Манекены - Джон Варли

— Да, хоть на суде защищай. Можно было бы устроить целый процесс.

— Это точно. Мы все, все вообще, существуем в наших собственных головах, и глядим наружу сквозь зрачки глаз. Общество невозможно, если мы не будем верить опосредованным отчетам. Итак, мы все сговорились принимать на веру то, что говорят нам другие, если только не видим для них причины водить нас за нос. Общество можно рассматривать как заговор безоговорочного принятия на веру вещей, которые нельзя доказать. Мы все вместе работаем над этим, мы все определяем набор утверждений, которые не требуют доказательства.

Она раскрыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но остановилась. Она как будто раздумывала, стоит ли продолжать. Посмотрела оценивающе на Эвелин.

Эвелин подвинулась на кровати. Снаружи, в красной и желтой дымке, садилось солнце. Куда исчез весь день? И вообще, в котором часу она вошла в эту комнату? Она не могла припомнить точно. Желудок ее ворчал, давая о себе знать, но не то чтобы ей было неуютно. Скорее, увлекательно. Она чувствовала какую-то слабость, лень, от чего ей хотелось лечь на кровати.

— На чем я остановилась? А, непроверенные утверждения. Хорошо. Если мы не принимаем на веру все, что нам говорят, мы не можем функционировать в обществе. Если вы не принимаете слишком многого, вам это не пройдет даром. Вы можете считать, что Земля плоская, что фотонов не бывает, или черных дыр, или генов. Или не верить, что Христос восстал из могилы. Вы можете довольно далеко отойти от мнения большинства. Но если вы выстроите совершенно новую картину мира, у вас начнутся неприятности.

— Опаснее всего, — заметила Эвелин, — пытаться жить в соответствии с этой новой картиной.

— Да, да. Мне следовало быть осторожней, не так ли? Надо было держать свое открытие при себе. Или продолжать гадать про себя. Я была уверена, понимаете, но по глупости хотела доказательства. Мне надо было увидеть, может ли мужчина жить без головы, вопреки всему, что говорят медицинские справочники. Мне надо было знать, что управляет им — мозг, или вот тот паразит.

Барбара сделала паузу, и Эвелин задумалась, о чем бы спросить теперь. Она знала, что это необязательно. Женщина уже переключилась, завелась на долгие часы вперед. Но как-то ведь надо направлять беседу, иначе зачем она здесь.

— Я вот думала, — наконец сказала она, — почему вы не захотели проверить еще раз. Еще один… опыт, взгляд с другой стороны. Отчего вам не пришло в голову прикончить женщину, чтоб посмотреть… — волосы у нее на макушке встали дыбом. О чем о чем, а об этом надо было держать рот на замке — с маньячкой, убийцей! Она болезненно явственно ощутила каждую клеточку горла. Ей стоило усилия подавить слабый оборонительный жест рукой. Она безоружна, но может быть очень сильной…

Но Барбара не ухватилась за эту мысль. Беспокойства Эвелин она, по-видимому, не заметила.

— Глупость! — вырвалось у нее. — Я была глупая! Разумеется, я должна была принять это на веру. Я чувствовала, что права, знала, что права. Но привычка ориентироваться на научные методы в конце концов подтолкнула меня к эксперименту. Эксперимент, — она с презрением выплюнула это слово. Она снова затихла и как будто прокрутила в голове разговор на пару реплик назад.

— Прикончить женщину? — она покачала головой и криво усмехнулась. — Дорогая, это было бы убийство. Я не убийца. Эти так называемые "мужчины" уже мертвы; прикончить кого-нибудь из них — акт милосердия и защиты. В любом случае, когда я произвела мой первый эксперимент, я поняла, что так ничего и не доказала. Я только опровергла утверждение, будто мужчина не может жить без головы. Но остается целый спектр возможностей, вы же понимаете? Может быть, мозг вовсе не в голове. Может быть, мозг ни на что и не годен. Откуда вы знаете, что у вас внутри? Вы когда-нибудь видели свой мозг? Откуда вы знаете, может быть, на самом деле вы крошечный карлик на проводочках, росту в вас два дюйма, и сидите вы в управляющей кабинке у себя в голове? Так ведь и кажется порой, разве нет?

— Ах… — Барбара задела чувствительную струну. Карлик не карлик, это же всего лишь причудливый оборот речи, но сама идея, что живешь внутри головы, и глазницы, как окна в мир.

— Да. Но вы отвергаете "нутряное" чутье. А я прислушиваюсь к нему.

В комнате быстро темнело. Эвелин посмотрела на голую лампу на потолке, спрашивая себя, когда же она загорится. На нее наваливался сон, и ах, как она устала. Но ей хотелось слушать дальше. Она сильней откинулась на кровать, руки и ноги получили свободу.

— Может быть, стоило бы… — она принялась зевать, все шире и шире, и ничего не могла с этим поделать, — извините. Может быть, вам имеет смысл рассказать мне об этих паразитах побольше.

— А. Ну что ж, — она вернулась к своему креслу и уселась в нем. Эвелин едва могла различить ее в полутьме. Она услышала слабый скрип, как будто от деревянных креплений кресла-качалки. Но кресло было обыкновенное, не качалка, и даже не деревянное. Тем не менее, тень Барбары двигалась медленно и ритмично, и поскрипывание продолжалось.

— Паразиты; что они делают, я уже вам сказала. Давайте я расскажу, что мне удалось установить про их жизненный цикл.

Эвелин усмехнулась в темноту. Жизненный цикл. Конечно, именно жизненный цикл, как же иначе. Она оперлась на локоть, откинувшись назад, прислонилась головой к стене. Сейчас будет интересно.

— Они размножаются бесполым путем, как и все на свете. Они растут, как почки, поскольку новые особи размером куда меньше взрослых. Затем врачи вводят их в матку женщины, как только узнают, что она беременна — и паразит растет вместе с зародышем.

— Минуточку, — Эвелин уселась чуть попрямей, — почему их не вживляют всем детям? Почему девочкам разрешается… ах да, понимаю.

— Да. Они нуждаются в нас. Они не могут размножаться самостоятельно. Им нужно тепло матки, чтобы расти, а матки есть у нас. Поэтому они систематически угнетают женщин, которым позволяют жить без заразы, чтобы иметь под рукой послушный материал для размножения. Они убедили нас, будто мы не можем иметь детей, пока нас не оплодотворили, и это самый главный обман.

— Разве?

— Да. Взгляните.

Эвелин вгляделась в темноту и увидела Барбару, стоящую в профиль. Она была освещена чем-то вроде мерцающей свечки. Эвелин ничуть этому не удивилась, но странное чувство, промелькнув, ее обеспокоило. Это было, скорее, похоже на недоумение — отчего ей не удивительно.

Но прежде, чем это мимолетное чувство могло бы ее насторожить, Барбара распустила тряпичный пояс у своего халата; полы его раскрылись и разлетелись в стороны. Легкая округлость внизу ее живота не оставляла сомнений: это была ранняя стадия беременности. Ее рука, пройдясь по коже, повторила выпуклую линию.