И имя ему Денница - Натали Якобсон

Таор ошеломленно смотрел, как стражи-нубийцы скрутили нападавшего. Из его руки выпал и звякнул об пол еще один кинжал. Судя по всему, он собирался ударить уже с близкого расстояния. Таор видел этого человека впервые. Смотреть на него он смог недолго. Стражи быстро его увели. Какой безумец мог решиться напасть на него прямо во дворце. Ведь сразу было ясно, каким будет исход событий.

Таор рассеянно стер кровь со щеки ладонью. Может ли оказаться так, что этот человек и впрямь безумен. Да, врагов у него здесь много: влиятельных, богатых, высокопоставленных. Естественно, никто из них не стал бы убивать его собственноручно. Достаточно было нанять кого-то. Убийцы дождались бы его в темном переулке. Тело сбросили бы в Нил. Он слышал о таких случаях. Так убирали людей, неугодных влиятельным особам. Убийц всегда подсылали несколько, чтобы у жертвы не осталось шанса спастись. Никто не нападал прилюдно. Ни один человек в своем уме не стал бы так делать.

– Его казнят прямо сейчас, – распорядился главный визирь.

Несложно будет предсказать, что произойдет дальше: виновного поставят на колени, наклонят ему голову и острое лезвие рассечет его шею. Таор не мог этого допустить.

– Нет! – он решительно поднял руку. – Сегодня день торжества. Пусть этого человека помилуют.

– Но…

– Я сам готов просить фараона об этом.

Ну вот, он опять выбрал путь прямого конфликта, как когда-то давно. Визирь смотрел на него с легким осуждением, но старался ничем не выдать своего возмущения. Он быстро отдал распоряжение, чтобы схваченного поместили в темницу. Там он пробудет до тех пор, пока ему не вынесут приговор. Визирь Панахеси был твердо уверен, что фараон прислушается к его советам больше, чем к прошениям своего полководца. Пусть думает так. Таор не собирался вступать в споры. Пока что он добился отсрочки казни, потом, возможно, сумеет сделать и большее.

Хотя зачем ему стараться для совершенно чужого ему человека, который к тому же собирался его убить? Он и сам не знал. Просто для него пожертвовать своими интересами ради кого-то другого было так же естественно, как дышать.

Кровь текла по щеке все сильнее. У Таора возникло ощущение, что кто-то смотрит на него из толпы, кто-то, кого не может увидеть он сам.

У выхода его догнал главный визирь. Панахеси был в гневе. Сейчас, когда рядом почти не осталось свидетелей, он уже не старался держать себя в руках.

– Ты не можешь просить, чтобы помиловали того, кто собирался тебя убить.

– Но мое прошение скоро будет в твоих руках. Тебе придется передать его фараону, хочешь ты или нет.

– Ты и так перешел сегодня все допустимые границы.

Границы?! Кто их установил? Таор отвел взгляд. Он знал, что просит слишком много, он ожидал, что его просьбу отклонят, но его право хотя бы попытаться заступиться за всех этих людей.

– Они не будут тебе благодарны, все эти люди…

– Мне это и не нужно.

– Только не говори, что ты никогда не мечтал о собственной власти, пусть это будет власть даже над небольшой провинцией Египта.

– Никогда, – ответ дался ему легко, потому что он всегда был честен и прямолинеен. Многих такая честность обезоруживала, вот и Панахеси внезапно отступил на шаг.

– Значит, ты не такой, как все.

– Как все, во дворце, это вы хотите сказать? Вам знакомы только те люди, которые рано или поздно приходят сюда. Я же общался с простыми людьми во всех частях света, мне встречались такие, кто был готов пожертвовать собой ради другого.

– При этом будучи не влюбленным в него?

Вопрос был ядовитым, как раздавленная змея, потому что Таор не понял его значения.

– На поле боя никто и ни в кого не влюблен, но кто-то всегда готов пожертвовать собой, чтобы спасти товарища, даже если не знает его имени, даже если никогда больше его не увидит по окончанию войны.

– Это все простые солдаты, но поднявший руку на тебя поднял ее на самого фараона, так как ты представляешь его.

– Но я хочу для всех мира и прощения, потому что знаю, что такое война. Так пусть его простят.

– Это глупая доброта.

– И все же так правильно, – Таор развернулся и хотел уйти. Чувство, что кто-то следит за ним, не проходило, и это был вовсе не великий визирь, приставший к нему так некстати с ненужной дискуссией. Он все решил для себя, он не хотел ничего менять в своих поступках или мировоззрении. Судьба сделала его воином, но он не хотел войны. Он умел сражаться, как если бы сам был одним из богов, но не видел необходимости в кровопролитиях. Если бы люди умели соблюдать честность, то они могли бы договориться обо всем мирным путем. Так он считал и не собирался изменять своего мнения.

