Восстание вассала - Александр Смоленский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Пожалейте человека – заткнитесь!»
«Представьтесь, пожалуйста».
«Это еще зачем? Там правит уголовная логика: не ерзай под батей, трахнет – и слезет. А будешь, как писал Солженицын, залупаться – перо в бок получишь. Вам самому от себя еще не противно?»
«Солженицына только не трогайте. Человек недавно умер. И не передергивайте…»
«Аллилуйя нашему самому справедливому Суду!!!!!!!!!!!»
«Наконец наш суд проявляет себя, как должен, – в эфире прорезался новый голос. – Как и герой из фильма, могу только воскликнуть: „Да здравствует наш самый справедливый суд!“»
«Моя фамилия Потапов. Если на зоне хозяйничают паханы и мусора, то с чего ждать, чтобы зона стала исправлять людей? Что на зоне система калечит, убивает, насилует, уничтожает, превращает людей в скот, это я твердо знаю».
– Что-то я не понимаю. Им жалко Даниста? – Президент Фонда сначала подумал, что этот вопрос раздался в эфире, но спрашивал начальник службы безопасности. – Может, выключить?
– Отчего же? Пускай пар выпустят. Даже интересно, – ничего не выражающим голосом произнес Бессмертнов.
Между тем кто-то в эфире уже читал стихи: Толпа шумит нестройным хором. Свободу идолу. Он не был вором. Народ молчит, а вор сидит. Насуплен, скучен и сердит.
– Вот это верно, Андрей Андреевич. Хорошие стихи, – попытался угадать настроение шефа Макарыч. Но, как оказалось, играл и опять не угадал.
– Не знаю. Не знаю. – Бессмертнов, казалось, сам не понимал собственных чувств.
Он нервно отбросил на сиденье пухлую папку с бумагами, которую взял как обычно, чтобы поработать в дороге. Но теперь какая уже работа… И что он так завелся? Еще звук попросил усилить. Будто хотел услышать что-то новое для себя.
Бессмертнов бросил невидящий взгляд в окно машины, летящей по Кутузовскому проспекту со скоростью 200 километров в час. Почему они так носятся? Когда-то давно, в пору своего первого прихода во власть, услышал от охраны: мол, практически исключается попадание по мишени. Мишенью значился, конечно, он.
При этой малоприятной мысли Бессмертнов машинально усмехнулся. Какая он мишень? И для кого? Для ЦРУ? Или для отечественных отморозков? Чушь, полная чушь. Разве что этот страдалец, чьи кости сейчас моют в эфире? Все строит из себя борца за идею. Сколько же их, «борцов» этих самых, расплодилось. Куда ни плюнь, везде борец. Где они все теперь? Как только кое-кого призвали к порядку, все под лавки попрятались. И оттуда вякают, вякают… Пусть себе вякают.
Что это он вдруг о них вспомнил? Ах да, мишень. Слабаки. Кто из них что-то может? – Бессмертнов всерьез задумался, будто впервые. Этот Данист, пожалуй, может. Уголовник. Налоги платил бы, тогда не оказался бы за решеткой. В Штатах за такие дела порвали бы – как Бобик грелку – на мелкие кусочки. Так что восемь лет еще не такой и большой срок. Демократия начинается с уважения к Закону! Украл курицу – воришка, не заплатил налогов пару миллиардов – узник совести. Мочить таких мучеников надо в сортире. Ха-ха! Вам не стыдно, гражданин Климкин?..
Какой Климкин? Что еще за Климкин? Важный пассажир с трудом вспомнил, откуда взялась эта фамилия. Ведущий «Эха». Тьфу ты. Сколько раз уже давал себе зарок не заводиться. Так вот, опять…
Бессмертнов поймал себя на мысли, что вольно или невольно заряжается очередной порцией праведного гнева против сибирского сидельца. Или нет, не так. Тогда что? Оправдывается? Перед кем? Перед Господом? Или собственной душой?
Он попытался прислушаться к душе. Что она ему напевает? Жалко все-таки бывшего олигарха?
Душа испуганно молчала. Зато грассирующий голос радиожурналиста «Эха» вновь пробился до его озабоченного сознания. Опять какому-то умнику предоставлял трибуну.
«В то время, когда Линовичи с Никелевым жируют до безумия, нормального мужика Даниста прессуют до последнего. Плохо все это кончится для нас всех», – прислал на наш мейл радиослушатель из Уфы, – прочитал ведущий. – Хотя есть и другое мнение. Оно явно спорит с предыдущим. Цитирую: «Не возьму в толк, почему ваше радио носится с этим зэком, как с писаной торбой? Чем он лучше других зэков? Вон, у родственников сосед кобылу спер, так о нем вы почему-то не беспокоитесь. Хотя у него куда больше причин получить защиту от господина Климкина. Конокрад, по крайней мере, налоги платил».
