Новый директор - Герман Матвеев

Известие произвело на женщин крайне неприятное впечатление.

— Боже мой!.. Кто бы мог подумать! И как это не вовремя… — тихо, почти шепотом проговорила директор и, повернув голову к учительнице, спросила: — Что мы теперь скажем Борису Михайловичу?

— Думаю, сейчас вы согласитесь со мной, что настоящая ответственность и трескучие, громкие слова о ней — разные вещи, — продолжал Константин Семенович. — Ну, а кто виноват в том, что ваши мальчики пошли грабить магазин?

— Нет, нет, нет! — испуганно запротестовала директор. — Это не наши мальчики! Семь лет они учились в другой школе.

— В другой, но всё-таки в школе. Вы напрасно встревожились. В уголовном кодексе нет статьи, на основании которой можно привлечь к ответственности воспитателя, — насмешливо успокоил ее Константин Семенович.

Клавдия Васильевна сидела молча, поджав губы, и даже не прислушивалась к разговору. Сообщение следователя, по-видимому, начинало нравиться ей. Если в первый момент она испугалась, то сейчас, поразмыслив, поняла, что одним разом избавилась от четверых самых трудных, самых беспокойных, недисциплинированных учеников, которых ненавидела всей душой.

— Скажите, пожалуйста, вот вы упомянули имя Бориса Михайловича, кто это? — спросил Константин Семенович.

— Заведующий роно, — со вздохом ответила директор. — Он работает недавно, около года, и сами понимаете, как будет реагировать, пока не свыкнется…

— А как его фамилия?

— Замятин.

— Да что вы говорите! Приятная неожиданность, — обрадовался Константин Семенович и, видя, что директор удивленно подняла брови, пояснил: — Я знал его раньше. Мы вместе учились в институте. Если, конечно, это не однофамилец.

— Так вы имеете педагогическое образование?

— А почему это вас удивляет? У нас много педагогов. Все инспектора детских комнат имеют педагогическое образование. Неужели вы не знаете, что милиция ведет большую работу в этом направлении? Главным образом — профилактическую. Читаем доклады для родителей на производстве, посещаем их на дому, следим за безнадзорностью. К сожалению, школа плохо нам помогает.

— Школа! А чем же может помочь школа?

— Многим… Возьмем для примера ваш случай. Ребята не сразу встали на путь преступления. Началось это с пропусков занятий, с пьянки. Если бы вы вовремя сигнализировали нам о том, что они выпивают, а значит, где-то достают деньги, о том, что они без уважительной причины прогуливают, — мы бы заранее приняли меры. Предупредили бы это преступление.

— Ну что ж… В следующий раз мы так и будем делать, — равнодушно согласилась директор.

— Преступники совершают кражу, думая, что их не поймают, — продолжал Константин Семенович. — Если бы они знали, что современная техника розыска очень высока, что нераскрытых преступлений почти не существует, они вряд ли бы решились воровать. Используйте ваш случай. Пошлите на суд комсомольцев. Пускай они потом расскажут остальным, выпустят специальную газету…

— Ой, нет! Что вы, что вы! — брезгливо поморщилась Марина Федотовна. — Извините, но мы стоим на другой точке зрения… Это непедагогично! Мы воспитываем детей на положительных примерах. Преступление всегда вызывает нездоровое любопытство. Мы постараемся, чтобы наши школьники вообще не узнали, что в их среде находились преступники.

Константин Семенович взглянул в выпуклые глаза директора и понял, что разговаривать с ней бесполезно.

3. Предложение

Татьяна Михайловна сидела за письменным столом мужа. В комнате был полумрак. Настольная лампа бросала широкий светлый круг, захватывая кипу школьных тетрадей, кучу газетных вырезок, сдвинутых на край стола, и разложенные учебники, над которыми склонилась голова дочери.

— Мама, а что такое «поддыхало»? — неожиданно спросила девочка.

— Как ты сказала?

— Поддыхало! Мальчишки у нас всё время говорят: ка-ак дам в поддыхало!

— А-а… Это, наверно, солнечное сплетение. Оно помещается вот здесь, под ложечкой, — разъяснила Татьяна Михайловна, нащупав пальцами «поддыхало» у дочери. — Не отвлекайся, Лялька. Ты мне мешаешь.

