудов праведных».

Скрюченный дряхлый кукольник не походил на тирана, способного мучить и стегать ремнем похищенных детей. Снова набравшись храбрости, Гил — не понимая на самом деле, о чем он, собственно, говорит — спросил: «А вы... всамделишный?»

Холькервойду вопрос показался, по-видимому, вполне логичным: «Всамделишный, дружище, всамделишный! По меньшей мере настолько, насколько я испытываю в этом потребность. Хотя, по правде говоря, некоторые считают меня несущественным, даже эфемерным».

Гил почувствовал смысл ответа, хотя не разобрался в выражениях: «Вы, наверное, много ездите в разные места?»

«И то правда. Северный континент исколесил вдоль и поперек — в Салулу ездил, что по другую сторону Большой Бухты, и вдоль полуострова до самого Уантануа. И это только на Хальме».

«А я, кроме Амброя, нигде не был».

«У тебя все впереди».

«Да. Когда-нибудь я стану фи... финансонезависящим и полечу в космос. А на других планетах вы были?»

«О, всех не упомнишь! Я родился у далекой звезды — такой далекой, что в небе Хальмы ее не видно».

«А тогда почему вы здесь?»

«Знаешь, я частенько задаю себе тот же вопрос. И ответ всегда один и тот же: потому что я не в другом месте. В каковом соображении гораздо больше смысла, чем кажется поначалу. Разве это не достойно удивления? Вот он я — и вот он ты. Подумай только! Если поразмыслить о размерах Галактики, невозможно не признать, что наша встреча — невероятное совпадение».

«Я не понимаю».

«Все очень просто! Предположим, что ты здесь, а я — в другом месте. Или я — здесь, а ты — в другом месте. Или же мы оба в других местах. Все эти три случая гораздо более вероятны, чем четвертый, заключающийся в том, что мы находимся в двух шагах друг от друга. Повторяю: поистине поразительное стечение обстоятельств! А некоторые осмеливаются утверждать, что времена чудес прошли и никогда не вернутся!»

Гил с сомнением кивнул: «Ваша история про лорда Бодбозла... мне она не очень понравилась».

«Даже так? — Холькервойд надулся. — И почему же?»

«Потому что так не бывает».

«Ага, вот оно что. И чего же, по-твоему, не бывает?»

Гил долго подыскивал слова, пытаясь выразить интуитивное, почти бессознательное убеждение. Наконец он промямлил: «Человек не может справиться с десятью гаррионами. Это всем известно».

«Так-так, — пробормотал Холькервойд в сторону, — ребенок воспринимает вещи буквально». Снова обернувшись к юному критику, кукольник сказал: «Но разве ты не хочешь, чтобы было по-другому? Разве мы не обязаны рассказывать сказки со счастливым концом? Когда ты вырастешь и узнаешь, сколько ты должен городскому управлению, в твоей жизни будет достаточно забот, усталости и скуки».

Гил понимающе кивнул: «Я думал, куклы будут поменьше. И гораздо красивее».

«А, придирчивый зритель! Разочарование. Что ж! Когда ты будешь большой, они тебе покажутся совсем маленькими».

«А ваши куклы — не краденые дети?»

Брови Холькервойда взметнулись, как хвост испуганной кошки: «Это еще почему? Что ты придумываешь? Как бы я, по-твоему, научил детей прыгать, кривляться и выкидывать всякие трюки, если дети — завзятые скептики, привередливые критики и фанатические противники условностей?»

Чтобы не показаться невежливым, Гил поспешил сменить тему разговора: «А среди зрителей есть лорд».