Иван Бровкин на целине - Георгий Мдивани

Быстро распахивается дверь, и на пороге появляется встревоженная Любаша. С трудом сдерживая волнение, она спрашивает:

— Где Ваня?

— Ваня… Уехал Ваня, — тяжело вздыхает Евдокия Макаровна, сидящая за швейной машиной.

— Уехал?.. — прошептала Любаша. Из глаз её полились слёзы.

— Эх, дочка, дочка! — укоризненно качает головой Евдокия Макаровна. — Когда я полюбила, — она взглянула на портрет мужа, висящий на стене, — я за ним за тридевять земель погналась, забыла о матери, об отце, о всех забыла… Помнила только его, моего дорогого… Ромашу…

Любаша бросается к Евдокии Макаровне и, уткнувшись головой в её колени, плачет.

— Два дня и две ночи он стоял у твоей калитки, выманивал тебя, измаялся парень. А ты… — она махнула рукой.

— Отец не пускал… Верните его, верните Ваню!..

— Сейчас его уже не вернёшь, дочка! — говорит Евдокия Макаровна. — Эти комсомольцы — они ведь отчаянные… и мой с ума сошёл… Говорит: «Решено, мама, и всё!»

В кузове грузовой машины вместе с группой парней и девушек разместились Иван, Полина, Николай и Верочка. Словно густым дымом их обдает жёлтая степная пыль, поднимающаяся из-под колёс идущего впереди грузовика.

Они очень устали. Все они покрыты пылью; их лица, волосы, одежда — все одинакового жёлтого цвета.

Верочка сердитыми глазами смотрит на Николая.

Николай с нескрываемой злостью поглядывает на Ваню.

Ваня почему-то неестественно улыбается, пытаясь скрасить это «весёлое» путешествие.

Грузовая машина несётся по бескрайней степи. За машиной остается жёлтое облако клубящейся пыли.

В приёмной директора совхоза «Молодёжный», где сидит секретарша Нина, ожидают приема Ваня, Полина, Николай и Верочка.

Распахивается дверь, входят двое парней. Один из них широкоплечий, среднего роста, с наглым выражением лица.

— Нам к директору, — вызывающе говорит он.

— Директор занят, — отвечает Нина.

— А нам некогда, мы спешим! — настаивает парень.

— Здесь все спешат. Директор занят. У него совещание. Как освободится, примет этих товарищей, а потом вас.

Первый парень, оглядев Ваню и его товарищей, с ехидной улыбкой говорит:

— Романтики… энтузиасты. Ничего, скоро будете отсюда драпать.

И, сдвинув набекрень кепку, размашистыми шагами выходит из приёмной. За ним — его товарищ.

— Паразиты! — глядя им вслед, сердито произносит Нина.

Полина вопросительно смотрит на Ваню.

Ваня отводит взор в сторону, делая вид, что не замечает вопросительного взгляда Полины.

Верочка шепчет Николаю на ухо:

— Может, пока не поздно, уедем отсюда…

Николай, ничего не отвечая, задумчиво смотрит на дверь кабинета директора.

Входная дверь распахивается. С рюкзаком, полным вещей, и чемоданчиком в руках, в солдатской форме входит Мухтар Абаев. Направившись прямо к секретарю, он не замечает Бровкина.

— Здравствуйте, товарищ главная хозяйка! Мне к директору, — скороговоркой выпаливает Абаев.

— Во-первых, я не главная хозяйка, а во-вторых, вы пройдёте после этих товарищей, — и она указала на Бровкина и других.

Иван, увидев Абаева, закрылся от него рукой. Абаев оглянулся и, не узнав Ивана, говорит уже заискивающим тоном:

— Да, но я приезжий…

— Они тоже приезжие, — отрезала секретарила.

Абаев медленно повернулся и уселся рядом с Иваном, повернувшимся к нему спиной.

— Давно приехали? — пытается он заговорить с Иваном, толкая его в бок.

— Не приставайте, товарищ, — нарочито грубо отвечает Бровкин.

— Бровкин! — вдруг так заорал Абаев, что секретарша вскочила из-за стола.

— Что вы, товарищи? — волнуется Нина.

— Мухтар!.. — обрадованно воскликнул Ваня.

Они обнялись, начали похлопывать друг друга по спине.

— Когда приехал? — спрашивает Абаев.

— Час тому назад.

— А я — только что. А директор что? До сих пор не принимает?

— Занят, — отвечает Ваня.

— Бюрократ, значит, — злится Абаев.

— Почему бюрократ? Человек занят, вот и всё, — и Ваня широко улыбается.

Дверь из кабинета открывается, оттуда выходят двое с папками, полными бумаг.

— Входите, — обращается Нина к Бровкину, указывая жестом в сторону кабинета.

