Тильда. Маяк на краю света - Кейт Андерсенн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верно. Это просто ошибка, Тиль. Все имею право на ошибки. Так люди учатся. Главное — их не повторять. Мы — лишь соседи на корабле, попутчики. И никогда ничего больше. Я вздернула подбородок. Верно — друиды не размениваются на мелочи.
Они выше всей этой ерунды вроде восторженной влюбленности. И я всегда была. Просто забылась ненадолго. Но уже вспомнила.
В этот момент прилетела Голубинка — опустилась мне прямо на голову, по своему излюбленному обычаю, и я едва не полетела к бубрикам дяди. Значит, птицы долетают быстро. Шамси станет еще богаче.
— Она — твоя⁈ — удивился Бимсу.
А Голубинка вдруг слетела прочь, вырвав у меня пару волос. Я обернулась, судорожно держась за спасительный борт. Мой белый кречет… ластился к Бимсу с его же предплечья, спихнув мелкого беднягу Брима прочь.
С такой любовью, какой я от нее и не видела ни разу. Она тоже меня предает?..
Чак расхохотался — это он посмотрел на мое раздосадованное лицо. И зеленое, да? Врезать бы ему в рожу… Но я сдержалась. Мама учила поступать иначе. А я все не слушала.
Но это в Стольном я многое могла себе позволить. А здесь… я на чужой территории. Осторожность — прежде всего. И достоинство. Пока территория не будет освоена. Но это не представляется мне возможным.
— Держи, — протянул мне рыжеволосый мерзавец склянку. — Ты нам нужна живой и здоровой.
Я подняла брови, откупорила флакон и принюхалась. Запах фиалки и розмарина?
— Да не отравлю я тебя.
Но стоит быть готовой ко всему.
Доверившись знакомому запаху, я опрокинула в себя содержимое. Прожгло огнем, и снова вспомнилось, как мама лечила нас, когда мы с Фарром на пару отравились грушами из сада его соседа. Захариус тогда побрызгал их купоросом. Значит, оно — зелье седьмого горшка, дай Видящий здоровья его изобретателю. Как же жжет… Я всем телом повисла на деревянных перилах и зажмурилась. Побочный эффект, быстро проходит, но я и позабыла, как это неприятно.
— Иди, Бимсу, иди, — Чак настойчиво избавлялся от свидетеля по до сих пор неизвестной мне причине. — Голубинка никуда теперь не денется.
Бережно оторвал меня от борта, усадил на палубу в ту самую нужную позицию: позу зародыша. Погладил по спине, будто ему было до меня дело.
— Это ненадолго.
— Я знаю, — прошелестела я.
Думает, раз идиот — это навсегда идиот?.. И я снова буду взирать на него влюбленным взором? Подсыпать мерзавцу соли в цикорру, как мстит Кунст, будет мало. Если тут есть соль. Если тут есть цикорра. Я же ничего, ничего о мире не знаю…
Глава 2
О морозном откате, семейке Жан-Пьери и приглашении на завтрак
Ночь второго орботто, море Духов.
Не могу сказать, что мне удалось выразить Чаку свое презрение или хотя бы холодность. После жжения наступает «морозный откат» — побочное действие большинства сложносочиненных микстур, коей является также и зелье седьмого горшка: озноб, тошнота и лихорадка.
Но лучше два часика таких мучений, чем долгоиграющие неприятности, некоторые из которых заканчиваются смертью. Сульфат, содержащийся в медный купоросе, например, повреждает ткани внутренних органов. Морская болезнь вычеркивает из жизни несколько дней.
Лучший способ справиться с морозным откатом — укутаться по уши и попытаться уснуть. Помню, как мы с Фарром правдами и неправдами пытались отвертеться от лекарства, а наши мамы — друид и главный зельевар, лучшее объединение сил во всем мире — кутали нас в одеяла, вливали микстуру и пели колыбельные по очереди.
Как бесконечно далеко то светлое время, как бесконечно далеки наши чудесные мамы… И мы плывем прямо к ним.
Теперь меня укутывает Чак Кастеллет. Беспринципный преступник и обманщик. В медвежью шкуру, в каком-то ином, почти что уютном месте качающегося в темных недрах ночи корабля.
Щурясь и выбивая зубами дробь, я огляделась: розовый кристалл мигмара ровно освещал заваленную топольскими накидками кровать, дубовый стол, накрытый чем-то ажурно кружевным, как в лавке Ро на прилавке «От бабули Вив с любовью». Кажется, мерчевильская скатерть. Кресло с подушкой, картина даже. Это точно картина Захариуса. «Сила воли». Паренек, шагающий сквозь грозу.
Я недоуменно поморгала.
— Г-где м-мы?
— Это моя каюта. Сегодня, так и быть, уступлю тебе кровать — выспишься с удобством. Заодно искуплю свою вину.
И наглец еще имел наглость подмигнуть. Ах, я впадаю в тавтологию. Морозный откат также подразумевает спутанность сознания. Я говорила?
— Я в-вернусь к-к себ-бе, — не могла я согласиться, даже если он это все серьезно.
— Тиль, тебе просто надо…
Но я встала, шатаясь и цепляясь в неожиданно мягкую шкуру. О таких я только читала — у морских медведей они нежные и легкие, как у кролика, но непромокаемые и очень теплые за счет трубчатого меха. Согревающие искорки с трудом проникали под кожу.
— Я могу еще жаровню разжечь…
Я толкнула дверь и почти вывалилась на палубу. Фейерверки Сольдо еле виднелись вдалеке. Честно говоря, если привыкнуть, может быть, море и не такое уж страшное место.
На первом же крене, как и полагается, меня повело. Кастеллет был тут как тут.
Я редко болела, беспомощность для меня была давно забытым чувством родом из детства. Не очень приятным. Особенно рядом с этим гадом.
— Эх, Тиль, ну куда делась та веселая очаровательная сорвиголова, которую я знал?..
Я покосилась на него, ненароком прижатая головой к его шее: мы с Чаком были почти одного роста. Моя макушка доставала ему до уровня глаз. Карих и лукавых. Сейчас в них к тому же засела отчаяннейшая печаль, почти истерика.
И я не смогла ничего ответить, только молча пялиться и стучать зубами. Чак вздохнул и, поддерживая под локоть, повел куда-то. Надеюсь, в мою каюту. Или нашу — пленников и заложников.
— Когда весь город обернулся вокруг меня, когда даже Шарк потерял надежду… Мне было больше не к кому пойти, кроме тебя. И ты могла вышвырнуть нас прочь — улицы кишмя кишели стражей и тАйниками. Но ты просто взяла и поверила, встала на нашу сторону. И вывела из Стольного тайной тропинкой. Ты знаешь, Тиль, никто не верил в меня так, как ты. Никогда.
И в меня. Когда-то. Но я благоразумно промолчала, хотя
