Чекисты о своем труде (Рассказы и очерки) - Лебедев И.

Минин закончил протокол допроса и дал его подписать обвиняемому. Несмотря на сложную боевую обстановку, мы решили допросить главного свидетеля — комбрига Александра Бронникова. Он мог дать свое заключение о степени виновности Коршуна и добавить важные детали по делу. А я решил допросить разведчика Николая Сизова, за которым послал в полк нарочного.

Минин собирался уже уезжать, когда на столе загудел зуммер. Звонил Витол, находившийся в штабе дивизии. Он интересовался ходом следствия.

Оставшись недовольным моим ответом, он кричал в трубку:

— Зря канителитесь! Вопрос совершенно ясен. Мнение командования дивизии известно, мое тоже. Разве вам этого мало? Факт неслыханного разгрома кавполка на лицо. Коршун своей жизнью должен за это ответить.

Минин, присутствовавший при разговоре, ударил кулаком по столу:

— Совесть-то партийная где у него осталась?!

— Будем делать по-нашему, Сергей Иванович, — сказал я, — заканчивать следствие по справедливости. Поезжайте к Бронникову.

— Хорошо, — сказал, немного успокоившись, Минин, — я по пути заеду к начальнику политотдела Смелову, доложу о ходе следствия и расскажу о давлении на нас со стороны Витола.

Зная необузданный прав Витола, я понимал, что в стремлении выполнить свое намерение он мог пойти на крайние меры. Командование его поддержит.

Мои раздумья прервал звон шпор.

— По вашему приказанию помощник комвзвода 1-го эскадрона кавполка Николай Сизов прибыл! — отрапортовал вошедший.

Он слово в слово подтвердил показания Коршуна. Я дал подписать ему протокол.

— Можете быть свободны.

Он встал, вытянулся, но не уходил.

— Вы хотите еще что-то сказать? Не стесняйтесь.

— Разрешите сказать, товарищ следователь! Полк просит, и я также от своего личного имени прошу: не судите строго нашего командира. Оплошность, конечно, большая, да и разведка подвела. Товарищей моих судить не приходится, они там, в болоте, и остались. А я готов к ответу… Но Дмитрий Палыч старался, он душу отдаст за доблестную победу. Если бы не он, все бы мы там легли. Верните нам товарища Коршуна. Поплачут еще белые от его крепкой руки!..

Он попрощался и быстро вышел.

Над всем этим стоило задуматься. Красноармейцы хлопотали за своего командира. Значит, они верили ему.

Вскоре в комнату ворвался Минин, размахивая полевой сумкой:

— Жарко у Бронникова! У него идет бой. Он был рад, что мы обратились к нему, и полностью подтвердил показания Коршуна. Никаких претензий к его действиям у Бронникова нет. Подвели Коршуна карта и войсковая разведка. Коршун сделал все, чтобы спасти полк.

Минин положил протокол показаний Бронникова передо мной.

— И еще я к Смелову в политотдел завернул. Витол, оказывается, уже и там побывал. Так дело представил, будто Коршун все чуть ли не умышленно подстроил. И, мол, обстановка на фронте требует одного: расстрелять Коршуна перед строем. Ну, я там тоже слегка погорячился. Но Смелов выслушал. Велел представить ему материал следствия и наше заключение.

— Минуя Витола? — спросил я.

— Ага, — торжествующе ответил Минин.

— Постой, Сергей Иванович, погоди. Витол нам перцу подсыплет, если его обойдем. Он это в заговор превратит.

— А ты не бойся, — сердито заметил Минин, — Я секретарь парторганизации особдива и обо всем обязан докладывать начальнику политотдела.

Я показал Минину протокол допроса Сизова и рассказал о просьбе красноармейцев полка. Он бросился к телефону, соединился со Смеловым и подробно сообщил ему об этом.

— Как будто лед тронулся немного, — сказал Сергей Иванович, окончив разговор и положив трубку на место. — Просьба красноармейцев произвела на него сильное впечатление.

И все-таки мы ждали бури от Витола. Он подъехал верхом к дому особдива, вошел в комнату, сел, закурил и спокойно сказал:

— Знаю, вы допросили Бронникова. Правильно, его не надо было обходить. Все по закону. Ну, а заключение написали? Собираетесь? А какое?

Мы с Мининым переглянулись. Он смотрел уверенно, чуть прищурившись, как бы говоря: «Не сдавайся, парень, наша правда».

