Последний адмирал Заграты - Вадим Панов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А на центр стола ключ кладут, чтобы видеть, кто за ним потянется. Накрытые в комнате не остаются, им нужно в Пустоту, то есть – за борт. Они хватают ключ, бегут к двери, пытаются открыть замок, и у друзей есть время их остановить.
Если тебя накрыло, это ничего не значит, такое может приключиться с каждым: и с бродягой, и с адигеном. Поваляешься пару часов без сознания, придешь в себя, нажрешься в кабаке, заливая бедовкой пережитый ужас, а в следующем переходе даже не чихнешь. Когда тебя накрывает, это нормально. Если ты не ямауда, конечно, но ямауда – разговор отдельный, им родиться нужно. А ты – обычный цепарь, и твое спасение – друзья. И ключ, который должен лежать на центре стола.
Именно из-за ключа всё и пошло наперекосяк, точнее, из-за белокурой куртизанки Джулии – два цехина за ночь, и любой каприз становится реальностью.
Бабарский по обыкновению задержался, влетел в кают-компанию перед самым переходом, а Форца, которому выпало запирать дверь, как раз лапал воздух, описывая Хасине знаменитые выпуклости Джулии и напропалую хвастаясь достижениями в их освоении. Хасина жадно внимал, одновременно пеняя себе на то, что провел вечер в игорном доме, а потому потерял бдительность. Дверь-то Форца запер, а вот ключи, распаленный воспоминаниями, привычно сунул в карман. Потом цеппель втянуло в Пустоту, и всем стало плевать на то, что на столе не хватает важнейшей детали. Абсолютно всем. Потому что в Пустоте значение имеет только время.
А еще друзья и ключ.
Каждый переход пялит цепарей по-своему, и дело не только в Знаках. У Пустоты много лиц, и никогда не знаешь, каким из них она тебе оскалится. Никогда не знаешь, как ты на него среагируешь. Не знаешь, увидишь ли следующее. Все, что ты можешь, – это следить за часами да слушать, как медленно, но неотвратимо убегает из гондолы воздух. Для того и считают время – чтобы знать, когда открывать баллоны с кислородом.
А еще для того, чтобы понимать: выживешь или не повезло.
Переход из одного мира в другой может занять тридцать секунд, а может – четырнадцать минут. В портовых кабаках рассказывают истории о цеппелях, которых носило по Пустоте полчаса, однако взрослые цепари сказкам не верят. Все знают, что четырнадцать – время жизни, есть документальные свидетельства, а цеппелей, пошедших на пятнадцатую, больше никто не видел. И дело не в том, что у них кончился воздух – он еще не кончился, дело в том, что им не повезло с минутами. Их слишком много накопилось, больше четырнадцати.
Но убегающие от тебя воздух и время – еще полбеды. Самое плохое в Пустоте, кроме самой Пустоты, разумеется, это ее Знаки. Всякий раз разные и всякий раз страшные.
Они могут не прийти, тогда повезло. А могут и прийти. Примерно через минуту перехода, когда ты полностью осознал, что находишься в самом центре того, чего на самом деле нет. Вот тогда они приходят и берут тебя за душу. Они изводят или выстреливают, могут скрутить в бараний рог человека или откусить половину цеппеля. Они – порождение Пустоты. Они то, чего нет.
– Три минуты, – сказал тогда Бабарский, который всегда клал перед собой часы во время перехода.
Три минуты – время детское, даже дышится еще нормально. Но три минуты – это поздние Знаки. А они самые паршивые, очень сильные, сразу бьющие наотмашь.
Три минуты…
И тиканье часов превращается в резкие удары, легко заглушившие вой сирены.
Секунда.
«Бамм!»
Секунда.
«Бамм!»
Ты не слышишь ничего больше, но вскоре различаешь легкий стук в дверь. И с удивлением понимаешь, что совершенно забыл о…
– «Старый друг» явился, – цедит сквозь зубы Хасина.
Знак этого Знака – капли осеннего дождя на стеклах и завывание ветра из-под двери. И гнетущее понимание того, что самый дорогой тебе человек не может спастись от разыгравшегося шторма. Но ты можешь ему помочь. Ты должен ему помочь.
Знак этого Знака – капли осеннего дождя на стеклах и завывание ветра из-под двери. А спасение от этого Знака – быть эгоистом. Или же очень хорошо понимать, где реальность, а где Пустота.
Секунда.
«Бамм!»
Секунда…
– Четыре минуты!
Но все слышат:
«Бамм!»
– Он заблудился, – тихо говорит Форца. – Мы ведь ждали его к ужину.
Но его не слышат. Пустота хитра, она умеет выстраивать мизансцены так, чтобы взять свое. Все слышат только «Бамм!» и стараются не думать о том, что самый близкий тебе человек стоит за дверью. Все стараются думать о каком-нибудь дерьме: неудачной драке, закончившейся шрамом через всю физиономию, или крупном проигрыше в карты, потому что думать о хорошем – давать Пустоте лишний козырь. Она хитра, она тут же сменит «старого друга» на «обещание рая», и ты побежишь к своим мечтам прямо за борт. Думать о плохом тоже опасно, можно нарваться на «ночные кошмары», но этот Знак приходит редко. Пустота его почему-то не любит, Пустоте нравится убивать, взывая к хорошим чувствам.
– Пять минут!
«Бамм!»
– Там же ураган!
Форца сидит неподвижно, но это ничего не значит – его уже накрыло. Нужно слушать, что он говорит, однако все слишком поглощены очередным:
«Бамм!»
Хасина медленно, но крепко кусает себя за руку. Нормальный выбор: у многих цепарей предплечья в шрамах. Поздние Знаки – это серьезно.
«Бамм!»
И тихий-тихий стук в дверь.
– Шесть минут!
Бабарский даже себя не слышит. Давит двумя руками на виски и не слышит. Но все равно говорит. Или ему кажется, что он говорит, потому что на самом деле Бабарский судорожно убеждает себя, что у него нет и никогда не было настоящих друзей.
– Я должен помочь!
Форца поднимается и тащится к двери на открытый мостик, одновременно вынимая из кармана ключи. Хасина встает, когда Форца уже преодолел половину пути. Бабарский ближе, но он «включается» позже. Его почти накрыло, и он с трудом стряхивает оцепенение.
Когда ключ на середине стола, он под контролем, его все видят. Когда же ключ остается в кармане…
– Я не бездушная тварь!
«Бамм!»
Оставшиеся на столе часы отсчитывают седьмую минуту.
Дверь распахивается, и Пустота начинает жрать воздух. Хасина, поняв, что не успевает, прыгает, пытаясь ухватить Форцу за ногу, но промахивается. Форца с улыбкой выходит на открытый мостик, а Бабарский совершает подвиг. Он видит, что промахнувшийся Хасина скользит к открытой двери, тоже прыгает и отчаянным движением направляет друга в стенку. Хасина бьется головой и затихает в нескольких сантиметрах от проема. Бабарский держит его за ногу, плачет и молится. Бабарский видит, что неумолимая Пустота продолжает тянуть к себе бесчувственное тело, но продолжает держать Хасину за ногу, потому что друг в Пустоте – самое главное, и больше Хасине рассчитывать не на кого.
