Моя сестра живет на каминной полке - Аннабель Питчер

Свечек у нас не было, поэтому Джас воткнула в губку пару своих ароматических палочек. Я крепко зажмурился и загадал, чтоб поскорее принесли мамин подарок. Чтоб это была большущая-пребольшущая посылка, такая, что почтальон даже надорвется. Потом открыл глаза и увидел, как Джас мне улыбается. Мне стало немножко стыдно, и я мысленно добавил: «И, пожалуйста, пусть Джас вденет себе сережку в пупок». И только после этого набрал побольше воздуха и дунул. Все заволокло дымом, но палочки не задуешь, значит, мои желания не исполнятся.

Пирог я резал очень аккуратно, чтобы не испортить его красоту. По вкусу он напоминал йоркширский пудинг.

– Очень вкусно, – сказал я.

Джас засмеялась. Знала, что я вру.

– Пап, хочешь кусочек? – крикнула она, но ответа не последовало. Тогда она спросила меня: – Чувствуешь, что повзрослел?

А я сказал:

– Нет.

Ничего же не изменилось. Хоть я и разменял второй десяток, а чувствую себя в точности как в девять лет. Я такой же, как был в Лондоне. Джас такая же. И папа. Он даже не показался на стройке, хотя на автоответчике ему оставили пять сообщений за две недели.

Джас отщипнула краешек от тонюсенького кусочка пирога, а потом позвала меня к себе за подарком. Мы открыли дверь в ее комнату, и колокольчики тихонько звякнули. Джас сказала:

– Я не стала его заворачивать. – И протянула мне белую пластиковую коробку.

Там лежали альбом и цветные карандаши, лучше которых я не встречал.

– Я тебя первую нарисую, – сказал я.

Джас высунула язык и собрала глаза в кучку:

– Только если вот так.

После обеда мы смотрели фильм про Человека-паука. Самый улетный из всех улетных фильмов. Мы сидели на полу в комнате Джас, задернув шторы и закутавшись в одеяло, хотя за окном сияло солнце. У меня на коленях свернулся Роджер. Вообще-то он мой кот. Я за ним ухаживаю. А раньше был Розин. Она все клянчила, клянчила какую-нибудь зверушку, и, когда ей стукнуло семь, мама согласилась. Посадила котенка в коробку, завязала ленточкой с бантиком, Роза открыла свой подарок и вскрикнула от радости. Мама рассказывала мне эту историю раз сто. То ли она забывает, что уже рассказывала про это, то ли ей просто нравится пересказывать – не знаю, только она так улыбается, что я прикусываю язык и слушаю до конца. Было бы здорово, если б мама прислала мне зверушку на день рождения. Лучше всего паука, потому что он мог бы меня укусить, и тогда у меня появились бы сверхспособности, как у Человека-паука.

Когда после фильма я спустился вниз, от пирога почти ничего не осталось. На тарелке лежал всего один кусок, но не ровный треугольник, как я отрезал, а весь искромсанный на части. Я зашел в гостиную – на диване храпел папа, подбородок и вся грудь засыпаны крошками. На полу валялись три банки из-под пива, а за подушкой торчала водочная бутылка. Наверное, папа был слишком пьян и не распробовал, что у пирога странноватый вкус. Я уже хотел было снова подняться наверх, но тут мне на глаза попалась моя сестра на каминной полке. Возле урны лежал кусок пирога, и я почему-то здорово разозлился. Подошел к Розе и, хотя я прекрасно знаю, что она умерла и ничего не слышит, взял и прошептал:

– Это мой день рождения, а не твой! – И запихал пирог в рот.

* * *

Два дня спустя я сидел в саду за домом, рисовал золотую рыбку в пруду и изо всех сил старался не прислушиваться – не идет ли почтальон. Все твердил себе, что никакого подарка не будет, но услыхал шаги на дорожке и тут же бросился в дом. На коврик шлепнулись несколько писем. От мамы – ничего. И вдруг в дверь постучали. Я так поспешно ее распахнул, что почтальон отскочил в сторону.

– Посылка для Джеймса Мэттьюза, – сказал он.

У меня даже руки дрожали, когда я брал посылку.

– Распишитесь здесь, – пробормотал почтальон таким скучным голосом, будто не понимал, какое чудо великое происходит.

А я чувствовал себя прямо как Уэйн Руни и украсил свою подпись всякими загогулинами, чтоб походило на автограф. И почтальон повернулся и пошел прочь, к моему большому облегчению. Потому что на какое-то мгновение я испугался – если желания вправду исполняются, он же мог надорваться.

Посылку я отнес к себе наверх, но еще целых десять минут не открывал. Адрес был написан четкими большими буквами. Я обвел пальцем каждую букву на коричневой бумаге, представляя, как мама старательно выводит мое имя. Вдруг терпение у меня лопнуло, я больше не мог ждать ни секунды. Я сорвал оберточную бумагу, скомкал и швырнул на пол. Внутри оказалась обыкновенная коробка, которая ни о чем мне не говорила. Роза обожала коробки, как-то раз сказал мне папа, она делала из них ракеты, замки, тоннели. Он сказал, что когда она была маленькой, то любила коробки больше, чем сами подарки.

