Искатель. 1983. Выпуск №5 - Дмитрий Биленкин

Все было так, будущее призывно блистало всеми красками. И не оставалось сомнения, пригоден ли для него слабый человеческий разум; раз позвали, то позаботятся, проведут через вей циклы качественных перемен, что-нибудь сделают.

Всей силой дерзкого желания Стожаров рванулся вперед. Туда, туда, к морю всех рек, куда человеческому разуму тянуться еще тысячи, может быть, миллионы Лет! Что он оставляет, что?

Все прежнее предстало перед Стожаровым, как в перевернутом бинокле. Маленький человек с мелкими страстями на крохотной планете, мотыльковая на ней жизнь, ее неизбежный затем обрыв, и уже все, и уже никогда ничего не будет. Чего он лишался, что могло удержать? Все мимолетно, как тот воздух, который он напоследок втянул в свои легкие. Ведь нет ничего уже, только память. Она с ним пребудет навсегда, он унесет ее в любые звездные дали, и там, под нездешними солнцами или в загадочной глубине вакуума, как в детстве, его опахнет смолистый запах сосны и в нем оживут… Или не оживут?

Стожаров попробовал представить, и тотчас, из ниоткуда, накатил запах нагретой солнцем хвои, защебетали птицы, предстали лица друзей, и все, что было с ним прежде и сопровождало весь его род, вернулось с нему с этим запахом, этим ветром, что всегда летел над неброским краем песков и болот, одинаково входил в легкие младенцев и стариков, одинаково нес всем сладость земли и жизни, вечной, пока есть кому беречь и продолжать, множить и украшать и взметать ее к звездам.

— Время! — поторопил Голос.

— Я человек и не могу иначе, — сказал Стожаров. — Спасибо за все, но каждый должен пройти свой путь, и у каждого есть свой долг перед родом. Я остаюсь.

— Жаль, — помедлив, сказал Голос. — Мое предложение не было ни искусом, ни опытом чистого альтруизма, как вы мимолетно подумали. Все и сложней и проще. Мы оказались спаянными так неразрывно, что ваше возвращение назад сопряжено для меня с потерей, вроде ампутации. Мне хотелось, избежать этого урона, но ничего не поделаешь.

— Постойте! — рванулся Стожаров. — Почему вы не сказали этого раньше?! Я согласен! Согласен!

— Нет. Ваше всего моральный закон, он мне велел поступать так, как я поступил и как поступлю, потому что я уступке нет добровольности. Ни о чем не тревожьтесь — и прощайте.

…Когда сознание снова вернулось к Стожарову, он услышал голос врача.

— Непостижимо, но после столь долгой клинической смерти нам удалось его вытянуть. Все-таки удалось! Такого еще не было никогда…

Александр ТЕСЛЕНКО

ПРОГРАММА ДЛЯ ВНУТРЕННЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ

Фантастический рассказ

— Поверь мне, ты теряешь чувство меры, Андриан… — тихо произнес Михаил.

Андриан хотел было ответить чем-нибудь дерзким, по меньшей мере, колкостью, но промолчал и понурился. В последние несколько недель он совершенно потерял покой, его что-то мучило, то и дело выводя из равновесия. И он никак не мог понять, что его беспокоит.

Близкая весна? Мужское одиночество? Служебные заботы? Неужели все это внове для него? Да нет, уже привык. Даже полюбил свою холостяцкую жизнь с работой, заполненной важными биологическими проблемами, экспериментами… С нечастыми развлечениями и постоянным ожиданием чего-то значительного, возвышенного, какого-то озарения. Полюбил все это той спокойной уравновешенной любовью, которая ничего не требует и сама ничего не дает.

— Тебя всегда нужно сдерживать, — продолжал Михаил.

Его скуластое лицо не могло скрыть затаенного сожаления, сочувствия, а глаза щурились в принужденной улыбке. — Ты часто забываешь, что живешь не среди гомункулусов. Мы — люди, Андриан. И хотя природа для своего развития, как ты любишь повторять, не нуждается в письменных приказах и сводах законов, тем не менее… Тем не менее наши человеческие неписаные законы тоже имеют силу…

Андриан потрогал рукой подбородок, потом машинально достал из кармана расческу и причесался. Руки его сами собой искали дела для себя, он заметно волновался. Но с чего бы это? Пришел к старому другу потолковать о своей работе и вообще…

— Что с тобой, Андриан?

— Ничего, ты просто давно меня не видел.

— У тебя что-то стряслось?

— Нет… — ответил, а про себя подумал: «Может, и стряслось, но только я и сам не знаю, что именно».

Андриан достал сигарету, долго разминал ее, наконец щелкнул зажигалкой.

— Ты говорил о моей помощи… — начал Михаил и задумался. — Я пока не возьму в толк, чем смогу быть полезным… Ведь я — только математик… Погоди, может, ты хотел бы воспользоваться услугами моего «Чародея»?

— Да-да, я думал об этом…

— Так давай сразу же и махнем к нему…

Но тут дверь в комнату распахнулась, и на пороге появилась Валентина — в розовом байковом халате, чуть распахнутом на груди, в пушистых домашних тапочках на босу ногу, заспанная, смотрела на них, как показалось, недоброжелательно. Андриан виновато отвел взгляд и на всякий случай суетливо погасил сигарету в большой пепельнице из распиленного авиационного поршня. Но заговорила Валентина удивительно мягко:

— Ну, чего расшумелись, академики?

Услышав заметное ударение на слове «академики», Михаил сердито спросил:

— Дети заснули?

— С вами поспишь…

— Мы сейчас пойдем.

— Куда это среди ночи? — Жена удивленно взметнула брови.

— К «Чародею».

— До утра не доживете?

— Нет, Валюша… Не доживем.

— Мусор вынеси, — сказала жена и зевнула.

— Уже вынес. С работы пришел и сразу вынес.

— Шальные… Утром привезешь из центра два десятка яиц, а то в нашем гастрономе почему-то второй день нет.

— Хорошо… Если не забуду…

— Не забудешь. «Чародей» напомнит.

Она подошла к телефону и набрала номер:

— Алло, «Чародеюшка»! Михаил едет сейчас к тебе… Нет, не один… Андриан… Да, возможно… Не знаю… Напомни, пожалуйста, Михаилу, чтобы купил яиц, когда будет возвращаться домой. Спасибо…

Она положила трубку, торжествующе посмотрела на мужа и вышла, ничего не сказав.

Такси остановилось перед воротами института в полночь.

Водитель еще раз подозрительно покосился на своих пассажиров, и особенно на громадный портфель Михаила, с которым тот никогда не расставался, взял деньги за проезд, включил свет в салоне и внимательно рассмотрел трехрублевую купюру, положил ее наконец в карман, долго и сосредоточенно вглядывался в фигуры, вошедшие в тусклый свет уличного фонаря, словно запоминая приметы тех, кого привез. Еще бы, один из них всю дорогу восторженно шептал про какую-то аллель, которую непременно нужно разорвать или уничтожить (говорили шепотом, трудно было расслышать как следует), про непонятную кислоту и наконец о грандиозном успехе, которого хватит на всю жизнь.