Его доспехи мелодично звякнули, когда Таор уходил. Сандалии чуть царапнули пол.

– Ты не можешь спасти весь мир, – догнал его в дверях разгневанный голос Панахеси.

– Но я имею право попытаться.

Таор возразил ему, лишь слегка обернувшись, но золотая тень вдалеке поразила его, как вспышка молнии. Голову обожгло, сердце опалило… Что же это такое? Наваждение! Или возле уже опустевшего трона фараона действительно кто-то стоял и смотрел на него, будто на насекомое, которое когда-нибудь непременно будет раздавлено.

Всесокрушающая власть

За день до этого

Они не хотели подчиняться. Бунты случались и до этого. Алаис привыкла. Новый фараон хотел слишком многого. Едва взойдя на престол, он уже повел себя не так, как все его предшественники: его отцы, деды, прадеды, вся царственная династия Египта, почитаемая наравне с богами. Аменхотеп тоже почитался земным богом, но Алаис знала, что он им не был. И он тоже это знал. С тех пор, как темный крылатый любовник покинул его, Аменхотеп, нынешний Эхнатон, сознавал, что он, так же, как и каждый простой представитель его народа, всего лишь смертный. Он не хотел с этим мириться. Уже на второй год правления он выбрал себе другое имя и другую судьбу, чем у всех, кто сидел до него на египетском троне. Он захотел стать богом в действительности. Алаис нисколько не возражала его слабым попыткам видоизмениться, ведь, в конце концов, все, что он делал, он делал ради нее.

Теперь Египтом правила она, как и всеми его провинциями. Но кому-то это не нравилось. Хоть они и видели крылья за ее спиной, но неискренне поклонялись ей, как божеству. Им становилось жутко при виде ее лица, гипнотизировавшего неземной красотой, но их смущало девичье тело.

Особенно оно смущало главнокомандующего Уджаи. По давно установленным неписанным законам преимуществ здесь он чувствовал себя самым сильным. Причем дело было не только в физической мощи, которая могла показаться всесокрушающей. Он ощущал себя главным над всеми военными силами страны, и это давало ему безоговорочное преимущество. Со всеми, кроме правителя, он вел себя бесцеремонно и заносчиво. К дочери фараона, как вначале ему представили Алаис, он зажегся низменной симпатией, но как только получил отказ, люто ее возненавидел. Когда-то он присылал ей драгоценности и цветы, а теперь готов был сокрушить стены голыми кулаками, лишь бы только причинить ей вред. Алаис питалась его яростью, как источником живительной энергии. Когда люди злятся, гневаются, неистовствуют или просто переживают из-за чего-то, их силу так легко воровать. Это все, что ей было нужно от людей – выпить из них всю жизнь, как сок из фрукта.

Хорошо, что Уджаи об этом не знал, иначе он сделал бы над собой усилие и сдержал свои эмоции. Сегодня он собрал целый полк людей, разделяющих его мнение. Он легко подбивал других на рискованные поступки. Поэтому следовало его устранить. Он в свою очередь мечтал устранить ее. Кто кого? Алаис смотрела на него, и глаза ее смеялись. Смертный не знал, с какой силой связался.

– Я понимаю, почему я должен исполнять приказы фараона, но почему я должен слушаться тебя? Почему все мы должны?

Другие не поддерживали его одобрительным гоготом лишь потому, что немного побаивались высокомерного создания с крыльями и золотыми когтями, но они продолжали стоять чуть поодаль от Уджаи. Целое маленькое войско, расположившееся полукругом в большой дворцовой зале.

Стоило изучить их всех перед тем, как уничтожить, хоть времени было и мало. Что-то подсказывало Алаис, что зачинщик здесь совсем не Уджаи. Кто-то, более скрытный и опасный, притаился за скопищем человеческих голов и тел. Она втянула ноздрями запах жестокости и зла. Кто бы не был этот человек, но сейчас он поранился, как ему показалось, совершенно случайно. Всего лишь булавочный укол. Так действовали служившие ей существа с железными когтями. Они шастали по полам дворца, и никто не отличил бы их от кошек. По запаху крови будет легко его обнаружить.

– Ты! – Алаис вытянула руку вперед и указала прямо на пораненного. – Говори сам за себя! Никто не обязан озвучивать за тебя твои мысли и желания, даже если ты привел его с войском в эту залу.