Обетованный остров - Экономцев Игорь

— Пусть будет по-твоему, — коротко ответил Эгей.

Гости в сопровождении Диодора и отряда воинов отправились к храму Посейдона, где при стечении огромной толпы любопытных, тепло и дружелюбно приветствовавших Эгея, совершили торжественный обряд возлияния. По всему было видно, что к Эгею здесь относились с большой симпатией и это, как можно было понять, объяснялось не только племенной близостью и традиционными тесными связями, существовавшими между Афинами и Трезенией.

Сразу же после завершения религиозного обряда на площадь возле храма были поданы колесницы. На первую из них взошли Эврилох с Диодором, на вторую — обитую золотом «царскую» колесницу Питфея — Эгей с Антедоном, их примеру последовали и прочие знатные гости.

Кортеж колесниц медленно двинулся по улицам Погона. Впереди бежал глашатай, который зычным голосом, призывая прохожих посторониться, кричал: «Дорогу царю Эгею!» Но вот колесницы выехали на прибрежную равнину. Вокруг расстилались поля и оливковые рощи. Впереди на склоне Адер был виден трезенийский акрополь.

Диодор, возглавлявший кортеж, не торопил лошадей. Он стремился по возможности затянуть приезд гостей во дворец, чтобы дать возможность хозяевам подготовиться к встрече. До прибытия в Трезен Диодор должен был решить еще одну задачу — исключительно трудную и ответственную — получить сведения о цели приезда сюда высоких гостей, чтобы своевременно доложить об этом Питфею.

Нужно сказать, что некоторой информацией Диодор уже располагал. Ему, например, было известно от иностранных моряков, что три дня назад Эгей прибыл в Коринф и, не посетив местного царя Креонта, переправился на другой берег перешейка (корабль был доставлен туда волоком) и отбыл в неизвестном направлении. Куда отправился Питфей, начальник трезенийского порта мог сказать почти безошибочно: в Итею, а оттуда в Дельфы. К святилищу Аполлона из Афин существовал и другой, более удобный, сухопутный путь, но он пролегал по территории враждебных Фив. Вполне естественно, что Эгей предпочел корабль. Диодор мог ответить с достаточной степенью достоверности и на вопрос о том, зачем афинский царь отправился в Дельфы. Невольно вырвавшаяся у царя жалоба на то, что некоторые боги проявляют к нему немилость, подтвердила догадку лименарха. Эгей должен был спросить Аполлона, чем прогневил он богиню Афродиту и позволит ли она ему вступить в брак, от которого родится, наконец, наследник престола. Диодору оставалось выяснить, какой ответ дал Аполлон Эгею и почему в таком замешательстве, по-видимому, не заезжая в Афины, он прямо из Дельф отправился в Трезению.

Вполне умышленно и с тонким расчетом Диодор предложил себя в возницы Эврилоху и в присутствии царя лестно отозвался о «ратной доблести» и «мудрости» знатного афинского мужа. В безрассудной храбрости Эврилоху, действительно, нельзя было отказать, но что касается мудрости, то тут начальник трезенийского порта явно сгустил краски. Такая оценка, однако, произвела должное впечатление на самого Эврилоха. Он сразу вдруг напыжился, войдя в роль «мудрого» государственного деятеля и ближайшего советника царя. Но именно на это и рассчитывал Диодор. И теперь, находясь с Эврилохом в одной колеснице, он решил, не теряя времени, использовать это обстоятельство в своих интересах.

— Мудрейший Эврилох, — обратился он к своему спутнику, — как истолкуешь ты смысл загадочного ответа оракула, изреченного пифией?

— О каком изречении ты говоришь, Диодор?

— Об ответе на вопрос, каким образом Эгей может умилостивить богиню Афродиту.

— Как?! — изумился Эврилох. — Здесь уже знают об этом?

— Чему ты удивляешься, мудрейший Эврилох? Разве крылатое слово Аполлона не может опередить корабли и людскую молву?

— Конечно, может, достопочтенный Диодор. И все-таки, удивительно, что ты знаешь об изречении. Ведь сразу же после того, как был получен ответ оракула, мы отплыли из Итеи в Коринф, а оттуда, перетащив корабль волоком через перешеек, отправились прямо сюда.

— Разве вы не посетили на обратном пути царя Креонта и не воспользовались своим пребыванием в Коринфе, чтобы встретиться с мудрой Медеей, столь искусной в толковании снов и темных изречений оракула?

— Изумительна твоя проницательность, Диодор. Мы, действительно, посетили дворец Креонта и встретились с мудрой Медеей. Но и она уклонилась от толкования смысла изречения Аполлона, сказав, однако, в беседе с Эгеем с глазу на глаз, что раскроет ему значение ответа оракула, если царь предоставит ей убежище в Афинах.