Но я-то не Роза, поэтому я обрадовался, когда потряс коробку и в ней что-то зашуршало. Сердце у меня вело себя как дикий кролик на дороге в свете автомобильных фар. Поначалу оно вроде как застыло и боялось шевельнуться, а потом как сорвется с места! И помчалось вскачь как бешеное. В коробке лежало что-то из красно-синей материи. Я вытряхнул это на кровать, а у самого улыбка расползлась от уха до уха, как гамак между пальмами. Материя была мягкой, а вышитый паук – огромным, черным и зловещим. Я натянул через голову футболку Человека-паука и посмотрелся в зеркало. Джейми Мэттьюз исчез. Вместо него стоял супергерой. Вместо него стоял сам Человек-паук!

Если бы сегодня в парке на мне была эта новая футболка, я бы не испугался тех девчонок. Побежал бы за Джас, запрыгнул на качели одной ногой и встал бы твердо, как вкопанный. И раскачивался бы выше всех и сильнее всех, а потом прямо на лету спрыгнул бы и полетел, и те девчонки в один голос ахнули бы: «Вот это да!» А я бы тогда расхохотался, громко так. ХА-ХА-ХА-ХА! И может, даже чертыхнулся или еще что. Уж я бы не стоял в десяти метрах, весь красный, и не дрожал, как последний трус.

Открытка была с футболистом в форме «Арсенала». Должно быть, мама решила, что это «Манчестер Юнайтед» – обе же команды играют в красном. На открытке она написала: «Моему большому мальчику в день его десятилетия. С наилучшими пожеланиями, целую, мама». И три огромных поцелуя внизу. Я думал, счастливее уже и быть невозможно, а потом увидел постскриптум: «Надеюсь очень скоро увидеть тебя в новой футболке».

Я повторял, повторял про себя эти слова. Они до сих пор кружатся у меня в голове, как щенок, гоняющийся за своим хвостом. Я сижу на подушке у окна, рядом мурлычет Роджер. Знает, что день удался. Звезды сияют ярко как никогда. Точно сотни свечек на черном именинном пироге. Даже если бы я мог их задуть, мне нечего больше загадывать. День выдался суперский.

Интересно, мама уже заказала билет на поезд? Или, может, у Найджела есть машина и он одолжит ее маме, хотя не думаю, чтобы ей захотелось ехать в такую даль по скоростной магистрали. Она терпеть не может пробок и в Лондоне всегда ходит пешком. Но так или иначе, она приедет, ей же надо проводить меня в новую школу и сказать: «Ни пуха ни пера» и «Веди себя хорошо» и всякое такое. И уж конечно, ей захочется посмотреть на меня в новой футболке. Не буду снимать ее до тех пор, пока мама не приедет, на всякий случай. И спать в ней буду, потому что супергерои всегда на посту, а мама может приехать и поздно ночью, если поезд опоздает или затор приключится. Не сегодня ночью, и не завтра, и даже не послезавтра, но если мама сказала очень скоро, значит – очень скоро, и я должен быть готов к встрече в любую минуту.

4

Учительница

посадила меня рядом с единственной мусульманкой во всей школе. Сказала: «Это Сунья» – и уставилась на меня, потому что я не сел. Глаза у миссис Фармер никакого цвета. Белесые какие-то. Как экран телика, который вдруг перестал показывать. На подбородке у нее бородавка, из которой торчат две волосины. Выдернуть их – пара пустяков. Может, она про них не знает? А может, они ей нравятся.

– В чем дело? – спросила миссис Фармер, и все в классе обернулись на меня.

Я хотел было крикнуть: «Мусульмане убили мою сестру!» – но подумал, что нельзя же начинать с этого. Обычно говорят: «Здравствуйте», или «Меня зовут Джейми», или «Мне десять лет». Поэтому я просто уселся за самый краешек стола, не глядя в сторону этой Суньи.

Папа взбесился бы, если б узнал. Больше всего его радует, что, уехав из Лондона, мы уехали от мусульман. «В Озерном крае никаких тебе чужеземцев, – говаривал он. – Только чистокровные британцы, которые не суют нос в чужие дела».

У нас на Фннсберн-парк было видимо-невидимо иностранцев. Женщины расхаживали с такими длинными тряпками на головах, будто нарядились привидениями на Хэллоуин. На нашей улице была мечеть, мы видели, как они идут туда молиться. Мне ужасно хотелось посмотреть, что там внутри, но папа запретил даже близко подходить.

Моя новая школа совсем маленькая. Стоит среди гор и деревьев, а сразу за воротами речка. На площадке только и слышно журчание, как в ванной, когда вода в дырку утекает. В Лондоне школа у самого шоссе, и мы могли сколько угодно слушать, видеть и нюхать проносящиеся мимо машины.