Оруэлл в Испании - Мария Карп

Самая заметная личность и самый уважаемый человек в контингенте [Независимой лейбористской партии] в данный момент — Эрик Блэр. Этот человек — Писатель, который написал несколько книг о жизни пролетариата в Англии. Политического чутья у него мало. Партийной политикой не интересуется и приехал в Испанию как антифашист сражаться с фашизмом. Однако в результате своего фронтового опыта он невзлюбил ПОУМ и ждет теперь увольнения из их ополчения. В разговоре 30 апреля Блэр поинтересовался, помешают ли ему связи с ПОУМ записаться в Интербригаду. Он хочет сражаться на Мадридском фронте и заявляет, что через несколько дней, когда оформит увольнение из ПОУМ, официально подаст заявление к нам[22].

Барселонские бои и атака на ПОУМ сделали этот шаг для Оруэлла невозможным. Более того, из естественного чувства справедливости он уже стал жалеть, что в свое время не вступил в ПОУМ. Но в то же время он понял, что перед лицом наступавшего вранья его долг — описать то, что происходило в действительности, как он это видел. И потому вторым его решением было сразу после прекращения боев — 9 мая 1937 года — послать письмо Виктору Голланцу[23]. Любезно поблагодарив издателя за якобы только что прочитанное его предисловие к «Дороге на Уиган-Пир», — на самом деле, оно дошло до него в марте и понравиться никак не могло, но спорить с Голланцом сейчас было не время, — Оруэлл пообещал представить ему новую книгу, в которой собирается написать правду о войне к началу следующего, 1938 года.

И наконец, третье решение — возвращение на фронт. В Барселоне шли повальные аресты. Уезжать в этот момент из Испании (что, очевидно, было бы самым благоразумным) и оставлять друзей в беде Оруэллу не хотелось. Тучи сгущались и над ним. «Вы все время испытывали омерзительное чувство, что вот сейчас кто-то, кого вы до сих пор считали своим другом, выдает вас тайной полиции»[24], — писал он позже. Чутье Оруэлла не обманывало: к нему, к его жене Айлин, к Джону Макнэру и к Жоржу Коппу был приставлен шпион, направленный Коминтерном. Это был молодой лондонец Дэвид Крук, учившийся в Америке, а затем отправившийся воевать в Испанию (в отличие от Оруэлла, с благословления Гарри Поллита) и в феврале, после ранения на Мадридском фронте, завербованный агентом Коминтерна Жоржем Сориа. Крук проходил подготовку к своим «спецзаданиям» в Альбасете, где размещался штаб НКВД и где его обучал испанскому языку Рамон Меркадер, будущий убийца Троцкого[25].

Приехав в Барселону 27 апреля (на день позже Оруэлла), Дэвид Крук познакомился с общительной Айлин и вскоре стал своим человеком в штабе Независимой лейбористской партии, где Айлин работала секретаршей Джона Макнэра. В обеденный перерыв, когда Макнэр и другие выходили пообедать в кафе «Мока», Крук проникал в пустые комнаты, рылся в столах, брал нужные ему документы, относил их в Советское посольство, где их фотографировали, и клал на место до возвращения Макнэра с друзьями[26]. Кроме того, Крук писал в НКВД, что на до процентов уверен в том, что у Айлин роман с Коппом, который всячески опекал ее в Барселоне — в НКВД его учили, что подобного рода информация дает агентам власть над их жертвами.

Информация передавалась Круком через еще одного лондонца, Хью О’Доннелла, тоже работавшего на Москву и направленного в Барселону непосредственно Гарри Поллитом. И еще одного коммунистического агента, не подозревая о том, привезла чуть позже в Барселону Гвен О’Шоннесси, невестка Айлин, прибывшая ее навестить, — это был Дэвид Уикс, тоже как будто прибывший в Испанию на помощь республиканскому правительству. Его информация о Блэрах тоже передавалась советской разведке в Альбасете и, очевидно, послужила основой выдвинутого вскоре против них обвинения в измене[27].

Не имея, конечно, никакого представления о конкретных подробностях происходящего, Оруэлл безошибочно ощущал общую атмосферу тех дней:

Тот, кто был в Барселоне тогда или многие месяцы спустя, никогда не забудет чудовищную обстановку, создаваемую страхом, подозрительностью, ненавистью, подцензурными газетами, переполненными тюрьмами, длиннющими очередями за продуктами и рыскающими по городу вооруженными отрядами[28].

Через три дня после окончания барселонских боев Оруэлл вместе с товарищами по неудавшемуся отпуску отправился обратно на фронт. Но и фронт изменился — вместо Ленинской дивизии они теперь служили просто в 29-й, потому что, как того давно добивались коммунисты, ополчение ПОУМ было включено в общую «Народную армию». Вернулись и воинские чины и звания — Бенжамен Левински, командир Оруэлла, вот-вот должен был стать капитаном, Копп — майором, а сам Оруэлл — лейтенантом. Вернулась и разница в жалованьи, которое получали военные, — на первых порах офицеры, правда, намеревались отдавать свою надбавку в общий котел.

Не успели они доехать до фронта, как их настигло новое ошеломляющее известие — арестовали их фронтового товарища Боба Смилли, внука легендарного шахтера, Роберта Смилли, который уже направлялся в Англию. В тюрьму к нему никого, в том числе и адвоката, не допускали; выяснить, за что он арестован, тоже не представлялось возможным, и тут Оруэлл впервые обнаружил, что в странах, где нет такой привычной и естественной для англичанина вещи, как хабеас корпус[29], человека можно держать в тюрьме не то что без суда, но и без предъявления обвинения неопределенно долго. И хотя говорили, что Боб Смилли арестован за ношение оружия, никто не сомневался, что реальной причиной была его связь с ПОУМ и нежелание коммунистов, чтобы за пределами Испании распространялась какая-то другая версия недавних событий, кроме официальной. Арест этот стал для всех тяжелым ударом. И все-таки ошельмованные и обвиняемые в связях с фашистами поумовцы вернулись на фронт, чтобы продолжать биться с фашизмом. Оруэлл, правда, — ненадолго.

Часть, в которой он служил, стояла около Уэски — почти там же, где он ее и оставил. На десятый день пребывания Оруэлла на фронте, 20 мая в пять часов утра, пуля фашистского снайпера пробила ему горло — очевидно, при его росте, даже находясь в окопе, он резко выделялся на фоне светлеющего неба — окопы рыли под невысоких испанцев. Чудом он остался жив — пуля прошла в миллиметре от сонной артерии, повредив только голосовые связки и задев нервы на затылке, отчего правая рука оставалась некоторое время парализованной. Описание ранения в книге «В честь Каталонии», так же как описание боя, у Оруэлла бодрое и энергичное, хотя он признается, что первые несколько минут думал, что его убили, а потом испытывал сильнейшую боль, особенно когда его несли на носилках и везли в госпиталь.