Стоянка запрещена (сборник) - Наталья Нестерова

Я ещё хотела поведать про дурака, подлеца и кретина, но не успеваю. Точно рассчитать время не получается, заготавливаю материала не на получасовую передачу, а на двухчасовую.

– Пришло время задать вопрос. Правильно ответивший на него получит в подарок книгу русских народных сказок.

Что мне дают на призы, то я и предлагаю. Хотя сказки для десяти-тринадцатилетних детей – глупо.

– Итак. Есть слова, которые вне предложения не поддаются точному определению: что это за часть речи? Вот слово-загадка: «пила». Повторяю: «пила». Ждём ваших звонков по телефону…

Телефон молчит. «Повторяй», – делает мне знак Костя.

Первое время я никак не могла привыкнуть к специфике радио, к тому, что надо часто повторять одно и то же. Хотя это логично – люди включают приёмник в разное время и желают знать, о чём идёт разговор.

– К какой части речи может относиться слово «пила»? Придумайте два предложения, где «пила» будет представлять собой разные части речи.

Костя стучит пальцем по лбу: «сложный вопрос». «Ничего сложного», – мотаю я головой. Костя делает ладонью хватательные движения – «подсказывай» и широко разевает рот – «не молчи».

– Мы ждём ваших звонков, – холодею я от испуга, вдруг никто не позвонит, – а пока приведу вам пример с другим словом. «Рой». Вот два предложения. «Рой яму» и «Над головой пролетел рой пчёл». В первом предложении рой – это глагол, а во втором – существительное.

«Нет звонков», – мотает головой Костя.

– Или слово «жгут». Глагол в предложении «Жгут опавшую листву» и существительное в предложении «Тугой жгут стянул его руку».

Чью руку? Почему стянул? У меня паника. Передача кончается, а ни одного звонка.

«Спокойно!» – Костя показывает мне открытую ладонь. Потом прикладывает её к губам, как большой язык, и качает – «Говори, не останавливайся!», одновременно энергично пожимает плечами, мол: «Ты сожалеешь, что никто из детей не ответил, не позвонил». И вдруг его лицо напрягается, он прислушивается к звуку в наушниках, что-то быстро произносит и решительно тычет в меня указательным пальцем.

– У нас есть звонок! – Я едва сдерживаю ликование. – Здравствуйте, как вас зовут?

– Настя Петрова.

– Сколько вам лет, Настя Петрова?

– Двенадцать.

– Замечательно! – восклицаю я.

Будто двенадцать лет – это лучше, чем десять или тринадцать.

«Настя-спасительница, – мысленно молюсь я, – ответь правильно!»

– Итак, Настя, слово «пила». Ваши варианты.

– Я пила сок.

– Отлично. Здесь «пила»?..

– Глагол.

– Великолепно!

Костя делает жест, похожий на удары по баскетбольному мячу, – «поменьше пафоса».

– Второе предложение, Настя?

– Ржавая пила ходила по сердцу. Здесь «пила» существительное.

Господи, какая ржавая пила в сердце двенадцатилетнего ребёнка?

– Правильно. Настя, это цитата из книги?

– Нет, я сама придумала. Это про маму, когда папа от нас ушёл.

Костя подался вперёд, сделал копательное движение. Так, растопыренными пальцами моя бабушка достаёт со дна кадки, хранящейся на лоджии, квашеную капусту. Что-то новое в нашем общении жестами. Впрочем, мне было не до Кости. Голос у ребёнка, у Насти, умненькой девочки, был грустно-жестоким.

– Видишь ли, Настя, – сказала я, впервые отступив от своего правила называть детей на «вы», – у родителей, да и вообще у взрослых, могут быть сложности, трагедии, драмы. В том числе – ссоры и разводы. Но тебе важно знать, что папа и мама любят тебя, независимо от собственных отношений.

– Он не любит, – сказала девочка. – Папа меня не любит.

У меня сжалось сердце, а девочка говорила с отчаянной суровостью:

– Мой папа не шаромыжник… он настоящая шваль!

«Научила детей!» – с ужасом подумала я и призналась:

– Меньше всего мне хотелось, чтобы выражения, о которых сегодня шла речь, стали для вас привычными. Настя! Обозвать человека, тем более родного, – это не доблесть. Он не станет добрее, а злее – определённо. Да и самой тебе от грубых слов на душе лучше не будет, только грязнее.

– Вы не знаете всего.

– Незнание деталей не исключает верности человеческого опыта. Не очень сложно говорю? Закоренелые преступники, сидящие в тюрьме, хранят память о людях, доброе слово когда-то о них сказавших. Неужели у твоего папы нет ни одного замечательного поступка, подарка тебе, книжек, которые читал на ночь…

Мы безбожно перебирали хронометраж. В операторской, рядом с пультом, которым владел и не собирался сдавать Костя, уже стояли ведущая следующей передачи и её звукооператор. Они что-то требовали от Кости. Впрочем, понятно что. Мы залезли на их время. На радио такие вещи не прощаются. Это преступление хуже воровства. Это непрофессионализм, за который выметают поганой метлой. На радио подсчёт идёт на секунды. Десять секунд рекламы – это немалые деньги. Автору и ведущей передачи, милейшей женщине Кире, которая сейчас за стеклом кулаками грозит Косте, придётся на ходу перестраиваться, ужиматься, чтобы не вылезти за время, как это сделала я. И Костя. А как по-другому? На полуслове оборвать ребёнка, который говорит о своей боли?

