Голос с дальнего берега (сборник) - Владимир Клевцов

— А вы не стесняйтесь, рубайте гуся, — великодушничал Миша. — Я вам еще нащиплю.

— Гут, — соглашался барон. — За это я сделаю тебя настоящим немцем и трактористом.

Мальчику Мише было приятно это слышать, и большое родимое пятно на его лбу и голове под волосиками, и без того заметное, от удовольствия краснело еще больше. Он наваливался на еду настоящих немецких солдат, собираясь подчистить все кулечки и пакетики, но тут денщик Ганс, прислуживающий барону за столом, неожиданно больно толкал его кулаком в затылок и кричал:

— Вставать! Щип-щип, мальчик, шнель.

«Не даст дообедать, обормот, — сердился Миша, выходя из сарая, где ночевал, и усаживался на свой чурбачок. — Вот бы в таком сне пожить, чтоб даже барон к тебе с уважением…».

В нашей стране, граждане, счастливые сны сбываются… Прошло много лет. Мальчик Миша вырос, и сон его сбылся: со временем он стал и трактористом в родном колхозе, и немцем. И не просто немцем, а главным немцем, потому что так решили в самой Германии, и от постоянного удовольствия пятно на лбу Миши теперь краснеет постоянно, как зажженный фонарь. И, узнав об этом, как порадовался бы своей проницательности командир полка из состава танковой дивизии СС «Викинг» штандартенфюрер барон Людвиг фон Белов. Но он не узнал. Потому что через месяц эсэсовская панцердивизия будет разгромлена в прах и пух (далеко не гусиный), и разгромят ее, надо полагать, не теми винтовками с тоненькими стволами, что несли на плечах отступающие бойцы.

Репортаж о репортере

С утра газетное колесо еще не начало раскручиваться, и все репортеры, лениво переговариваясь, сидят в каком-нибудь кабинете, пьют чай, набираясь сил перед тем, как старая телега, называемая газетой, помчится по ухабам, не разбирая дороги.

Самое интересное, что по штатному расписанию должности репортера в газете не существует. Сотрудники числятся корреспондентами, специальными корреспондентами, обозревателями, завотделами, есть еще ответственный секретарь и редактор. Но все вместе тем не менее они пишут репортажи, потому что на репортажах и держится газета.

Репортеру нет покоя ни днем, ни ночью. Днем он пишет репортажи с мест событий — в городе и области всегда что-нибудь происходит, а ночью ему эти репортажи снятся, и он, как спящая собака, дергается, точно куда-то бежит.

В кабинет заходит ответственный секретарь, и по его оживленному виду все понимают, что телега тронулась с места.

— Звонили из Гдовского района, — сообщает он. — Местный рыбак поймал сома на пятьдесят кило. Сом пока жив, надо срочно выезжать.

— Иначе, что, не успеем взять у сома интервью? — спрашивает кто-то.

— Вот ты, Петров, как самый умный и поедешь. Причем действительно срочно. Возьмешь с собой фотографа.

— Я не фотограф, а фотокорреспондент, — подает голос сидящий в углу мужчина.

Ответственный секретарь хочет сказать что-нибудь язвительное, лицо его двигается, но, вспомнив, что полно других дел, он выскакивает за дверь.

— А что, неправда? — замечает мужчина. — Сколько можно говорить, что я фотокорреспондент. — И, встав, упираясь руками в бока, сладко потягивается, выгибаясь назад, как натягиваемый лук: — Поехали, что ли?

Фотокорреспондент самый невозмутимый и неторопливый в редакции человек и знает себе цену. Пишущих много, обычно рассуждает он, а я один и всем нужен.

Когда выезжают, редакционный шофер говорит привычную фразу: «Не мешало бы поесть, а то завтрак давно был», достает из пакета бутерброд и начинает жевать. Фотокорреспондент на заднем сиденье привалился к стеклу и дремлет. Лишь репортер уже бодрствует. Странно, что еще недавно он был раздражен, угрюм, чувствовал себя невыспавшимся, словно какая-то сила подняла его с постели, наспех одела и притащила на работу. Сейчас он пожирает дорогу глазами, считая километры, и внутри его все быстрее и быстрее что-то кипит, пузырится, переливается через край… Едут около часа, потом машина сворачивает к Чудскому, широко синеющему, озеру и останавливается у рыбоприемного пункта.

— Сом заснул, — сообщает приемщик.

— Как заснул? — досадует репортер, словно и на самом деле собрался брать у сома интервью. — А когда проснется?

Собравшиеся на рыбоприемном пункте рыбаки и любопытные женщины вежливо смеются и переглядываются. Они уже вдоволь насмотрелись на сома и теперь с интересом наблюдают за приезжими.