На кухне гремела посудой Арина Тимофеевна. Над головой кто-то беспрестанно заводил «Голубку». За окном шумели проезжавшие мимо автомобили, но все эти звуки не мешали работать сосредоточенно. Трудно проверить за вечер сорок семь ученических тетрадей, но Татьяна Михайловна уже привыкла к этому. Натренированные глаза быстро бежали по строчкам диктанта, спотыкаясь на ошибках. Красным карандашом она почти автоматически исправляла а на о, в на г, вписывала пропущенные буквы, дописывала слова и, наконец, ставила отметку. Фамилии детей на обложках тетрадей она могла не читать. Стоило ей раскрыть исписанную страничку, как она не только узнавала имя и фамилию девочки или мальчика, но и мысленно видела их глаза, пухлые губы, косички, челочки…

Звонок в прихожей сорвал Олю с места.

— Папа пришел! — Подпрыгивая на одной ноге, она побежала открывать дверь.

Пока Константин Семенович раздевался, девочка умчалась в кухню и там развернула бурную деятельность:

— Бабушка, папа пришел! Скорей, скорей… Он устал, наверно. Я сама зажгу… Ну пусти, бабушка!

Кормить вернувшегося с работы отца было на ее обязанности, и девочка очень ревностно относилась к этому делу.

Константин Семенович вошел в комнату и некоторое время смотрел на освещенную голову жены.

— Ты знаешь, Танюша… У какого-то советского поэта есть лирические стихи. Описывает он ночь в деревне. Тишина. Звезды. Все спят, и только в одном окне горит огонек. Там учительница правит детские тетради. Какая умилительная картина!

— Ну так что?

— То есть как «что»! Чему же тут умиляться? Это возмутительно! Всем полагается ночью спать, а учительнице нет? У нее же завтра уроки…

— Ты сегодня сердитый?

— Наоборот. Сегодня у меня прекрасное настроение. Часа через два придет гость.

— А кто?

— Борис Михайлович Замятин. Когда-то он был моим большим другом. Вместе учились в институте. Сейчас не знаю… Жизнь и время так меняют людей…

Оля прибежала в комнату, зажгла верхний свет и захлопотала вокруг стола. Достала из буфета тарелки, вилку, ножик, ложку.

— Папа, ты очень устал?

— Нет, Леша, не очень. А что это у тебя с косой?

Кончик светлой косы у дочери был вымазан фиолетовыми чернилами.

— Мальчишки в чернила окунули. Я даже не заметила, папа. Они сзади сидят. Я хотела отрезать, а мама говорит — не надо. Отмоются.

— Конечно, отмоются, — согласился Константин Семенович. — Ну, а чем же у вас это кончилось? Он тебе косу вымазал, а ты что?

— А я ему чернилами на гимнастерку плеснула.

— Так. Значит, рассчиталась. Ну, а дальше?

— Сначала он хотел драться, а я сказала — только посмей! Я хотела ему сдачи линейкой дать… если полезет.

— Не полез?

— Нет. Струсил.

— Ну и хорошо!

— Ему, наверно, за гимнастерку дома влетит, папа…

— Наверно. Гимнастерку ты, пожалуй, зря… А что Фаина Дмитриевна сказала?

— Она не видела. Я скажу ей, что сама косу измазала. Нечаянно. Правда, папа?

— Да. Жаловаться, конечно, не стоит, — согласился Константин Семенович, покосившись в сторону жены.

В это время из кухни донесся голос Арины Тимофеевны, и девочка побежала за супом.

Татьяна Михайловна слышала весь разговор, но, как всегда, при дочери не вмешивалась.

— Костя, а ты считаешь это нормальным?

— Нет, я не считаю это нормальным, Танюша. Но видишь ли, у них в классе нет коллектива, а значит, нет и дружбы. Как же не драться, если безопасность каждого зависит только от личной смелости и решительности.

— Я не хочу с тобой спорить, — сказала Татьяна Михайловна, задумчиво глядя на лампу. — Если строго разобраться, в моем классе тоже нет коллектива. Но вокруг чего, вокруг каких дел я могу создать коллектив? Успеваемость, и только успеваемость! Больше наша директриса ничего не признаёт.

— Успеваемость — это эталон, которым, к сожалению, сейчас измеряется всё. Попробуй представить, что творится в министерстве… Школы дают свои отметки в районы, районы в область, все области в министерство. Собирается огромное количество данных, и начинается их обработка. При помощи счетных машин отметки складывают, множат и делят. Потом их сравнивают с прошлыми годами, выводят кривые по каждому предмету и высчитывают среднюю по четвертям… Не правда ли, какой громадный, колоссальный труд! А ты ворчишь.

— Мама, а почему ты ворчишь? — спросила Оля, войдя в комнату и услышав последнюю фразу.

— Ворчит она потому, что ты вмешиваешься в разговор взрослых и никак не можешь от этого отвыкнуть! — строго сказал Константин Семенович и, взглянув на нахмурившуюся дочь, спросил: — Учтем?