– Макарыч? Тебя не убаюкала вся эта галиматья? Или бдительность потерял?! – пробурчал пассажир с деланной угрозой. – Прикажи шоферу вырубить эту говорильню.
Последнее, что услышал Бессмертнов, было нечто совсем невнятное, словно намеренно оборванное ведущим на полуслове.
«Ему бы с Данистом поменяться местами! С приходом нового президента была маленькая, но надежда, от которой не осталось и следа…»
Это кому Климкин предлагает поменяться местами? Хватит! Эту шайку-лейку пора приструнить. Может, самого Климкина поменять местами с кем-нибудь?!
Бессмертнов схватил папку с бумагами, словно в ней содержалось спасение от дурных мыслей. Затем передумал и вновь бросил на бежевую кожу сиденья, подальше к боковой дверце. Что это он себе стал позволять? Разнервничался как пацан. Было бы из-за чего и кого нервничать…
Откинувшись на спинку просторного дивана, он почувствовал, что губы опять пересохли. В последнее время это случалось все чаще и чаще. Надо бы провериться. Говорят, верный признак начинающегося диабета. Тьфу. Тьфу. Только этого еще не хватало. Все на нервах. А куда деваться? Не могу сейчас, как оставить страну на юриста? Таких дров наломают.
Нет, не о том он сейчас думает. Какие-то непонятные болезни лезут в голову. Может, старость приближается?
Стало себя жалко. Он не был по природе ни трусливым, ни слабым человеком, но старости почему-то боялся. Не физического ее проявлении, а политической немощи, момента, когда станет одним «из бывших». Когда не сможет жить по принципу «око за око». Когда его имя начнут полоскать не то что на этой неуправляемой радиостанции, а на каждом углу. Бессмертнов всегда искренне удивлялся выдержке экс-президента страны Холмова, особенно первых его пенсионных деньков. Столько помоев на него вылили… А он держится. Достойно уважения.
Интересно, сам бы он столько вынес? А с этого как с гуся вода. Может, не считает себя виноватым? Ни в чем? Ну, так же не бывает. Даже на коммунальной кухне случайно может обнаружиться ангел. Но только не в политике. Тут действительно око за око.
Бессмертнов не к месту засмеялся. Начальник охраны недоуменно уставился на шефа.
– Да это я так, вспомнил, Иван Макарыч. Как однажды в Израиле меня спросили, уж, часом, не еврей ли я?
– Они что там, белены объелись? – возмутился Макарыч.
– Знаешь, как бывает, глядишь, и вправду бабка согрешила. Говорят, фамилия моя похожа. – Увидев, что охранник не приемлет подобных объяснений, Бессмертнов незамедлительно его успокоил: – Шучу. Это совсем другая история. Мол, не исповедую ли я иудейские принципы. Если христианина стукнули по одной щеке – надо подставить другую щеку. А у них мораль – око за око. Не прощать никому и ничего.
– Хорошая мораль. Я тоже не прощаю.
– То ты, а то – я. Может, это в коммуналке принято. Сегодня тебе в суп бросили клок собачьей шерсти, завтра – ты в их суп нагадил. Око за око! Но в моем статусе это непростительно. Хотя раньше я так не думал.
– Почему же допускали подобные вольности? – строго спросил у генерала, но тут же резко осекся. – Простите, глупость сболтнул.
– То-то! – Любимец народа лениво отмахнулся. Мол, хватит об этом. А сам продолжал блуждать в своих мыслях. От них не отмахнешься.
Может, действительно, зря пять лет назад он заварил всю эту кашу? Как говорится, спустил всех собак на Даниста. Ведь олигарх ему тогда явно импонировал. Олигарх и не олигарх одновременно. Интеллигентный, в золотых очках и роста подходящего… Чего он тогда закусил удила? Мало ли кто что говорит. Всех советчиков слушать, можно сразу хоть в петлю. Кругом враги, завистники, агенты…
Был момент, когда он вообще искренне не понимал, за что народ так ополчился на олигархов. Разномастный, конечно, народ, но в целом?! Если не считать мерзавца Дубовского, который с самого начала ему не понравился, но приходилось терпеть, тот же Данист, Никелев, другие вели себя вполне достойно.
Только все как один больно уж какие-то подозрительные, обидчивые, слова плохого не скажи, против шерсти не погладь. Что правда, то правда. Данист, поди, до сей поры пребывает в уверенности, что у него просто захотели отнять бизнес. Лучше б про свой поганый язык вспомнил. Никто точно не знает, что именно этот богатенький слизняк позволил себе сказать первому лицу государства. Жаль, что на дуэль сейчас не вызывают. Надо же? Позволить себе та-а-кое: вы, мол, на кухне женой командуйте, а не российским бизнесом. Мол, мы вас привели, мы и уберем.
Бессмертнов поморщился, как от зубной боли. Да ни в одной стране мира…
– Приехали, товарищ начальник, – распахнул дверцу охранник.