– Настя! Можно замечать только плохое, что есть в людях, муссировать их недостатки, любой промах, каждое проявление слабоволия. А можно – прощать слабости, наслаждаться достоинствами, быть признательной за минуты интересного и весёлого общения…

Я торопилась, говорила сумбурно, но очень старалась поддержать девочку, вложить в интонации максимум доверительности.

– Тебе хочется любви. Это совершенно естественно! Правильно и нормально. Однако так сложилось, что тебе приходится взрослеть раньше срока. Как многим другим, у кого родители расстались. Настя, ты должна принять хотя бы во внимание ту истину, что желать любви и не дарить любовь не-воз-мож-но, – по слогам произнесла я.

Костя ребром ладони провёл по горлу, поднял руки и показал крест.

– Настя, оставайся, пожалуйста, на линии, не клади трубку! Дорогие друзья, мы заканчиваем нашу передачу, в которой вы узнали о словах, которые лучше не употреблять в речи.

Я сняла наушники. Почему, собственно, «не употреблять»? Пусть дети обзывают друг друга шаромыжниками, а не… сами знаете как.

Вылетев из студии, я бросилась к пульту. На этом большом агрегате с кнопочками, ползунками загадочного назначения в правом углу была утоплена обычная телефонная трубка. Принимая звонки, Костя щёлкал тумблером, и звук шёл в его наушники, но можно было поднять трубку, которую я и схватила.

– Настя? Ты здесь?

– Да.

– Секунду!

У ведущей Киры было две минуты, пока шла реклама, чтобы войти в студию, разложить сценарий, сообразить, как урезать текст.

Но Кира успела бросить мне гневно:

– За такие подставы канделябрами бьют!

Костя встал с крутящегося стула, уступил место Кириному звукооператору.

– Кого-то бьют? – спросила Настя.

– Не обращай внимания, – ответила я.

Разговаривать с девочкой было невозможно. Костя помотал головой – «Нельзя тут болтать». Мы не просто помешали бы очередной передаче, мы сорвали бы её окончательно. С другой стороны, просить ребёнка: «Перезвони мне по другому номеру»… – я же не детский психолог на телефоне доверия.

– Настя, ты выиграла книгу, приезжай получать, мы с тобой встретимся, договорим.

– Сказки? – насмешливо переспросил умный ребёнок. – У меня их полно, до школы читала.

– Я тебе подарю другую книгу, отличную. Сама выйду к тебе. Знаешь, я боюсь встречаться с детьми, которые звонят на передачу…

– Семь вечера, пятница, седьмого ноября, – выхватил у меня трубку Костя.

Диктуя Насте адрес, он жестами извинялся перед коллегой – «Такая петрушка, бывает, не обессудь…»

Мы шли по коридору. Костя быстро говорил:

– Убегаю, горю. Премьера в театре. Вот тебе билет. Не встречу, сама найдёшь место в первом ряду. Кретины, остолопы, шаромыжники, деньги получают, а микрофоны выставляют как придурки, техника времен первой Отечественной, от французов осталась, звук плоский…

– У тебя премьера, я и не знала…

– Никто не знает чернорабочих, которые за сценой пыхтят. Оставили эту тему. Сейчас ты будешь общаться с Сенькой. Идея моя на книжки тебя бросить, исполнение полностью его. У Сеньки нюх на деньги как у тренированных собак на наркотики. Молчи! Не перебивай! Времени нет. Первое, требуй зачисления в штат. Ты сейчас безработная, на тебе ездят как на…

– Дуре? У этого слова тоже интересная этимология…

– Потом расскажешь. Первое – запись в трудовую книжку. Второе – ставка. Проси нормальные деньги – на два умножь свой нынешний гонорар и дави на Сеню. За твой голос надо приплачивать. Пока! Упрись рогом.

«Рог» – одно из любимых слов Кости. Употребляет его во многих словосочетаниях: рогом в землю – и пахать; рогом в небо – и плевать; упереться рогом, рог ему в селезёнку, обломал рога, пошли рога винтом, рога скисли от такой пошлятины… Вряд ли Костя использовал бы «рога», будь женат. В его представлении виртуальный «рог» – нечто вроде антенны, приёмо-передающей настроение, и одновременно – боевое оружие, плюс рабочий инструмент, плюс символ ликования – «Тут я рога веером растопырил». Благодаря таким людям, как Костя, появляются и гуляют по свету новые идиоматические выражения, в которых слово приобретает значение, отличное от словарного. Раньше я задавалась вопросом, кто же первым сказал, например, «зарубить на носу»? «Рубить» и «нос» – слова, семантически не сочетаемые. Теперь я знаю, что фразеологизмы рождают люди, далёкие от филологии, ничего не смыслящие в частях речи, в падежных окончаниях и отглагольных существительных. Эти люди имеют лингвистический слух, вроде музыкального, только вместо семи нот – тысячи слов. Люди вроде Кости.