Сеятель бурь - Владимир Свержин

– Лис. – Я активизировал закрытую связь. – Пойми меня правильно, я не собираюсь читать тебе лекции о морали и нравственности, но у нас нет времени для твоих амуров.

– Ну шо за дела, Вальдар! Все будет пучком. Утром мы сядем в седла, а амуры, если захотят, полетят следом на собственных слабо окрепших крыльях. А не полетят, то кто им доктор? Кстати, ты, часом, не знаешь, кто доктор у амуров? Насчет же всех прочих, крыльев не имеющих, вроде нас с тобой, я бы порекомендовал присмотреть какие-нибудь путные колеса и на них отправиться покорять Вену. – Лис из-под ресниц глянул на миловидную трактирщицу, затуманенные глаза которой, подобно белому флагу над крепостными башнями, свидетельствовали о готовности сдаться захватчику без единого выстрела.

– О, ваше сиятельство! – приглушив ладонью струны, перешел на сухую прозу покоритель доверчивых простушек. – Да вы, я вижу, уже спатоньки хотите. Глазки-то, поди, совсем закрываются. Капитан, вали на боковую, – раздалось в моей голове. – Не видишь, что ли, фройляйн уже рвется из корсета! Ульрика, солнце мое закатное, готова ли опочивальня для графа? А то ведь у него строгий режим, все по часам. Сама понимаешь, голубая кровь, это тебе не в скатерку высморкаться.

– Один момент, – заверила расторопная Ульрика, с явной неохотой поднимаясь, чтобы проводить высокопоставленного гостя в его свежевыметенные, пропитанные лавандовым маслом покои. – Один малюсенький, крошечный момент.

Как утверждают ученые, поздняя осень – это время, когда женятся самые закоренелые холостяки. Действительно, если ветер, заглушая вой продрогшей волчьей стаи, завывает самым большим и самым голодным волком, если дождь, леденея от собственного холода, отчаянно стучит в окна, умоляя пустить его согреться, если горящие в шандалах свечи не разгоняют мрак, а лишь наводят на мысли о похоронах, – приходит время либо жениться, либо завести собаку. Стояли последние дни ноября, а у меня не было ни жены, ни верного пса.

Я недовольно ворочался в своей нагретой серебряными грелками постели и никак не мог заснуть. Крахмальные простыни все больше сбивались в комок, а сон, еще недавно такой желанный, никак не приходил. Снизу, то ли из зала, то ли из каморки, где находилась спальня хозяйки, доносился то приглушенный голос Лиса, то грудное похохатывание разбитной трактирщицы, то игривое взвизгивание.

«А некоторые развлекаются!» – с досадливой завистью думал я, покрепче зажмуривая глаза. Счет баранов давно уже перевалил за тысячу, и этой виртуальной отарой вполне можно было бы накормить городок, предоставивший нам убежище. Но в тот миг, как вспомнивший о своих обязанностях Морфей примчался на мой затянувшийся зов, с улицы послышался окрик, и в ворота постоялого двора забарабанили. Отметив про себя, что легкокрылый бог сна не пользуется столь приземленными методами проникновения в жилище, я огорченно перевернулся на другой бок, вновь пытаясь заснуть.

Стук закрываемых ворот доносился уже через дремотную пелену, превращавшую обыденные звуки в части разноцветного сна. Шаги по зале и голоса, доносившиеся снизу, и вовсе едва коснулись моего слуха, прежде чем исчезнуть в бездне ушедшего времени.

– Капитан. – Голос Лиса на канале связи звучал настороженно.

– Да вы что, сговорились, что ли? — непритворно возмутился я. – Только-только заснул – ты орешь.

– Должно быть, наблюдательный пункт моего друга находился на ложе фройляйн Ульрики, поскольку я отчетливо услышал характерный скрип, когда Лис прижимался ухом к тонкой деревянной перегородке, отделяющей спальню хозяйки от общей залы.

– Мне, пожалуйста, вина – все равно какого, но только хорошего, — явственно донесся до меня незнакомый мужской голос. – А даме – что-нибудь согреться и, конечно же, поесть. Что вы можете подать?

Судя по голосу, говоривший был мне не знаком ни в малейшей мере, но одно казалось несомненным: неизвестный отвратительно говорил по-немецки.

– Есть сардели с тушеной капустой, козий сыр…

– Лис, — с плохо скрытым возмущением начал я. – Ты разбудил меня, чтобы ознакомить с ночным меню заведения твоей подружки?

