Навстречу смерти - Петр Горелик

Выполнив задачу, я с отделением саперов без потерь возвращался в штаб. Солдаты разместились во вместительном кузове “Доджа”. Мы подъехали к перекрестку с указателем “Хозяйство Сакса”. Мне предстояло ехать прямо, саперам идти вправо, несколько километров до батальона. Солдаты собирали инструмент, кое-кто выпрыгнул из кузова. Выйдя из кабины, я прекратил выгрузку, сказал старшине, что до батальона довезу на машине. Обрадованные солдаты возвращались в кузов. Старшина, возглавлявший саперов, отвел меня в сторонку. Оглядываясь, старшина заговорщески рассказал о том, что он узнал от солдата-радиста в окопе на берегу Нарева. Услышанная новость так его ошеломила, что он не мог больше носить ее в себе, ему невтерпеж было разделить с кем-то тяжелую ношу. Оказалось, что радист по боевой рации “поймал” немецкую станцию. Немцы передавали на русском языке, что после напряженных боев их войска нанесли поражение высадившимся во Франции войскам союзников и сбросили их в море. Я подумал: сбросили в море “второй фронт”! В тот момент меня так ошеломило известие, что я не подумал об источнике информации, забыл о приемах геббельсовской пропаганды. Для офицера армейского штаба это было непростительным легкомыслием. Но те, кто помнит многие месяцы ожидания второго фронта, надежды на быстрое окончание войны, которые мы связывали с высадкой союзников в Европе, те, кто помнит, как на фронте и в тылу следили за ходом событий в Нормандии – в районе Кана и на полуострове Котантен, те поймут мое состояние при получении известия о таком крушении надежд.

Проверить достоверность сведений я решил в армейском разведотделе. Не заходя к себе, пошел к разведчикам. В общей комнате офицеры собирались в столовую. Я подошел к своему коллеге, начальнику разведки армии полковнику Туманяну и тихо рассказал ему об услышанном. Он сразу же усомнился в истинности сообщения, но обещал проверить. Не думаю, что полковник донес кому-то о моих сомнениях. Не такой это был человек. По-видимому, кто-то из офицеров уловил суть нашего с ним разговора (несмотря на то, что говорили мы тихо). Как бы то ни было, но уже в столовой пополз зловещий слух. А через пару часов меня как “распространителя слухов вражеской пропаганды” приехал допрашивать помощник прокурора армии майор Борейша.

С Борейшей я был знаком еще до войны. Он жил в институтском общежитии в Козицком переулке вместе с моим школьным товарищем Борисом Слуцким. Борис и познакомил нас. Узнав, что Борейша служит в одной со мной армии, Борис в письмах передавал Борейше привет, а однажды, вспоминая какие-то студенческие проделки, писал: “Передай привет Борейше, скажи ему, что он задница”. С Борейшей мы не были дружны, но война, служба в одной армии, сблизили нас. Виделись мы редко. Армейская прокуратура располагалась отдельно от штаба. Но когда случай сводил нас, встречались дружески, шутили, вспоминая Москву, общежитие, бедные студенческие застолья. Посмеивались и над “задницей”.

На этот раз было не до шуток ни мне, ни Борейше. Приехал не давний знакомый, а помощник прокурора, застегнутый на все пуговицы прокурорского мундира. Начал допрос, как положено, с фамилии, имени и т. д. Меня обвиняли в распространении слухов вражеской пропаганды, в том, что я, пока мой командующий находится в госпитале, слушаю вражеское радио, пользуясь его радиоприемником. Во всем этом правда состояла лишь в том, что у полковника действительно был радиоприемник, предоставленный ему по разрешению Военного совета армии. Все остальное было наветом. Я не только в отсутствие полковника, но и когда он был на месте, не заходил в его дом без вызова. Не мог я там быть и сегодня ночью, так как в это время был в разведке на Нареве. Живущие в доме полковника шофер и адъютант подтвердят это. Я рассказал Борейше, как все происходило, начиная с разговора в машине при возвращении с Нарева и кончая доверительным разговором с Туманяном. Пока допрос еще продолжался, к нам заглянул парторг штаба Денисенко и велел мне явиться в 15 часов на заседание парткома, где будет разбираться мое персональное дело; репрессивная машина завертелась полным ходом… Было ясно, мне во всяком случае, что меня собирались исключить из партии; члена партии нельзя было передать в руки Смерша. Нужно было сначала исключить…

Не могу не вспомнить добрым словом Борейшу: он решил размотать весь клубок, вплоть до окопа на берегу Нарева, где находились эта злополучная боевая рация и несчастный солдатик-радист. Мы тут же отправились в саперный батальон, нашли старшину, и он все подтвердил. Дальнейшее происходило уже без меня. Подтвердил и полковник Туманян, что я лишь проверял сведения и весь мой разговор с ним совершенно не предвещал распространения слуха среди офицеров штаба. Обвинения с меня были сняты, заседание партбюро не состоялось, и даже в последующих характеристиках и аттестациях не было ни намека на все это недоразумение.

А между тем все могло кончиться для меня очень печально. Прервись цепочка доказательств хотя бы в одном месте, и “загремел бы я под фанфары”, как говаривал герой какого-то популярного фильма.