Чингисхан 2. Книга 2. Чужие земли - Сергей Волков

Он так и сказал, чем немало польстил сыто отдувающемуся Тоорилу.

— Возлюбленный сын мой Темуджин, — напыщенно заговорил хан, — нет на этом свете ничего такого, в чем бы я тебе отказал.

— Кераитские воины славятся своей доблестью от одного края мира до другого, — осторожно начал Темуджин, поглядывая на братьев.

Здоровяк Хасар растянулся на узорчатых коврах у ног Тоорила, блаженно улыбаясь. Арха увела его на небесные луга, в страну грез. Худощавый Бельгутей, выпивший не меньше, напротив, был сосредоточен, сидел прямо и внимательно прислушивался к словам брата.

— Не раз бились багатуры-кераиты плечом к плечу с монголами против общих врагов, — продолжил Темуджин.

Тоорил прикрыл глаза и стал похож на спящего, но узловатые пальцы хана, быстро-быстро перебирающие жемчужные четки, свидетельствовали о том, что владыка кераитов внимательно слушает.

— Козни недругов и злые сердца ложных друзей привели ныне наш род к прозябанию. Отец мой, могущественный Тоорил! Дай мне воинов своих, чтобы восстановить улус отца! Я прошел через забвение, через голод и нищету, я носил кангу, но смерть отступилась от меня. Горные духи Богдо-ула не смогли одолеть меня. Вечное Синее небо позволило мне вознести волю мою вровень со своей. Я не опозорю памяти твоего анды Есугея-багатура. Дай мне воинов, отец!

Тоорил выпустил из пальцев четки, задумчиво пощипал реденькую бородку.

— Сын мой Темуджин. Речи твои удивительны, но правдивы. Ты храбр. Ты умен. Большое начинается с малого. Но…

— Половина всего имущества, захваченного в куренях таджиутов — твоя, отец, — быстро сказал Темуджин.

Хан кераитов засмеялся — точно ворон закаркал.

— А ты не просто умен, ты мудр, Темуджин Борджигин, сын мой возлюбленный! Ха-ха, отныне твои враги в большой опасности. Хорошо!

И подняв грузное тело, Тоорил выпрямился и громогласно объявил, подняв руку с четками:

— Эй, слушайте все! В знак благодарности за сыновью любовь и почтение, в ответ на царский подарок — вот эту соболью шубу, я говорю Темуджину, сыну Есугея-багатура, брата моего: я соберу твой рассеянный улус, как собирает хозяин для гостя лучшие куски бараньей туши. Таково мое слово. Амен!

— Амен! Во славу Есуса! — закричали со всех сторон.

Темуджин бросил быстрый взгляд на Бельгутея. Сводный брат побледнел, смешался, но нашел в себе силы изобразить улыбку…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Черный поток

Шаг, другой, третий. Ремень тяжелого «Бура» оттягивает плечо. Перед глазами мельтешат черные точки. Господи, когда же все это кончится? Очередной подъем, бесконечный, выматывающий подъем. Что ждет нас на склоне безымянной горы? Скальный гребень, ведущий к следующей вершине? Неприступная стена утесов, через которые нам не перебраться без альпинистского снаряжения? Пропасть, рассекающая каменную плоть? Или засада и пули, праведные, честные пули мстителей?

— Стой! — кричит сзади Нефедов.

Я останавливаюсь. Мне неинтересно, почему профессор решил остановиться. Передышка — это хорошо. Но эмоций не осталось. Сажусь на камни, прикладываюсь к бутыли с водой. Ее запас мы пополняем ежедневно — в здешних горах множество ручьев и речек.

Профессор подходит ко мне, сваливает мешки, достает карту-генштабовку. Судя по дате, творение армейских топографов отпечатано накануне ввода наших войск в Афганистан. Нефедов шуршит бумагой, пытаясь понять, где мы находимся. Наконец очерчивает ногтем неровный овал.

— Смотри: на северо-восток от нас, прямо за этой горой, перевал Карахоль.

Я киваю. Перевал — так перевал. Карахоль — так Карахоль.

— Мы в любом случае упремся в него. Надо решать: или мы идем вдоль перевала на север и спускаемся в уезд Ишкашим, или движемся на юг, в Нуристан. Или…

— Что «или»?

— Или выбираем третий путь: через перевал. Тогда у нас впереди долина Пянджа и Ваханский коридор.

— Что за коридор такой?

Он откладывает карту, снисходительно улыбается растрескавшимися губами.

— Узкая полоса афганской территории, отделяющая бывшие английские владения в Азии от бывшей Российской империи. Теперь Ваханский коридор отделяет СССР от Пакистана и Индии. А торцом своим он выходит в Китай. Артем, мне надо знать, куда тебя ведет конь. Иначе мы попросту погибнем в этих горах.