– Вальдар, ты зря не психуй. – В голосе Лиса сейчас не было слышно обычного ерничества. – Вникни, перед тем, как Ульрика подошла к гостям принять заказ, та подруга за стеной сказала бой-фраеру на замечательном французском языке, чтобы тот не сомневался, граф Бонапартий примет их с распростертыми объятиями.

ГЛАВА 2

Здравый смысл приходит благодаря опыту, который появляется благодаря отсутствию здравого смысла.

Неожиданные встречи всегда наводят на раздумья. Иногда о провидении Господнем, но чаще о том, что случайно, а что нет. Дорога, по которой мы мчались в Вену, была кратчайшей для тех, кто хотел добраться в столицу Австрии из Брно, где находились старинные владения рода Турнов. Конечно, это вовсе не означало, что ею не могут пользоваться прочие иноземцы. Из Франции же в Вену такой путь мог считаться самым что ни на есть окольным. Однако у Лиса были основания полагать, что незнакомцы были французами.

Впрочем, с одной стороны, армии базилевса Александра I уже стояли в землях Богемии, а с другой – множество французских эмигрантов, жаждущих возвращения на трон династии Бурбонов, селились по всей Европе, в том числе и на моей, по версии Института, здешней родине. Наступление воинственного узурпатора могло вновь сорвать их с мест. Или, может быть, ветром дальних странствий на постоялый двор занесло каких-нибудь искателей лучшей жизни, которые, запасшись рекомендательными письмами к влиятельному фавориту российского императора, намерены искать доходное место вдали от объятого воинственным ражем отечества.

На моих губах появилась кривая усмешка: они ничуть не хуже, чем мы с Лисом. Если так, быть может, есть смысл двигаться в Россию совместно. Завтра поутру необходимо будет прощупать, что за птицы залетели в «Серебряную кружку», и если птицы ценные, то обаять их и не отпускать от себя, пока не доберемся до места. Лишние крылья в нашем деле не помеха. Удовлетворенный проделанным анализом ситуации я наконец смежил очи, и ночная тьма сомкнулась надо мной, как вода над брошенным в озеро камнем.

…Красные драгуны генерала Корнуолиса охватывали левый фланг бригады графа Огинского, напирая и угрожая сбросить наскоро сформированные милиционные части континенталов в холодные воды Онтарио. Удар казачьей сотни в стык между колоннами англичан захлебнулся, встреченный плотным ружейным огнем. Больше резервов не было. И ружейных зарядов, увы, тоже. Блестящие кентуккские стрелки со своими длинными ружьями хороши в огневом бою, но в штыковой атаке от них мало толку. Вместо трех часов мы держались уже почти сутки, а обещанного подкрепления все не было. Сквозь окуляр подзорной трубы я видел, как, в панике бросая оружие, прыгают в воду вчерашние свободные фермеры, и понимал, что при всем желании превратить их беспорядочное бегство в правильное отступление не представляется возможным.

– Капитан. – Голос Лиса во сне звучал гулко, заглушая вопли, доносившиеся с поля битвы. – Надо отходить – в лес англичане не сунутся.

– Отойти – значит пустить врага к Питтсбургу, – упрямо наклонив голову, цедил я.

– А не отойти – значит завалить ему дорогу своими трупами. Как сахар бел, корпус Лафайета еще не все кружева на портянки нашил!…

Мой друг собрался еще развить эту мысль, когда на лесную поляну с гиканьем вынеслось десять упряжек с взятыми на передки «единорогами». Не давая времени, чтобы лучше рассмотреть нежданное уже подкрепление, соскочившие наземь артиллеристы споро подготовили орудия к стрельбе, и спустя минуту все десять стволов изрыгнули гудящую картечь навстречу смешавшимся драгунам. «Что за храбрец!» – воскликнул я, наблюдая опустошения, раз за разом производимые пушечными залпами…

Картина давно забытого боя отступила, давая место новому видению.

…Юноша с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, с горящим взглядом южанина стоял передо мной, пытаясь утереть пороховую гарь с закопченного лица. Лейтенантские нашивки, наскоро прикрепленные к его некогда белой рубахе с распахнутым воротом, свидетельствовали о совсем недавнем производстве нашего спасителя в офицеры.

– Ваш подвиг заслуживает высокой награды! – с искренним восхищением пожимая руку юному волонтеру, горячо проговорил я.

– Сражаться за свободу – есть высшая награда! – по-мальчишески задорно выпалил мой собеседник. – А воевать под командованием генерала Лафайета для меня высшая честь!

– Сколько же вам лет, друг мой?

– Скоро шестнадцать, – с гордостью сообщил герой. – Но в роду Буонапарте взрослеют рано.