Путешественники в третье тысячелетие - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так-то в этом доме обращаются со стареньким родным дядей?!
Потом он вдруг неожиданно вывернулся и прижал нас к земле. Как это вышло, понять не могу: Арся очень силен, да и я в своем классе борец не из последних. Мы напрасно старались. Железные руки дяди Толи пригвоздили нас к земле, и он приговаривал:
— Узна́ете, как иметь дело с бывалым танкистом!
Мы все так хохотали и орали, что на крыльцо выскочила мама и прикрикнула на нас.
Глава пятая. Как Анатолий Бурак стал знатным экскаваторщиком
Через несколько дней Анатолий продолжил свой рассказ:
— Я, помнится, остановился на том, как мне трудно было осваивать управление «Уральцем». Но «терпение и труд все перетрут», да и армия дала мне трудовую закалку, и дело у меня стало налаживаться.
И вот настал волнующий час, когда я впервые вступил на самостоятельную вахту и повел своего «Уральца» в битву. Да, да, именно в битву! Вгрызаясь ковшом в рыжую грудь забоя, я представлял себе, что штурмую вражеские позиции.
За первую свою вахту я вынул тысячу двести кубометров грунта.
«Неплохо!» — сказал мой начальник.
Но сделано было далеко не все, что я мог. И тогда началась моя настоящая учеба. В свободное время я ходил на другие машины, присматривался к работе более опытных товарищей, а они охотно делились со мной своими «секретами». Как я понял, важнее всего было добиться непрерывности цикла.
И на работе, и во время отдыха я все время думал, как добиться непрерывности операций. Постепенно я приобрел навык в работе и уже не думал о том, в какой последовательности нажимать рычаги или педали. Руки и ноги стали действовать автоматически, но мне далеко еще было до мастеров ковша. И вот, наконец, меня осенило: «Инерция! Надо использовать инерцию стрелы!»
— А что такое инерция? — спросил Гриша.
— Ну, как бы попроще тебе объяснить. Вот ты догоняешь товарища, а он свернул в сторону, и ты пробегаешь несколько шагов, прежде чем сможешь остановиться. Это и есть инерция. Как я применил инерцию движущейся стрелы? Я начал набирать ковшом землю на ходу, пока стрела еще двигалась. Так я сразу убил двух зайцев: я не тратил энергии двигателей на то, чтобы погасить инерцию стрелы, и в то же время выигрывал драгоценные секунды, которые обернулись десятками и сотнями тонн выработки…
— Здо́рово, дядя Толя! — закричал в восторге Гриша, подпрыгнув на стуле.
— То же самое сказали и мои товарищи по работе, — согласился Анатолий. — Использовав инерцию стрелы, я также без задержки стал поднимать ковш, подводить его к самосвалу, разгружать и двигать обратно. Я упорно боролся со стрелкой секундомера, заставляя ее отмечать все меньшую и меньшую продолжительность цикла. Пятьдесят секунд… сорок пять… сорок… Здесь на моем пути встало неожиданное препятствие: самосвалы не всегда успевали увозить выгружаемую мною землю. Ты, надеюсь, понимаешь, что если я дорожил каждой секундой, то так же должны были поступать и шоферы. Но не все из них болели за дело. Случались и неполадки, заторы. Как я негодовал, когда ковш повисал в воздухе: не было на месте очередного самосвала!
Забил я тревогу, пошел в партбюро участка, начали вместе думать, как этой беде помочь. И придумали. Решили организовать комплексные бригады, а это значит, что к каждому экскаватору прикрепили определенные машины на все время работы. Шоферы начали строго следить за порядком. Разгильдяев и лодырей стали подстегивать товарищи.
После создания комплексных бригад землеройные работы на канале пошли быстрее.
Дело стронулось с мертвой точки, и я снова беспрепятственно мог выигрывать секунды. Тридцать шесть, тридцать четыре, тридцать три, тридцать одна, тридцать, двадцать девять с половиной… Ты понимаешь, Гриц, каждая последующая секунда давалась все труднее и труднее. Наконец наступил великий день, когда учетчик торжественно объявил мою выработку за смену: три тысячи кубометров! В тот день я чувствовал себя так, словно выиграл решительное сражение. О моем рекорде написали в газетах, сообщили по радио…
— Тогда и мы с мамой прочитали о тебе, — сказал Гриша, — и мама подумала, что этот Анатолий Бурак, возможно, и есть ее троюродный брат, который пишет ей письма один раз в пять лет.
