Князь Рысев 4 - Евгений Лисицин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В такие совпадения разве что только в детском саду и верят. Вдруг, Рысев-старший чем незаконным промышлять начал? Не спроста ж перешёл дорогу сильным мира сего.
И всё ж таки Кошкино Колечко на хранение было нашему роду отдано.
К слову, раз уж заговорили об этом…
— Кондратьич, а наш род был настолько малочисленен? У Тармаевых едва ли не каждая горничная пламя из подмышек выцыганить могла. А у нас?
— А у нас, барин, в подполе квас. Неча мне тут сказать. Да ты и сам, поди, знашь, что ясномудрствование твое — такой себе дар. Вот батюшка твой, поди, и разумел, что ежели всех ясномудрёных в одном месте собрать, так нича хорошего и не будет. Да и не видать, ежели честно, остальных-то — толь скрывают, толь попросту о нём не ведают. Оно ж, отголоски дара в простых людях токмо магией и плодятся. А яка твоя придурь волшба?
Хоть и обидно услышанное, а как ни есть — правда. Ясночтение давало мне преимущество перед противником, выкладывая его подноготную, а иногда и догадаться помогало — где и чего, как устроено. Вот только Майка по-прежнему могла больше моего…
Потому и наёмники понадобились.
— А Кошкино Кольцо — кто украл?
Кондратьич постучал себе по лбу, намекая на мою глупость.
— Я ж тебе ещё у Тармаевых сказывал, что никто. Батюшка-то твой нападения ждал. Чтоб, стало быть, всё сверкало, горело и полыхало. В последние дни всё в кабинете своем торчал. То ли переписывал чегой-то, то ли попросту прятался. Уж как вы его выйти-то просили, а он будто в работе своей сгинул. Ну да вы и сами о том ведь помните, барин.
Я неопределённо кивнул. Что ж, если мой названный отец и сунул голову в пасть тигру, то огонь поглотил все его попытки спасти дело своей жизни.
Знать бы еще только, в чём оно заключалось.
— Кабы не эта работа его треклятая, господи прости, так может, и не было б за вами хвоста, барин. Видать, где-то шибко глубоко он копнул, да у кого не надо что не надо вызнал.
— Что вызнал? — удивился я. Старик замялся с ответом. Где-то внутри него активно скрипели весы, на которые он, что монеты, кидал доводы за и против.
«За», кажется, победили.
— Нашел он что-то, барин. Я знать сам не знаю — не говорил он мне. Да и кто я таков, чтоб передо мной глава рода хучь в чём, а объяснялся?
Я кивнул, признавая его правоту, требуя продолжения. Кондратьич выкладывал передо мной до того скрытую подноготную. Уж сколько я тянул с этим разговором-то…
Да и Кондратьич тоже. Рад мне сейчас всё, как на тарелочке выложить, но ведь до того молчал, боялся.
Что ж его сейчас-то толкнуло на откровенности? Неужто только и надо было, что просто спросить?
Старик продолжил.
— Есть у меня мыслишки, что непросто он раскопал, а супротив самого Инператора, да хранит Бог его душу. Думашь, грешки, они тут только за благородными родами елозят? Тут на каждом, кто на верху, по батальону бесов, да чорт в командущих на спине обитат, да чё да. А на Инператоре, поди, сам Сотона и катается, не будь лукавый помянут.
Я успокаивающе поднял руки, давая ему знак, что лучше умолкнуть. Купола, что мог бы сохранить наш разговор от чужих ушей, не было и в помине, а опыт мне недвусмысленно намекал, что даже у стен есть уши.
Кондратьич сник.
— Прости, барин. Плету, чего только на язык взбредёт — ни на ум же!
Мы помолчали; тишина, повисшая меж нами, была густой и неприятной. Старик отвернулся, уставившись в окно, чуя себя виновным — и в своей словоохотливости, и в том, что рассказал то, чего рассказывать не следовало бы.
Я видел, как ему не нравился бушующий в моих глазах азарт и жажда действий. Словно заботливый родитель — не отец, так дед, он жаждал уберечь меня от грехов предка. Увести, утащить, уволочь — а вместо этого я, неблагодарной скотиной, да бесу в пасть…
И всё равно он при том собирался идти со мной и за мной до конца. Скажи я ему, что назавтра вершу революцию во имя Красного Знамени, да пролетариата, он меня перекрестит.
Перекрестит, спросит, не тронулся ли я умом, часом? А после перезарядит винтовку, выдохнет и спросит, во сколько выдвигаемся.