— И царь согласился на это?

— Согласился.

«Так, так... — отметил про себя Диодор, — еще одна женщина на пути Эгея. А положение Медеи в Коринфе, видимо, становится безысходным, если она думает об убежище в Афинах... К чему это приведет?»

Решив обдумать эту интересную тему позднее, Диодор спросил своего спутника:

— Как же ты сам, мудрейший Эврилох, понимаешь смысл изречения? Я уверен, что царь, получив ответ Аполлона, первым делом к тебе обратился за советом.

— Так оно и было, достопочтенный Диодор. И признаюсь тебе, обращение царя повергло меня в крайнее смущение. Никогда прежде мне не приходилось слышать столь загадочного изречения оракула, которое, как тебе уже известно, гласило: «До приезда в Афины бурдюк не развязывай, пастырь народов». Посоветовавшись между собой, мы решили, что царю в соответствии с изречением Аполлона не следует до приезда в Афины вступать в связь с женщинами.

— Очень мудрое и, по-моему, верное толкование, Эврилох. Почему же только вы, чтобы не искушать судьбы, не поехали сразу прямиком в Афины?

— То же самое сказали и мы Эгею. Но он ответил нам, что это, хотя, вероятно, и правильное, но примитивное толкование, что в изречении оракула есть и другой, более глубокий, смысл и что по этому вопросу он должен, как можно быстрее, посоветоваться с Питфеем. Я же на его месте, Диодор, как ты верно заметил, не стал бы искушать судьбы и прежде, чем советоваться со своим другом, заехал бы сначала в Афины.

Диодор понял, что получил исчерпывающую информацию, что дальнейшие вопросы не имеют смысла и что сам Эгей не знает толком, зачем он приехал к Питфею.

4. ВСТРЕЧА

Вереница колесниц приближалась к воротам Трезена. Там собрались, казалось, все его жители. Мужчины, женщины, дети, подняв над головой оливковые ветви, приветствовали с городских стен Эгея и его спутников. Миновав ворота, торжественный кортеж по таким же, как в Погоне, извилистым и узким улицам, направился к центру города.

Вот и центральная площадь — агора. Колесницы проезжают мимо святилища Артемиды, где находится самая древняя у ахейцев деревянная статуя богини. Сюда когда-то Дионис привел свою мать Семелу, вызволив ее из подземного царства. Достопримечательностью святилища являлся также невиданных размеров пес, которого привез откуда-то из Малой Азии Геракл, сын Алкмены. Находясь в веселом и даже несколько игривом настроении после пира с Питфеем, он подарил его девственным жрицам Артемиды. Фантастические рассказы о подвигах Геракла передавались из уст в уста, и жители Трезении охотно согласились с тем, что такого огромного пса Алкменид мог привести только из мрачного царства Аида. Около собаки, сидящей на цепи возле святилища, всегда толпились любопытные. Посмотреть на этого живого Кербера приезжали из других, и порою весьма отдаленных, городов.

На площади за святилищем Артемиды возвышались три белокаменных трона. Они были воздвигнуты еще при жизни царя Аэтия в период своеобразного троецарствия в стране. Тогда Аэтий разделял власть со своими зятьями — сыновьями Пелопа — Трезеном и Питфеем. Здесь они втроем вершили суд. Давно уже нет в живых Аэтия и Трезена, но Питфей продолжает традицию, которую возвел в закон. Царь в Трезене судит не единолично, а с двумя другими судьями, назначаемыми из наиболее достойных граждан. Судоразбирательство производится открыто — поэтому троны и были сооружены на агоре.

Внимание гостей не мог не привлечь построенный Питфеем с правой стороны площади храм Аполлона Ясновидящего. Чуть дальше по пути их следования были видны жертвенники Диониса Искупителя и Фемиды, первой супруги Зевса, поборницы справедливости и благодетельницы людей. На жертвеннике Фемиды были начертаны составленные Питфеем законы.

А вот утопающее в зелени небольшого сада древнее святилище муз. Его построил сын Гефеста Ардал, великий поэт и музыкант. Ардал изобрел флейту, которая издавала такие мелодичные звуки, что, когда он играл на ней, нимфы и музы сами являлись сюда в эту рощу и благоговейно слушали его. По его имени трезенийцы называли муз ардалидами. Питфей очень любил это место. Здесь он основал школу мудрости и сам, выступая в роли учителя, рассказывал ученикам о возникновении мира и происхождении богов, о сотворении человека, о справедливости и законах, об искусстве прорицания и толкования снов. Последнему Питфей придавал очень большое значение и полагал, что из всех богов Сон наиболее близок к музам.