— Мы и так погибнем, — эту фразу я произношу равнодушно, просто констатируя факт. — Нас убьют не горы, а люди Надир-шаха. И правильно сделают.

— Не убьют, — бодро заявляет Нефедов. — Вчера мы, похоже, оторвались от них.

Отрицательно качаю головой. Я чувствую погоню. Я знаю, что мстители идут за нами. Иногда мне даже кажется, что я вижу этих суровых, бородатых, облаченных в овчины людей, пробирающихся по нашему следу.

— Артем, — окликает меня профессор. — Ты что, уснул? Потерпи, осталось немного. Скажи, куда тебя зовет конь?

«К пику Хан-Тенгри», — едва не срывается у меня с языка. Что-то я совсем раскис. Чтобы скрыть замешательство, тянусь к карте. Нефедов услужливо подсовывает ее мне под руки.

Хан-Тенгри находится за краем бумажного листа. Я помню — пик расположен на границе между Китаем и СССР. Ваханский коридор граничит с китайской территорией. Стало быть, проще всего попытаться добраться до усыпальницы Потрясателя Вселенной через Китай. В любом случае мы не можем возвращаться в Советский Союз. Мы — дезертиры. Кроме того, на мне, возможно, висит смерть Генки Ямина. Такие вот невеселые дела…

Тычу грязным ногтем в голубую ниточку реки Пяндж.

— Мы идем туда.

— В Вахан? — оживляется Нефедов. — Но почему?

— Нам надо в Китай.

Профессор едва ли не подпрыгивает на месте. Лицо его светится торжеством.

— Все же Китай! — восклицает он, потирая руки, и тут спрашивает сам у себя: — Но где? Джунгария? Кашгар? Внутренняя Монголия? Тогда почему мы здесь? А, Артем?

Последний вопрос адресован мне. Пожимаю плечами. Нефедов несколько секунд ждет, но так и не получив ответа, начинает рассуждать вслух:

— Чингисхан умер или погиб во время войны с тангутами, с империей Си Ся. Считается, что после смерти его тело отвезли в Монголию и там похоронили, но все попытки обнаружить могилу оказались тщетными. Ты знаешь, что ее ищут уже семьсот лет? Ищут сами монголы, ищут китайцы, русские, англичане, немцы, американцы, японцы… Я всегда был уверен, что Чингисхан похоронен в другом месте, не на родине. Значит, Китай… Интересно, интересно. Стало быть, Пржевальский был прав!

— При чем тут Пржевальский?

— А ты вообще знаешь, кто это?

— Путешественник. Лошадок диких нашел, с тех пор их так и называют — лошади Пржевальского, — устало бормочу я и ложусь на камни.

Мне все надоело. Я не понимаю радости Нефедова. Мне хочется тишины и покоя…

— Лошадок! — фыркает между тем профессор. — Во-первых, Николай Михайлович Пржевальский был офицером Российского Генштаба, членом Русского географического общества. Участвовал в подавлении польского восстания, имел награды от императора. Во-вторых, он предпринял несколько экспедиций в Азию — в Монголию, Китай. Оставил после себя множество научных трудов, составил карты, которыми наши военные пользовались до тридцатых годов. Его именем назван горный хребет на Кунь-луне. В-третьих, по слухам, он — отец Сталина. А ты говоришь — лошадки…

— Отец Сталина? — я нахожу в себе силы улыбнуться. — Каким образом?

— Это темная история. Пржевальский якобы останавливался в селении Гори и снимал комнату по соседству с семейством Джугашвили. Глава семьи в этот момент отсутствовал — уехал на заработки. А через девять месяцев родился мальчик, названный Иосифом. Будущий Сталин. В пользу этой версии говорит невероятное портретное сходство. Это просто одно лицо!

Я смеюсь в голос. Развлек меня профессор, что и говорить! Одно лицо… А Ленин и Хошимин — братья по матери, ха-ха!

— Но главное — не это! — Нефедов отбегает на несколько шагов и, отчаянно жестикулируя, едва ли не кричит. — Пржевальский в своих экспедициях вольно или невольно повторял маршруты походов армий Чингисхана! Он исследовал местность, опрашивал аборигенов, особенно стариков и лам, хранителей древних легенд и сказаний. Я уверен — он тоже искал… Жаль, судьба оказалась жестока к этому удивительному человеку.

— А что с ним случилось?

— Во время своей последней экспедиции, в Кашгарии, на реке Аксу, он подхватил какую-то заразу. Экспедиция едва успела вступить на территорию Российской империи через перевал Бедель, это рядом с пиком Хан-Тенгри, как Пржевальскому стало плохо. Он проболел некоторое время и умер в городе Кара-кол, теперь он называется Пржевальск. Николая Михайловича похоронили на берегу озера Иссык-куль в двойном гробу — деревянный вложили в железный. Так хоронили в Древней Азии вождей и правителей…

Он еще что-то говорит, сверкая глазами, а я сижу как пораженный громом.