Рассказы новых и древних дорог: Книга об Узбекистане - Аскад Мухтар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да-а, — протянул отец аспиранта. — Закладка фабрики и впрямь была большим праздником. Еще бы! В городе рождалась настоящая промышленность. Но уже тогда люди задумались. Построить-то построим… Только кто же будет работать на новых, сложных машинах? Это тебе не кустарный станок.
Много девушек и женщин хотели бы делать ткань, но они носили паранджу[2] и лица их были закрыты чачва́ном, через который едва пробивался свет. Разве с такой сеткой на лице подступишься к машине, сделаешь веселую, яркую ткань?
— Скажите, а как к нам попал чачван? — спросил юный историк. — Я слышал, что это обычай не наш.
— Совершенно верно, — подтвердил старик. — Его принесли к нам иноземные завоеватели много веков назад. Но, как говорят, слава Магомету, что теперь с ним покончено. Помню, как в двадцатые годы на всех площадях города горели костры. Дым был черный, зловонный… Это сжигали паранджи. О, что творилось! Не просто, не просто было открыть лицо женщине!
И действительно, религиозные фанатики преследовали смелых женщин, сбросивших чачван, от них отказывались отцы, братья, мужья, их убивали из-за угла.
В мае 1928 года сотни женщин вышли, чтобы проститься с любимой артисткой Турсуно́й. Ее зверски убил муж. Он не хотел, чтобы Турсуной выступала на сцене, и ударом кинжала оборвал ее песню.
Фанатики грозили, что такая участь ждет всех, кто пойдет против святых законов религии.
Но гибель Турсуной вызвала возмущение и гнев.
Нет, не надо слез! Траур ни к чему.
Распознать врага у себя в дому,
Продолжать борьбу, сестры, надо вам,
Гибель Турсуной учит вас тому.
С этими стихами обратился к женщинам замечательный узбекский поэт Хамза́.
Еще ярче запылали костры на площадях городов. Сотни женщин впервые вышли на улицы с открытыми лицами. Отныне они тоже будут строить новую жизнь. Многие ташкентские девушки пришли на текстильную фабрику, стали прядильщицами, ткачихами.
— Хорошую построили фабрику, — сказал отец аспиранта. — Ткань так и льется из машины. А до того делали ее на кустарных станках. С большим трудом. Да и той мало станок давал, всего несколько локтей…
— Локтей? — удивился Усман. — Каких локтей?
— О-о! — поднял брови хозяин. — Была такая мера…
Объяснять он начал издалека.
…Хлопковые поля подходят к самому городу. По разбитым проселкам с однообразным скрипом ползут арбы. Над дорогами весь день висят облака пыли. Хлопок везут и везут…
Скупщики мнут в пальцах белые, нежные комочки. Потом звучно хлопают по ладоням. Идет торг.
На вырученные деньги крестьянину нужно многое купить. И в первую очередь одеться.
Приказчик ловко накручивает на свой локоть ткань, придерживая ее конец пальцами.
Такова мера. За десяток локтей ткани крестьянин отдавал все, что выручал от продажи хлопка. А сколько времени, труда затратил он, чтобы вырастить его!
Как ни странно, но в этом древнем краю хлопка до революции не было ни одной текстильной фабрики.
Ткань привозили издалека, и глубокой тайной оставалось чудесное превращение хлопка в ситец и сатин.
Сейчас это крупнейшее предприятие — Ташкентский комбинат объединяет семь фабрик, три завода и десятки мастерских. Целый городок вырос на бывшей окраине Ташкента.
Неумолчный шум веретен. Шесть тысяч станков, как шесть тысяч волшебников, превращают нити в чудесную ткань. На ней разбросаны весенние цветы, похожие на те, которые вспыхивают в майской степи под Ангреном. За год комбинат выпускает двести миллионов метров такой ткани.
«Двести миллионов!» — удивился Усман. Да, это не локти какого-то торговца!
Разумеется, комбинат не единственное промышленное предприятие сегодняшнего Ташкента. Город выпускает экскаваторы, ткацкие станки, мостовые краны, хлопкоуборочные машины, радиотехнические изделия. Всего не перечислишь… Фабрики и заводы узбекской столицы работают не только для своей республики. Машины и станки с ташкентской маркой едут во многие страны.
Аплодисменты
На базаре сотни лавок, тут же расположились чайханы, куда собираются по вечерам развлекаться разными зрелищами.
Путеводитель 1912 года
У каждого есть свой любимый конек.
Хозяин и его друг Кадыр-ата готовы всю ночь напролет говорить о земле, воде, хлопке. Когда-то оба они были дехканами — выращивали хлопок и хлеб.
Поля «белого золота» начинаются сразу же за Ташкентом. Тут много богатых колхозов. В один из них и свезет потом хозяин своего гостя и его внука. А сейчас Усманом завладел сын хозяина.
— В какой бы области историк ни работал, а историю культуры, историю искусства, в особенности своего народа, он должен знать, — горячо убеждал юного историка аспирант. — Хотя бы в общих чертах, — добавил он и подвел Усмана к полкам своей домашней библиотеки. — Вот полистай эту книжицу. А потом посмотришь вот эту…
Первая была — очерки узбекского народного искусства. Вторая — очерки современного искусства.
Дедушка и хозяин ушли в чайхану. Аспирант — в университет. Усман остался в доме один. «Очерки» увлекли его. И вот уже перед ним, как наяву, встает картина из прошлого.
В чайхане очень оживленно. Тут и те, кто только что приехал, и те, кто после базарного дня собирался уезжать в свой кишлак, но вдруг задержался. Нет, не фокусник забрел сюда. Из-за него не стоило бы тратить время. Будут выступать канатоходцы.
Канатоходцы, акробаты, острословы — почетные гости любого города и кишлака. Их выступление — праздник и для детворы и для взрослых.
Сейчас на площади устанавливают огромные шесты. Потом высоко-высоко натянут между ними канат, тугой, как струна.
По наклонной веревке, оттягивающей шесты, ловко поднимается акробат. Оттуда, с высоты, он начнет подзадоривать оставшегося на земле партнера:
— Я пошел к другу! На плов!
— Почему без меня?! — задрав голову, кричит его товарищ.
— Давай забирайся… Я подожду.
Конечно, тот трусит. Он долго будет уговаривать приятеля выбрать более удобную дорогу.
— Я жду! — упрямо доносится сверху. — А то уйду…
Желание попасть на плов побеждает страх. Конечно, второй канатоходец делает вид, что вот-вот сорвется, пугается, хватаясь за воздух. А то и падает, вызывая ужас в толпе. Разумеется, в последний момент он (на самом деле ловкий актер) сумеет схватиться за канат.
Огромная толпа горячо аплодирует артистам. В это время появляется мальчишка с медным подносом, на который звонко падают медяки…
Даже бедняк не жалел отдать монету за представление. Это ведь редко бывает! Кроме канатоходцев, пожалуй, не найдешь интереснее зрелища. Другие представления запрещались религией.
Просмотрев