— Да, это я и оказался, — улыбаясь, подтвердил Анатолий. — Помню, как я обрадовался, получив от твоей мамы письмо после многолетнего перерыва. Но письмо и опечалило меня: я узнал о гибели твоего отца…
Ну, вот так-то я попал в знатные механизаторы, и руководство решило выдвинуть меня на управление «Большим шагающим». Нескольких человек — меня и членов будущего экипажа «ЭШ-14/65» — направили на Уральский завод тяжелого машиностроения принимать машину, на которой мы будем работать. Мы пробыли там два месяца и вернулись на Дон в длиннющем поезде, который привез части нашего великана. С нами приехал и конструктор «Большого шагающего» помогать собирать и осваивать машину.
Тут нам, бывшим танкистам, артиллеристам, саперам, снова пришлось вспомнить фронт.
В глухой степи были вырыты землянки, которые до боли в душе напоминали нам блиндажи. И там мы, прикалывая чертежи к доскам обшивки, вечером учились, а утром шли на монтажную площадку и коченеющими от мороза руками помогали монтажникам собирать «Большой шагающий».
Трудные были месяцы, но сколько у нас было неисчерпаемой энергии!..
Анатолий неожиданно щелкнул племянника по лбу и сказал:
— На сегодня довольно!
— Так ведь суббота же! — взмолился мальчик. — Завтра можно подольше поспать.
— А кто обещал нарубить в воскресенье дров на целую неделю? Или опять на мать эту заботу свалите?
— Дров я нарублю, день-то большой.
— Знаю я тебя! Полдня клюшкой лупить по снегу будешь, как в прошлое воскресенье, да еще и уроки надо сделать. Нет, хватит, молодой человек, готовься ко сну.
Грише готовиться ко сну не было надобности — он ткнулся головой в подушку и мгновенно заснул.
Глава шестая. «А во́ды уж весной шумят…» (из дневника Гриши Челнокова)
13 марта. «Еще в полях белеет снег, а во́ды уж весной шумят…»
Иван Фомич не задавал учить наизусть это стихотворение Тютчева, а я его два раза прочитал и запомнил. У меня особенная память на стихи, совсем не такая, как на арифметику. То ли потому, что я стихи ужасно люблю, а арифметику не очень?
Вот и это стихотворение про весенние воды мне страсть как нравится. Я могу подолгу стоять около говорливого ручейка и слушать, как он журчит, рассказывая, что бежит в далекий-далекий край.
Когда я был маленький, я любил устанавливать на таких ручейках водяные мельнички, а теперь не решаюсь — ребята засмеют…
Сегодня, когда я шел в школу, на север протянула станица журавлей, и от их курлыканья на душе стало хорошо и почему-то немножко грустно. Я спросил Арсю, почему всегда бывает грустно, когда слушаешь журавлиный крик, а он сказал: наверное, потому, что человеку тоже хотелось бы мчаться за ними в небесной вышине, а обстоятельства не позволяют. Когда я вырасту, я обязательно буду много путешествовать.
Сегодня получил по арифметике пятерку!
14 марта. В последние дни мы с Арсей стараемся побольше делать по хозяйству. Дядя Толя убедил нас, что взваливать все домашние дела на маму нельзя.
В самом деле, наша мама хоть и не очень старая (ей сорок лет), но здоровье у нее плохое. Много ей пришлось перенести в жизни. И все она вынесла твердо, без единой жалобы. Как бы трудно ни пришлось ей на работе, она приходит домой спокойная, отдыхает полчасика и принимается за хозяйственные дела.
Теперь мы решили положить этому конец.
К приходу мамы у нас вымыты полы и крыльцо, кадочка полна речной воды, дрова нарублены и сложены у печи. Мама ничего не говорит, но видно, что она довольна и благодарна нам, а еще больше дяде Толе.
Доволен и дядя Толя. Он говорит, что все это нам пригодится в армии и что очень полезно еще поучиться стирать белье.
15 марта. Арся прочитал мой дневник с начала до конца, чтобы получить, как он выразился, «целостное впечатление».
Я его спросил потом, получил ли он «целостное впечатление», и он ответил, что нет, не совсем: еще мало написано, а вот когда будет страниц пятьсот, тогда можно будет судить.
Арсю очень удивляет, как у меня, непоседы и вертуна (так меня называет мама), хватает терпения регулярно писать дневник.
Я ответил брату, что читать интересные книги и писать дневник — единственные занятия, за которыми я могу долго сидеть. Вот уроки делать — другое дело…
— Это я знаю, — засмеялся Арся и больно щелкнул меня по лбу. — Ты вертун известный: пока уроки выучишь, двадцать раз отвлечешься по всякому поводу и без повода.
В общем, Арсе мой дневник понравился, и он даже сказал, что у меня отражены некоторые черты эпохи, но все-таки еще слишком часто попадаются одни и те же слова.
