Испанский гамбит - Стивен Хантер

В тот год он сам был объектом такого же «сватовства», какому сейчас подвергается Флорри в двух шагах отсюда. Созданный им образ некоего Голицына, красного кавалерийского командира, сына безвестного скорняка, был разоблачен одним неглупым чекистом. Холли-Браунинг, до четырнадцатого года сражавшийся с зулусами и желтокожими, дважды принимавший участие в самоубийственно-дерзких штурмах во время Первой мировой, участвовавший в семи сражениях Гражданской войны в России, никогда не испытывал страха. Но Левицкий добрался до тайников его души, как добирается острый нож до грудки упитанного гуся.

Майор хорошо помнил свои страдания в тюремной камере. Такой же позор давил на него тогда. И эта тяжесть с тех пор тяжелым камнем лежала на сердце, не давая свободно дышать.

«Левицкий, – подумал он, – до чего ты был проницателен».

– Сэр! – Из машины до него донесся голос Вейна. – Смотрите!

Майор взглянул на верхние этажи дома пятьдесят шесть, видневшиеся над кронами деревьев. Штора на арочном окне над входом была поднята.

К нему взволнованной походкой направлялся Вейн.

– Его карта бита. Парень у нас на крючке.

– На крючке, – согласился майор. – Пора вытаскивать эту рыбу.

Шерри показался Флорри необыкновенно вкусным, такого ему пить еще не доводилось.

– Ну что ж, Флорри, – задушевно произнес сэр Деннис, отходя от окна. Он только что поднял штору, впустив в комнату бледный свет осеннего лондонского солнца. – Даже не могу выразить, как я рад, что мы с вами договорились.

– Так же и я, сэр. – Голос Флорри дрожал от волнения.

– Наш «Зритель» никогда прежде не посылал корреспондента за границу. А уж тем более во время революции.

– Сэр, вы бы до моего отъезда чуть поднатаскали меня в этих испанских делах. А то я совсем запутался со всякими ПОУМ и ПСУД.

– Не так. Это называется ПСУК,[3] старина. А ПОУМ[4] – троцкистская группировка, мечтатели, создатели нового общества, поэты, художники. Первых это не заботит. ПСУК – это коминтерновцы, профессиональные революционеры из России и Германии. Парни Иосифа Сталина. И их нельзя путать. Для этого они слишком сильно ненавидят друг друга. Уверен, что в недалеком будущем у них начнется взаимная резня. Так что запомните эти названия, и вся испанская революция станет ясна как день. Об этом вы можете прочитать статью Джулиана в «Автографе». Там он толково все разъяснил.

– Да, сэр. – Ответ Флорри звучал почти покаянно.

«Проклятый Джулиан. Уж конечно, он все разъяснил. Джулиан – мастак разъяснять. Мастер легкого успеха, стремительного взлета и полезных связей».

В груди всколыхнулись давняя ненависть и болезненное сожаление.

И еще одно терзало душу Флорри. Из глубин запутанного прошлого всплывало имя, не дававшее покоя, словно назойливо тявкающая маленькая собачка. Образ повешенного Бенни Лала вставал перед ним немым укором, заслоняя радужные надежды на лучшее будущее.

Флорри так долго мечтал о новой жизни. Ему осточертело ютиться по грязным углам. Он не мог без содрогания вспоминать те ужасные ночи, когда строчил свои стихи и романы, которые никто не соглашался печатать. И вдруг ему удалось написать стоящий очерк. Он затратил на него неимоверные усилия: переделывал тринадцать раз, пока наконец не почувствовал, что каждое из пяти тысяч слов является единственно правильным. Получилось чертовски профессионально. Но все же он был ошарашен, получив записку от сэра Дениса:

Флорри!

Ваш очерк о казни великолепен. С радостью напечатаем его. Пойдет в февральском номере. Между прочим, не согласитесь ли вы заглянуть в редакцию во вторник, в любое время после половины десятого? У меня есть для вас предложение.

С уважением,

Мейсон.

Спасибо Бенни Лалу: шесть лет среди червей, а вот поди ж ты – принес Флорри удачу.

Зазвонил телефон, и сэр Деннис снял трубку.

– Они здесь? Отлично, проводите ко мне, – произнес он. – Видите ли, Флорри, тут есть одно маленькое дельце.

– Да?

– Пришли двое из Министерства иностранных дел. Они хотели бы поговорить с вами.

– Из Министерства иностранных дел?

– Нечто в этом роде. Что-то правительственное. Никогда не обращаю внимания на такие вещи. Одного из них зовут Холли-Браунинг, я знавал его в Модлен-колледже. Первоклассный парень, вам он понравится.

– Я, конечно…

Но сэр Деннис уже шел открывать дверь кабинета.

– Хэлло, Джеймс. Добрый день, Вейн.

– Привет, Деннис. Как дела?