— Строгое административное взыскание и вернуть в полк для выправления создавшегося положения, — твердо ответил я, выдержав тяжелый взгляд начособдива.

Витол побледнел, глаза его засверкали яростью, но, сдержавшись, он повернулся к Минину:

— А вы?

— То же, что Истомин, — ответил Сергей Иванович.

— Ах так! — закричал Витол, вскакивая со своего места. — Вот как вы помогаете громить беляков? Изменника, погубившего кавполк, вы предлагаете погладить по головке.

Он забегал по комнате, сердито размахивая руками.

— Получилось то, товарищ Витол, что мнение наше разошлось с вашим мнением. Мы не считаем возможным понапрасну и незаслуженно лишать жизни человека, коммуниста.

— Вот как вы заговорили со мной! Ну что ж, посмотрим, как вы заговорите тогда, когда придется сурово ответить за покровительство изменнику и предателю. — Он схватил лежавшее на столе дело, беспорядочно втиснул его в полевую сумку и, хлопнув дверью, исчез.

Загудел зуммер. Я схватил трубку и услышал голос председателя ревтрибунала дивизии Гарина:

«Истомин, здравствуй! Почему не присылаешь дело Коршуна? Где арестованный? Необходимо сегодня же судить его по приказанию начдива. Долго возитесь».

— Дело не у меня. Витол его забрал.

— Не задерживайте суд, не будьте волокитчиками, — сердился Гарин.

И снова загудел зуммер.

— Вздохнуть не дадут, — сказал Минин, поднимая трубку.

Звонил Смелов:

— Слушай; Минин, берите дело Коршуна и с Истоминым ко мне. К нам приехал начальник особого отдела армии Дукельский…

Все армейские чекисты любили Дукельского — отважного и справедливого, беспощадного к врагам. Дукельский впоследствии погиб в бою под городом Лида.

— Вот это подарок! — воскликнул Минин, просияв. — Едем!

Смелов открыл заседание, предоставив слово Дукельскому. Усталый, но подтянутый начальник особарма поднялся и, проведя пальцем по коротким, подстриженным усам, обратился к собравшимся:

— По приказу Владимира Ильича к нам в армию прибыли две дивизии из Сибири и с Южного фронта. Они с марша вступили в бой с белогвардейцами, прорвали фронт. Враг отступает, армия преследует его по пятам.

Громкое «ура» было ответом на эту весть.

— Теперь, — продолжал Дукельский, — перейду к случаю, который произошел у вас.

При этих словах водворилась напряженная тишина.

— В армии известно, — продолжал Дукельский, — что дивизия тяжело переживает этот печальный факт. Кое-кто пытается сгоряча, иначе мы не можем этого оценить, приписать Коршуну вину, которой он не заслуживает. Я беседовал с начособдива Витолом. Он вообще не доверяет Коршуну, обвиняет его в измене. Витол не доверяет и своим помощникам — Истомину и Минину, не верит Бронникову. Он верит только себе, своей интуиции и на этом основании идет против данных следствия. Этого допустить нельзя. Это будет вопиющим безобразием. Начдив и военком признали, что они погорячились, что же касается Витола, то он твердо стоит на своем. Больше того, он стремится без оснований обвинить Истомина и Минина в покровительстве «предателю» Коршуну. Хотя Витол старый коммунист, но он, видно, растерял свой политический багаж, а потому придется его отозвать в распоряжение армии и отправить на курсы: пусть научится ценить людей и доверять им.

Начальником особдива назначаю Истомина, а его помощником — Минина. Предлагаю Витолу в 24 часа сдать дела Истомину. Передаю приказ командарма и поарма: товарищу Коршуну объявить строгий выговор, из-под стражи освободить, вернуть на прежнюю должность. Полк срочно привести в боевую готовность.

Суровые лица командиров и политработников посветлели. Начдив и военком сидели с непроницаемыми лицами, а у Витола был недоумевающий, растерянный вид. Урок этот до него еще не дошел.

В следующий раз мы видели Коршуна, когда его полк взял с налета город Докшицы. Кавалерийская бригада белогвардейцев, встретившаяся на пути его орлов, перестала существовать. Дмитрию Павловичу вручили орден Красного Знамени, его назначили командиром кавалерийской группы. Мы видели его, как всегда, подтянутого и озорного, впереди лихих кавалеристов, готовых ринуться в бой по приказу любимого командира.