Полный вперед - Дмитрий Будинский

– Доставай всё, что в карманах! – и продолжает идти на меня.

Я успел подумать: «Вот дурак… Ну как не стыдно грабить курсанта! Ведь ясно же, что я живу в экипаже, а не в пентхаусе в Аркадии. И денег у меня быть не может «априори».

Парень, очевидно, понял по моему лицу, что я не напуган, а скорее огорчен поворотом событий, и для пущей верности он крикнул:

– Быстро!

Вижу, что деваться некуда. Он ко мне всё ближе и ближе. Вот уже два метра, полтора. Ну, ладно. Достаю пистолет, направляю ему прямо в переносицу и нажимаю на курок.

– Бах!

В кино пистолеты страшней стреляют.

Я сделал пару шагов назад. Дым рассеялся. Гопник сидит, одним коленом упершись в асфальт, трет руками лицо, кряхтит и ругается. Я стою возле него и жду. Вокруг никого. Несколько светильников над подъездами освещают эту сцену слабым светом. Я понюхал ствол – запах резкий, но не противный. Хоть револьвер и шестизарядный, у меня было всего три патрона со слезоточивым газом. Значит, осталось еще два.

Через минуту он кое-как встал, держась за лицо двумя руками. Я ему сказал, чтобы он повернулся и шел вперед. Он пытался что-то возразить. Я опять направил на него пистолет и повторил свою просьбу. Парень развернулся и пошел в сторону экипажа, всё еще держась за лицо.

Когда он скрылся за поворотом, я тоже пошел в экипаж. Но не через парк, как планировал, а по дороге. Так безопасней.

К сожалению, этим история не закончилась. Через неделю гопник с друзьями нашли меня в экипаже и сделали предложение, от которого я не смог отказаться. Левый глаз у него был припухшим и красным. Гопник всё время молчал, а говорил его друг. Рассказал, что парень просто пошутил. Показал справку, в которой написано, что у парня якобы травма глаза, что карьера штурмана для него закончена и попросил отдать им пистолет. Иначе, я умру через несколько дней при непонятных обстоятельствах.

Я сказал, что мне надо сутки подумать.

Первая мысль была достать настоящий пистолет и на будущей стрелке пострелять всех этих негодяев. На следующий день после занятий я пошел искать боевой ствол, но решил пройтись по городу, зайти к родственникам и попрощаться с прежней жизнью. Чем больше я бродил по Одессе, тем меньше мне хотелось в тюрьму. На Пушкинской возле ЦУМа я зашел в церковь, в которую еще ребенком ходил с бабушкой Валей, и… окончательно передумал кого-то «валить».

Вечером я отдал им свой газовый пистолет.

До сих пор я испытываю двоякое чувство, вспоминая этот инцидент. С одной стороны, проучил злодея и подбил ему глаз. Но с другой – я отдал ему пистолет. Теперь он опытней и опасней и, может быть, прямо сейчас грабит на улице других людей.

В общем, я оставил это дело незавершенным, но извлек из ситуации полезный опыт.

Вторая плавпрактика

После второго курса я проходил плавпрактику на паруснике «Дружба». Высота грот-мачты 50 м от уровня моря. Для сравнения: высота нашей единственной шестнадцатиэтажки в Ужгороде 40 метров. Нет, я не супермен. И высоты боюсь как все нормальные люди. Очень хорошо помню тот момент, когда мы приехали в Болгарию, чтобы поменять курсантов, отработавших на «Дружбе» два месяца. Нас приехало на автобусе 30 человек. Мы стояли на причале в Несебыре среди толпы зевак, а «Дружба» возвращалась с морской прогулки с туристами. Мы смотрели с берега, как в лучах заходящего солнца курсанты работают на мачтах, и все были в шоке: как они не боятся? Если они завтра уедут, то кто будет работать на мачтах?

Буквально после трех дней тренировок мы носились по реям, как обезьяны. Когда нужно было поднять паруса, то на одну мачту пускали только первых восемь курсантов, которые успели первыми запрыгнуть на ванты. Остальные, извините, не успели. Полезете в другой раз. В нашу смену мы все паруса ни разу не поднимали. Туристам достаточно было нескольких парусов. На самый верх самой высокой мачты мы лазили только 2 раза просто так. С разрешения боцмана, конечно. Вид оттуда открывался незабываемый. Вокруг всё как на ладони. А палуба и люди внизу казались крошечными.

Все курсанты, с которыми я попал на парусник, были из разных групп нашей мореходки: судоводители, механики, автоматчики и радисты младших курсов. Мы быстро нашли общий язык и сдружились. Но были среди нас и ярко выраженные мажоры, которые держались обособленно и даже жили отдельно. Мажоры оказались детьми влиятельных в Одессе людей. Руководитель нашей практики всячески оберегал их. Те в свою очередь пытались пользоваться своим неприкосновенным статусом.