За рабочим столом сидит директор совхоза Сергей Владимирович Барабанов, коренастый человек, уже заметно обрюзгший не то от нездоровья, не то от чрезмерно спокойного характера. У него умные, но на первый взгляд равнодушные глаза (может быть, это не только на первый взгляд, а вообще они такие). Кажется, ничего не может вывести его из равновесия; ничем не может он возмущаться, ничто не может его восхитить.

Когда в кабинет входит Бровкин с товарищами, Барабанов молча смотрит на них оценивающим взглядом. Сколько он уже перевидал здесь народу! Он привык к тому, что сюда приезжают и настоящие энтузиасты, которые искренне хотят работать и строить новую жизнь; приезжают и люди, которые не знают, для чего и на сколько времени они сюда приехали; прибывают и такие, которые гонятся за «длинным рублём» — их интересуют только большие заработки. И видя, что заработать не так-то легко, они быстро улепётывают восвояси.

Барабанов смотрит на Бровкина и его товарищей и хочет угадать: что за люди? К какой категории приезжающих они принадлежат?..

— Здравствуйте, товарищ директор! — вытянувшись по-военному, обращается Бровкин.

— Здравия желаю! — также по-военному отвечает Сергей Владимирович, поднимаясь с места.

И вдруг на мгновение Барабанов, утратив свой безразличный вид, становится похожим на военного командира. Но это только на мгновение. Снова внимательно оглядев вошедших, он говорит:

— Садитесь. Значит, приехали?..

— Так точно, приехали! — отвечает Бровкин.

— О-о-о-чень хо-ро-шо, — растягивая слова, произносит директор. — Значит, хотите у нас работать?

— Для этого и приехали, — отвечает Иван.

— Ага, — равнодушно говорит директор. — Ну, что ж, будем работать… Дел у нас много. Земли тоже много. Людей тоже много… но многие не засиживаются… уезжают обратно…

Он встаёт и, медленно прохаживаясь взад и вперёд по комнате, обращается к Ване и его товарищам:

— А вы как? Скоро удирать будете?

— Всё зависит от того, как вы нас примете, — в тон ему отвечает Бровкин.

— А меня кто принимал, — задетый за живое, спрашивает директор, — когда я сюда приехал, в дикую степь Оренбургскую? Кто меня встречал с оркестром, товарищ?.. Как ваша фамилия?

— Бровкин… Иван Бровкин.

— Вот так… товарищ Бровкин!..

— Нас тоже с оркестром не встречали, — как бы вскользь замечает Ваня.

— Извините, дорогой, — с ехидцей говорит Барабанов, — музыканты у нас сейчас пашут… Время-то какое? А? К нам ежедневно приезжают десятки людей и, если мы каждого будем встречать с оркестром, кто же будет поднимать зябь? А?.. Какая у вас специальность? — вдруг деловым тоном спрашивает он.

— Мы артиллеристы, — отвечает Ваня, указывая на себя и Абаева. — Можем работать шофёрами, трактористами, механиками…

— Хо-ро-шо! — протяжно говорит директор. — А вы? — обращается он к остальным.

— Я буфетчица… по торговой части, — говорит Полина.

— Тоже хо-ро-шо! — отвечает директор. — Хотя по этой части у нас перебор.

— А они, — указывает Ваня на Николая и Верочку, — они пока… — и Бровкин неопределенно пожал плечами.

— Тоже неплохо… По этой части у нас тоже немало, — отвечает директор. — Ну, что ж, познакомимся! — И он протягивает всем руку. — Барабанов, Сергей Владимирович.

Пожимая руку Ване, он многозначительно подмигивает.

— Тоже артиллерист. Бывший, конечно.

— Небось дивизией командовали, товарищ Барабанов? — уже расхрабрился Ваня.

— Не совсем дивизией, но вроде — я больше по политчасти, — отвечает Сергей Владимирович. — Ну, что ж, добро пожаловать! — закончил он и широко распростёр руки…

Иван Бровкин сидит за рулём трактора.

Снова расстилается безграничная вспаханная степь, чёрная, как вороново крыло. А слева — целина… целина… ещё не тронутая плугом целина.

Абаев, голый по пояс, наставляет аппарат «ФЭД», собираясь кого-то фотографировать.

Молодой врач совхоза Ирина, приложив ухо к груди Бровкина, выслушивает его; зная, что её снимают, — она улыбается. Улыбается и Иван, выпятив вперёд грудь.

Абаев щёлкнул аппаратом.

— У вас сердце, как у всех влюблённых, — обращается Ирина к Ивану. — С таким сердцем можно двести лет прожить.

— А вот с моим и ста не проживёшь! — ударяя себя в грудь, жалуется Абаев, глядя на Ирину влюблёнными глазами. — Вот это вам, Ирина Николаевна, — продолжает он, разворачивая перед Ириной толстую пачку фотографий, где она изображена и во время прогулки, и на работе, и грустной, и смеющейся, — словом, целую фотогаллерею.