Я же нутром чуял, что невозможно просто взять, да убежать от прошлого. А учитывая последние обстоятельства и то, как Император вдруг решил мне немного, а подлизнуть жопу, всё складывалось скверно.
Словно кто-то проверял — можно ли меня купить на побрякушки и несколько рублей. Особняк в пределах Питера — это прекрасно. И для меня, и для тех, кому я успел насолить. Орловы, Евсеевы, Константин Менделеев — будь у них возможность, они не преминут сызнова втолкнуть в грязь мой род и имя.
Как будто бы этого некто незримый специально и добивался.
Егоровна? Я покачал головой — нет уж, даже для неё такие многоходовочки излишне сложны.
Или излишне просты — в последнее время она жаждала не убрать меня, а заграбастать…
Я хлопнул себя по коленям, выдохнул, допил оставшийся чай. Надо было срочно менять тему, пока мы окончательно не скатились в мрачные дебри. Начинали с моего названного отца, закончили едва ли не мировыми заговорами против меня. А меж тем, завтра меня ждало просто невероятнейшее путешествие по Туннелям-под-мостом.
Мост был тот самый, что пропускал корабли и на который постоянно туристов таскают взглянуть. Про то, что он поднимается — слышал, а вот чтобы под ним какие-то туннели пролегали — в первый раз.
— Мы завтра засветло пойдём, барин. Ты набрал команду-то? Я б вдвоём с тобой пошёл, да пропадём мы, вдвоём-то…
Как будто впятером мы там пробежимся аки на летней прогулке, хотел мрачно буркнуть я, да не стал. Что ж, мир меня сам к тому подталкивает, накладывает обязательства. Интересно, а если бы я явился туда и в самом деле с гвардейцами Императора — что тогда? Толстяк бы тоже грудью встал на защиту стальной двери, коли нас там меньше пяти бы собралось?
Я усмехнулся, покачал головой, а Кондратьич принял на свой счёт.
— Ты не лыбься, барин. Дело серьёзное.
— Кондратьич, скажи, почему ты решил пойти со мной? Я тебе ещё ничего и рассказать не успел, аты уже готов был из портков выпрыгнуть.
Он вновь остановился перед выбором. Воображение мне так и рисовало, что где-то в глубине седой головы старик стоит на распутье, но не желает расставаться с тяжким грузом.
Соврёт, понял я. По глазам, по жестам, по выдоху.
— Я же втянул тебя в это дело, барин. Кто б тебя надоумил на такую глупость, как к инквизаториям идти, кроме меня? Как есть, моя вина! — он стукнул себя кулаком в грудь. Что ж, объяснение как объяснение, ничем не хуже остальных…
— Девчонок я собрал. Майка с Алиской согласны, в этом никакой беды не было.
— Ну, вчетвером-то ещё куда ни шло, — старик приободрился. Я цокнул языком в ответ.
— Куда ни шло, только ни туда, куда следовало бы. Привратник требовал, чтобы с офицером было четверо.
— Ну, дела, барин, — было оживший на глазах Кондратьич чуть ли не сдулся, что воздушный шар. Я поспешил его успокоить.
— Всё в порядке, я уже нашёл пятого человека в нашу команду.
Старик словно на американских горках чувств ездил — его лицо вновь расплылось в тёплой, дружелюбной улыбке.
— Ну, барин, ну хват! — Он протянул мне руку, которую я пожал в ответ. — Ну так за чем же дело-то стало? Я б такую удачу водочкой с тобой отметил, да нельзя. И нету.
— Кондратьич, пятым членом нашей группы будет Менделеева. Катя Менделеева.
Мне подумалось, что сейчас старик встанет, ещё раз протянет мне руку, отзовётся в тон, что его зовут Кондратьич-Ибрагим Кондратьич, скажет привет и пожелает счастливо оставаться. У него лицо было таким, будто я над ним издевался. Да я и сам чуял себя никак не лучше.
— Я не дал ей ещё однозначного ответа. Майка будет против. Не знаю, как насчёт Алиски… Ты, как я вижу, тоже не в восторге.
Кондратьич сел, шмыгнул носом, потёр ладонями виски — словно от всех этих словесных прыжков у него жутко разболелась голова.
Что ж, прекрасно его понимаю. Он переместился со стула на кровать, грузно на неё сел.
— Ну, барин, ты даёшь. Сегодня с одной девкой