Однажды во время шторма ко мне подошел руководитель практики и сообщил, что мой кубрик сегодня должен чистить картошку на камбузе.

– Странно, – возразил я, – сегодня ведь очередь одиннадцатого кубрика?

Именно в нем жила всеми нелюбимая компания папиных сынков.

– Да, но из-за шторма они себя плохо чувствуют и поэтому ваш кубрик сегодня идет работать на камбуз вместо них, а они потом отработают вместо вас.

Руководитель практики и так не пользовался популярностью среди курсантов, но после этих слов его рейтинг упал до нулевой отметки. Моя флотская дисциплина и чувство субординации куда-то улетучились. Я ответил, что у курсантов моего кубрика тоже морская болезнь, развернулся и ушел предупредить остальных курсантов о надвигающейся перспективе поработать вместо мажоров.

Мой план сработал. Все курсанты закрылись в кубриках и даже дверь не открыли руководителю. Он безрезультатно походил по судну в поисках свободных людей и вернулся на камбуз ни с чем.

Этот эпизод плавпрактики тоже оказался полезным опытом. Я понял, что руководитель без авторитета – это пустое место. Дело даже не в картошке, а в более серьезных вещах.

Из Болгарии мы сделали несколько рейсов на Стамбул и один рейс к берегам Хорватии. Два раза проходили пролив Дарданеллы между Эгейским и Мраморным морями. Сейчас это райское место для жизни и отдыха. Но так было не всегда. На северном берегу пролива есть огромный сорокаметровый мемориал, посвященный турецким воинам, погибшим в 1915 году. Я как-то упустил этот момент в школе. Первая мировая война была не только в Европе, но и в Турции. Турки были за немцев. Англичане и французы хотели захватить стратегически важные турецкие проливы, а заодно и Стамбул, чтобы открыть своим судам путь в Черное море. Даже новозеландская и австралийская дивизии участвовали в наступлении на полуостров Галлиполи в Дарданеллах. Но турки почти год удерживали оборону и не сдались войскам Антанты. Хоть турки и были за немцев, но они воевали на своей земле. Я так и не смог для себя однозначно решить, кто был прав в этой бойне.

Мореходка: третий курс

Третий курс можно назвать переходным периодом от стандартной высшей школы к навигационным наукам. Мы, наконец, «отстрелялись» по высшей математике и физике и начали изучать профильные предметы: навигацию, лоцию и мореходную астрономию. Из нас начали делать настоящих штурманов.

Появились новые преподаватели, которые во время лирических отступлений от своей темы рассказывали разные интересные вещи. Например, преподаватель по радионавигационным приборам рассказал, что по его наблюдениям каждый отдельный курсант нашей Академии – воспитанный, начитанный, образованный молодой человек, с которым можно общаться на любые темы. (Нам было приятно такое слышать.) Но когда по Одессе идет толпа курсантов, продолжил он, – это катастрофа. Грубые, опасные и непредсказуемые молодые люди без всяких тормозов в голове. И он не понимает, почему такое происходит.

Я тоже не понимаю, но это правда. Наверное, сказывается влияние мужского коллектива.

Еще у нас был очень необычный преподаватель по автоматизации судовождения. Свою первую лекцию он начал не так, как все наставники, рассказывающие о том, что их предмет – самый важный.

– Товарищи курсанты! Поздравляю вас! Сегодня мы начинаем изучение нового предмета – автоматизация судовождения! После того, как вы в конце семестра сдадите зачет, в ваших головах по моему предмету ничего не останется. Поэтому запомните на всю жизнь главное! Никогда не запивайте сало холодной водой!!!

Преподаватель, как всегда, оказался прав. Предмет действительно был второстепенным, и из всего курса автоматизации я запомнил только это.

Расставание

После третьего курса я уходил на плавпрактику на три месяца в Средиземное море на красивом белом пассажирском судне с того же причала, с которого в детстве уходила «Грузия». А на причале, среди сотен провожающих были моя мама, бабушка Валя, Ксюша и почти вся наша семья. Именно о таком расставании я мечтал, когда мне было 6 лет. Я махал им с судна, а они все – мне с причала. Мы стояли прямо друг напротив друга с улыбающимися лицами.

Я стал на 15 лет старше, бабушке Вале уже было за 80, и мои сестры тоже повзрослели. Судно отдало швартовные концы. Нас разделяло каких-то 50 метров и в то же время бездонная пропасть. Я сделал свой выбор, и назад уже дороги нет.