Солнцеворот - Игорь Кольцов

— Да. Снег усложнил задачу, — задумчиво проговорил старлей, разглядывая своих бойцов: отдохнули всего ничего, а уже выглядят орлами и никто не стонет. — А, может, наоборот упростил. Трудности теперь одинаково и на нас и на них давят. Что мы в снегу будем вязнуть, что они. У нас, правда, еще и носилки со Скворцом. Самарин. Ты что скажешь?

— Да, что он может сказать? — махнул рукой Кошмар. — Молодой еще. Хотя, вроде молодцом держится и бился по-взрослому, не ныл. Слышь, Срам? Есть че сказать? Говори.

— Часового надо поставить, — ответил Самарин, глядя на командира. — Всякое может быть.

— Правильная мысль. Давай разобьемся по сменам для охраны. Стоим по часу. Все. Я первый, ты, Страхов, после меня. Затем Власов и последний Самарин. Я понимаю, мужчины, что все здесь устали, но мне тоже не хочется, чтобы меня спящего прирезали. А утром посмотрим.

Старлей встал и подошел к лежащему без сознания на носилках Скворцову. Лицо Скворца с бледно зеленым оттенком — крови парень потерял много. Еще бы! Две пули в грудь, одна в голову. Две пули явно не задели органы — та, что в голову, лишь чиркнула, сорвав кусок кожи, одна в грудь, хоть и вошла, но явно не зацепила ни легкое, ни сердце. А вот вторая явно в правом легком. Да еще потеря крови. Эх, радист! Донести бы тебя, но, кажется, не получится. Командир поправил бушлат с боку, подтолкнул его, словно заботливая мама подтыкает одеяльце в кроватке младенца. Ему самому не понравилось собственное сравнение.

— Ну, ладно, — сказал Романов. — Я пошел на пост, а вы тут пожрать что-нибудь приготовьте. А то живот скоро к спине прирастет и не отклеишь потом

4

Спустя час старлея, облепленного снегом с ног до головы и промерзшего до последней частицы костного мозга, сменил сержант Страхов со своим неизменным пулеметом.

Снег все так же сыпал и сыпал, словно небесный мешок с годовым запасом снежинок, предназначенным для зимних времен, кто-то случайно по ошибке порвал и вытряс на горы раньше времени, или же там наверху этот кто-то, таким образом, решил пошутить. Ветер, правда, чуть ослабил свои порывы и сбавил тон полифонического концерта. Видимость не улучшилась, но и от чеченцев не было никаких действий.

Старший лейтенант с наслаждением опустился у костра, протягивая к пляшущим на красных углях синеватым языкам пламени озябшие пальцы. Он потянулся за поленом, но рука Самарина метнулась, опередив его, и через несколько секунд яркий оранжевый огонь, подкормленный сухой древесиной, осветил пещеру.

— Поешьте, товарищ старший лейтенант, — тихо произнес Самарин, протягивая разогретую банку с гречневой кашей.

— Спасибо, — Романов взглянул на спящего Власова. — А ты что не спишь?

— Сейчас вы поедите, я помою банки и наберу снега, а то он быстро расходуется. Пока котел вскипятили, столько снега ушло на воду. Надо пополнить запасы. А потом можно и поспать.

— Молодец, Самарин. Хозяйственный. Страхов говорил, что вроде кофе есть. Сделаешь?

— Сделаю.

Старлей поднес ложку с кашей к лицу, вдохнул запах вожделенной пищи и, лишь затем, вдруг, в одночасье, ощутив себя неимоверно голодным, отправил ее содержимое в рот и начал с наслажденьем пережевывать. Боже! Какой вкусной показалась ему эта, так себе, консервированная гречка с говядиной. Казалось, что на земле нет более изощренного деликатеса и все гурманы мира всего лишь жалкие фигляры и снобы, бравирующие своими никчемными познаниями в кулинарии, раз они не отведали это изысканное блюдо. Их бы всех сюда на место спецназовцев, они бы поняли тогда, что такое настоящее удовольствие от пищи. Он так быстро съел, что и не заметил, как кончилась каша. Эх! Жаль, что хлеба нет, да желательно, черного, чтобы вымазать стеки у жестянки. Самый смак. Вот галетами так не сделаешь, а хлебом…

Власов звонко всхрапнул и перевернулся на другой бок.

Самарин протянул командиру эмалированную кружку с кофе и нераспечатанную пачку галет. «Да это просто какой-то праздник живота» — подумал Романов, взяв кружку с парящей ароматной жидкостью в обе ладони, чтобы тепло от нее согрело руки. И тепло скользнуло от кончиков окоченевших пальцев и одеревеневших кистей вверх по предплечьям, так гладко, словно хорошо подогнанные ножны по клинку. Затем старлей медленно отхлебнул, и волшебная истома прокатилась по пищеводу в удивленный гречневой кашей желудок и дальше по всему телу, прогоняя усталость и холод, подобно концентрическим кругам на воде от брошенного в нее камня.