— Дело в том, дорогой товарищ, — с чуть заметной улыбкой поясняет главный здесь приемщик, — что «заснул» означает «умер».

Заснувший сом лежит на деревянном настиле рядом с амбарными весами. Поблизости, точно неся охрану, прохаживается смущенный виновник всего происходящего — рыбак, поймавший чудо-рыбину. Репортер Петров, мельком взглянув на сома, на его огромную голову с длинными усами, направляется прямо к рыбаку узнать подробности.

— Да как поймал! Ясное дело, повезло, — оживленно рассказывает рыбак. — Я тут возле берега для себя секрета ставлю, ну, верши. Сегодня утром поехал проверять. Развязал сверху вершу-то, сунул руку — чувствую, под рукой что-то гладкое и скользкое. Стал тянуть вверх за жабры, тяну-тяну, а конца не видно. Его голова уже с моей сравнялась, а хвост еще в воде. Перевалил я его кое-как в лодку и веслом по кумполу.

— Убили? — Петров торопливо записывает рассказ.

— Зачем убили? Я же его не ребром, а плашмя по кумполу. Оглушил, значит. Мы когда сома на весах взвешивали, он крутился и пасть разевал.

Польщенный вниманием, рыбак проникается к приезжему доверием и задает свой вопрос:

— А ты кто будешь, милый человек?

— Я — журналист. — Петрову не хочется говорить легковесное, как бы вспыхивающее и сразу с треском гаснущее слово «репортер». «Журналист» звучит солиднее. Понимает это и рыбак.

— Это сколько же слов надо знать, чтобы написать целый журнал? — изумляется он.

Посмотреть на чудо-рыбу выходит шофер, последним появляется сонный фотокорреспондент. Они долго рассматривают сома, и чувствуется, что шоферу хочется по шоферской привычке пнуть его, как колесо, ногой. Фотокорреспондент при виде сома начинает волноваться. И как портной перед пошивом оценивает фигуру заказчика, так и он ходит вокруг рыбины, рассматривая ее с разных сторон. Истинный мастер, он не торопится, хотя внутри его тоже все кипит, пузырится, льется через край, и сначала он делает несколько пробных снимков.

— Это вам не костюмчик сшить, — бормочет он, — тут надо читателю товар лицом показать.

Неожиданно, как подкошенный, он валится на грязную от рыбьей чешуи землю, оказываясь ниже помоста и сома, щелкает фотоаппаратом: на снимке теперь сом будет выглядеть как бы нависшей сверху угрожающей громадиной и поразит воображение читателя. Рыбаки с женщинами и сам репортер, который давно должен привыкнуть к таким фокусам, наблюдают за ним с восхищением, затаив дыхание.

Но и этого фотокорреспонденту мало. Чтобы показать истинные размеры рыбины, необходимо положить рядом, для сравнения, какой-нибудь небольшой предмет, и он зовет стоящего рядом с рыбаком-героем его сына.

— Мальчик, дай мне свою шапочку.

Мальчик, гордый, что выбрали именно его, снимает с головы панаму, которая тут же фотографируется возле сомовьей головы.

— Теперь откройте ему пасть, — просит он уже рыбака.

Огромная пасть открывается, и все пораженно затихают, пытаясь вообразить, что это им напоминает. Открытый подпол? Нефтяную трубу в разрезе?

— Такой пирог зевнет и не подавится, — завистливо говорит кто-то в толпе.

— Пирог не пирог, а утку проглотит, — подает голос женщина. — У меня весной две утки в озере пропали. Наверное, этот живоглот и утянул.

Фотокорреспондент, который уже нацелил аппарат на сомовью пасть, услышав о пропавших утках, уставился в одну точку на озере, пораженный счастливой мыслью — как сделать единственно уникальный, сногсшибательный, сенсационный кадр, и снова зовет ребенка:

— Мальчик, как тебя? Вовик? Вовик, иди сюда.

Вовик, чувствуя, что теперь все взоры с фотокорреспондента обращены на него, важно подходит.

— Послушай, что мы сейчас сделаем. Ты встанешь на колени и сунешь рыбке в пасть свою голову. Ну, как дрессировщики в цирке, понимаешь? А я тебя сфотографирую. Будешь героем дрессировщиком.

Вовик сомневается, но отступать поздно. Он опускается, вытягивает шею, стараясь не замечать маленьких потускневших сомовьих глаз и идущего от него запаха тины.

«А ведь ловко придумано, это сенсация», — загорается репортер и записывает в блокноте: «Сом, похожий на бревно, так огромен, что в разинутую пасть, как в печь, можно засунуть пирог или голову ребенка». Потом задумывается и вычеркивает последние слова, иначе получается какая-то дикость — зачем, спрашивается, ребенку после пирога пихать в горячую печь голову?