– А, по-прежнему. Как поживает Марджори?

– Цветет.

– Счастливец. Ты женился на самой красивой женщине наших дней, Джеймс.

– Она и до сих пор красива, но мы так редко видимся, что оно как-то уже забылось.

– Он все так же много работает, Вейн?

– Да, сэр. Почти каждый вечер до полуночи и даже дольше.

– Боже праведный, Джеймс, и это после того, что ты перенес. Ну что ж, друзья, юношу, которого вы видите, зовут мистер Роберт Флорри, он наш новый политический корреспондент в Испании.

Флорри встал, собираясь пожать огромную руку неуклюжего, невзрачно одетого мужчины. Несмотря на угрюмый и усталый вид, в этом человеке чувствовалось что-то безжалостное, неумолимое, какой-то скрытый фанатизм. Флорри, пять лет прослуживший в полиции, такие вещи чуял сразу. Он решил, что эти двое тоже полицейские.

– Флорри, я – майор Холли-Браунинг. Это мой помощник, мистер Вейн.

– Очень приятно… – начал Флорри, но его протянутую руку никто не заметил.

Сэр Деннис бесшумно выскользнул из комнаты, и Флорри почувствовал, что его увлекают в нишу у окна, где три обшарпанных кожаных кресла стояли вокруг низкого столика со старыми выпусками «Зрителя» и несколькими африканскими масками.

– Вы из Министерства иностранных дел, я правильно понял? – спросил Флорри.

– Из правительства его величества, скажем так. Присядьте, пожалуйста. Чаю?

– Э-э, да, благодарю.

– Вейн, вы позаботитесь о чае для нас?

Флорри чувствовал, что его приподнятое настроение постепенно сменяется недоумением.

– Могу я поинтересоваться, мистер Флорри, вы красных почитаете?

Флорри, решивший, что его спрашивают о том, что он почитывает, начал было составлять интеллигентный ответ, но тут до него дошел смысл сказанного. Речь шла не о книгах.

– Но почему вы об этом спрашиваете? – удивился он.

Ни один мускул не дрогнул на лице майора. Он продолжал буравить Флорри тяжелым взглядом.

Но Флорри не поддался. Несмотря на напряжение и внезапное понимание всего ужаса происходящего, его вдруг озарила догадка.

«Так вот как вы теперь это делаете, майор! В наше время мы работали тоньше. Я сам был полицейским. Бывал в подобных переделках и знаю, как это происходит. Сначала приветливость и дружеский тон, чтобы бедняга расслабился. Затем, без предупреждения, резкий вопрос. Захватить врасплох, заставить раскрыться. Да-а, понятно. Лучше бы вы не ходили вокруг да около, а сразу перешли к делу».

Что-то весьма напоминавшее скупую улыбку скользнуло по бульдожьему лицу майора.

– Вот и чай, – пропел Вейн, торжественно вкатывая сервировочный столик с подносом. – К нему мне удалось раздобыть несколько отличных кексов. Не угодно ли, мистер Флорри?

– Нет, благодарю.

– Сахару, мистер Флорри?

– Один кусочек, пожалуйста.

– Вейн, мне, пожалуйста, два. И побольше молока в чай.

– Да, сэр.

– И пожалуй, кекс. Он свежий?

– Очень свежий, сэр.

– В таком случае один. Я, между прочим, только что спросил у Флорри, не красный ли он?

– Да? – рассеянно обронил Вейн, занятый возней с чаем и кексами. – И что же он вам ответил?

– Представьте, ничего. Разозлился.

– Молодцом, я бы сказал. Не позволяйте майору себя запугать, мистер Флорри. Иногда он бывает чертовски груб.

– Послушайте, Флорри, – снова обратился к нему Холли-Браунинг, – предположим, мы выследили одного парня. Ради эксперимента допустим, что он убежденный большевик. Нет, я не говорю о безвредной салонной болтовне – сплошь пустозвонство и воздушные замки. Или, например, о тех придурках, что любят ораторствовать в Гайд-парке, стоя на ящиках из-под мыла и распугивая прохожих. Нет, давайте представим, что где-нибудь у нас в стране имеется парень, всем сердцем мечтающий, чтобы сюда в самом деле явился дядюшка Джо Сталин, заковал нас всех в кандалы, наводнил страну своими ищейками и заставил детишек учить русский язык. Вы следите за моей мыслью?

– К чему вы клоните? – враждебно спросил Флорри.

– Мы располагаем информацией, полученной из источника, раскрывать который не вправе, что парень, чей портрет мы в нашей сугубо теоретической беседе только что набросали, и в самом деле существует.

И тут Флорри осенило. Эти люди шпионы! Когда он служил в армии, таких называли «политическими», хотя, возможно, этот термин уже устарел. Те, о которых писал Киплинг в своем «Киме», – рыцари большой игры.