Дома старший лейтенант Романов кофе пил только заварной и то марку выбирал очень щепетильно, предпочитая в основном три сорта: «Арабика», «Сантос» и «Индиана». Он брал исключительно в зернах, сам их жарил, молол, применяя только ручную кофемолку, не доверяя электрической. Затем в прогретую джезву ссыпал черный порошок, добавляя маленькую щепотку кориандра, и заливал крутейшим кипятком. После этого на медленном огне он держал джезву несколько минут, не давая, пенящейся, пахнущей на всю квартиру жидкости, закипать.

Ему вдруг отчетливо представился запах того, домашнего кофе и безотчетная волна зеленой тоски подкатила к горлу куском застрявшего черствого хлеба. И снова, как там, на уступе под скальным козырьком, на него посыпались самоупреки: зачем ему эта война, зачем он вообще в военные, лучше бы в инженеры или чиновники и так далее.

— А! Ладно, — сказал он сам себе и мысленно махнул рукой. — Вот вернусь домой и брошу все к чертовой матери. Уйду в дворники.

Самарин убежал за новой порцией снега. Странный он боец, молчаливый. О себе ничего не рассказывает, в противовес словоохотливым сослуживцам, но в остальном держится молодцом. В боях не хныкал, не терялся. Все делал спокойно, размеренно. Надо бежать — бежит, надо стрелять — стреляет, без суеты, без лишних движений, без форса, но с умом.

Романов потянулся и встал. Нужно осмотреть Скворцова.

Скворец метался в горячке и шевелил потрескавшимися губами, словно пытался что-то сказать. Глаза закрыты, вокруг них темные круги. Романов опять подоткнул бушлат и отвернулся. Нет. Скворца они явно не донесут.

Вернулся Самарин. Он поставил тару наполненную снегом, подошел к Власову и, опустившись на корточки, стал его тихонько трясти за плечо. Тот подпрыгнул, как ошпаренный: глаза бешеные, губы и руки трясутся.

— Что?.. Что случилось? — спросил он.

— Ни чего. Сержант велел разбудить, чтобы ты перед своей сменой оклемался, а мне велел наоборот спать.

Романов, услышав слово спать, вдруг почувствовал на себе непомерную тяжесть усталости. Ему до зубной боли, вдруг захотелось завалиться и уснуть. На сутки. Или даже больше. Лишь бы никто не трогал, не тряс вот так за плечо. Не говорил бы ему, что пора вставать, куда-то идти, что-то делать. «Отбой» для военного человека — это волшебная команда. Она всегда и в любом месте воспринимается им с восторгом. Как награда, как великий приз за перенесенные тяготы и лишения, как манна небесная.

Он опустился на земляной пол возле стены, сунул под голову изрядно похудевший ранец и словно в морскую бездну провалился в сон, даже не заметив момента перехода. Уснул и мгновенно выскочил из сна, будто и не спал вовсе, а так, просто прилег. Сердце бешено колотилось о стенки грудной клетки, как пойманный в охотничьи силки зверек.

Выстрелы. Пулемет. Это Страхов. Рядом заработал автомат. От соседней стены в слабом свете прогоревшего почти до углей костра отлепилась и метнулась наружу растрепанная и неясная тень. Скорее всего, это Самарин поспешил на помощь. Лишь бы бронежилет не забыл. Где-то далеко затарахтели новые выстрелы, заглушаемые грохотом пулемета. Много выстрелов. Значит, противник атакует большой численностью. За пологом плащ-палатки взвизгнули рикошеты.

Старлей подпрыгнул, подхватил ствол, передергивая на ходу затвор, и помчался к выходу.

Снаружи сгущающийся быстро сумрак. Снег перестал сыпать. Спецназовцев обстреливали со стороны ущелья, по которому они пришли. Лежа на сугробе собственного изготовления Кошмар молотил по атакующим боевикам короткими, но прицельными очередями, что-то бормоча себе под нос. Рядом с ним, стоя на одном колене, отстреливался Самарин. Слева от входа лежал лицом вниз Власов, придавив собою автомат. Даже в сумраке было видно, как под ним растекается большое красное пятно, совершенно неуместное на этом девственно белом снегу.

Романов схватил его за ноги и, не раздумывая, потащил внутрь пещеры. Над головой пару раз вжикнуло. Он, дотащив Власова до середины помещения, перевернул его на спину, чтобы определить степень ранения и место попадания пули. Вместо лица у бойца было сплошное кровавое месиво. Разведчик был мертв, но так и не выпустил из рук автомат.

— Ч-черт! — вскрикнул Романов. — Черт! Черт! Черт! Суки!

Он уже было повернулся, чтобы вернуться наружу, как влетел Самарин и проскочил к боеприпасам.