Сияние снегов (сборник) - Борис Чичибабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели…»
Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Среди сосен и скал там нам было на все начихать.Там у синего моря цветы на камнях розовелии дремалось цветам под языческий цокот цикад.
Мы забыли беду, мы махнули рукой на заботы,мы сказали нужде: «Подожди-ка нас дома, нужда!».Дома ссорились мы. Я тебе говорил: «Ну чего ты?» –И в глаза целовал, и добра ниоткуда не ждал.
Так уж вышло у нас. Ничего мы с тобой не сумели.Я дымлю табаком, надо мной воздушок сине-сиз.Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Там мы рвали кизил и ходили пешком в Симеиз.
Бесшабашное солнце плыло в галактических высяхнад просоленной галькой – обломышем древних пород…Я от кривды устал, я от горнего голода высох,не смеются глаза, и улыбкой не красится рот.
Убежим от себя – хоть на край, хоть на день, хоть на час мы.Ну-ка платье надень, ну-ка ношу на камни свали –и забудем о том, что запутаны мы и несчастны,и в смеющейся влаге утопим тревоги свои…
Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Он висел между скал и глаза нам лазурью колол.Жарко-ржавые пчелы от сока живьем осовели,черкал ящерок яркий. Скакал по камням богомол.
Там нам было тепло. А бывало, от стуж коченели.Государственный холод глаза голубые гасил…Есть поселок в Крыму. Называется он Кацивели.Там шершава трава и неслыханно кисел кизил.
1966«Как стали дни мои тихи…»
Как стали дни мои тихи… Какая жалость!Не в масть поре мои стихи, как оказалось.
Для жизни надобно служить и петь «тарам-там», –а как хотелось бы прожить одним талантом.
Махну, подумавши, рукой: довольно бредней, –не я единственный такой, не я последний.
Добро ль, чтоб голос мой гремел, была б охота,а вкалывал бы, например, безмолвный кто-то?
Всему живому друг и брат под русским небом,я лучше у церковных врат – за нищим хлебом.
Пускай стихам моим пропасть, без славы ляснув, –зато, веселым, что им власть мирских соблазнов?
О, что им, вольным, взор тупой, корысть и похоть,тщеславье тех, кто нас с тобой берет под ноготь?
Моя безвестная родня, простые души,не отнимайте у меня нужды и стужи.
В полдневный жар, в полночный мрак, строкой звуча в них,я никому из вас не враг и не начальник.
Чердак поэта – чем не рай? Монтень да тюлька.Еще, пожалуйста, сыграй, моя свистулька.
Россия – это не моря, леса, долины.С ее душой душа моя неразделимы.
1965«Меня одолевает острое…»
Меня одолевает остроеи давящее чувство осени.Живу на даче, как на острове,и все друзья меня забросили.
Ни с кем не пью, не философствую,забыл и знать, как сердце влюбчиво.Долбаю землю пересохшуюда перечитываю Тютчева.
В слепую глубь ломлюсь напористейи не тужу о вдохновении,а по утрам трясусь на поездеслужить в трамвайном управлении.
В обед слоняюсь по базарам,где жмот зовет меня папашей,и весь мой мир засыпан жароми золотом листвы опавшей…
Не вижу снов, не слышу зова,и будням я не вождь, а данник.Как на себя, гляжу на дальних,а на себя – как на чужого.
С меня, как с гаврика на следствии,слетает позы позолота.Никто – ни завтра, ни впоследствиине постучит в мои ворота.
Я – просто я. А был, наверное,как все, придуман ненароком.Все тише, все обыкновеннеея разговариваю с Богом.
1966«Когда с тобою пьют…»
Когда с тобою пьют,не разберешь по роже,кто – прихвостень и плут,кто – попросту хороший.
Мне все друзья святы́.Я радуюсь, однако,учуяв, что и тыиз паствы Пастернака.
Но мне важней втройнев разгаре битв заветных,на чьей ты стороне –богатых или бедных.
Пусть муза и умрет,блаженствуя и мучась,но только б за народ,а не за власть имущих.
Увы, мой стяг – мой стих,нам абсолютно плохо:не узнаёт своихбезумная эпоха.
1964«Вся соль из глаз повытекала…»
Вся соль из глаз повытекала,безумьем волос шевеля,во славу вам, политиканы,вам, физики, вам, шулера.
Спасая мир от милой дури,круты вы были и мудры.Не то что мы – спиртягу дулида умирали от муры.
Выходят боком эти граммы.Пока мы их хлестали всласть,вы исчисляли интегралыи завоевывали власть.
Владыками, а не гостямихватали время под уздцы, –подготовители восстанийи открыватели вакцин.
Вы сделали достойный вывод,что эти славные делалюдское племя осчастливят,на ложь накинут удила.
По белу свету телепаясь,бренча, как битая бутыль,сомненья списаны в утиль,да здравствует утилитарность!
А я, дивясь на эту жуть,тянусь поджечь ее цигаркой,вступаю в заговор цыганский,зову пророков к мятежу.
О чары чертовых чернильницс полуночи и до шести!..А вы тем временем женилисьна тех, кто мог бы мир спасти.
Не доверяйте нашим лирам:отпетым нечего терять.Простите, что с суконным рыломвтемяшился в калашный ряд.
Но я не в школах образован,а больше в спорах да в гульбе.Вы – доктора, а я – плебей,и мне плевать на все резоны.
Пойду мальчишкой через вексухой и жаркою стернею.Мне нужен Бог и Человек.Себе оставьте остальное.
(1964)«Колокола голубизне…»
Колокола голубизнерокочут медленную кару,пойду по желтому пожару,на жизнь пожалуюсь весне.
Тебя поносят фарисеи,а ты и пикнуть не посмей.Пойду пожалуюсь весне,озябну зябликом в росе я.
Часы веселья так скупы,так вечно косное и злое,как будто все в меня весноювонзает пышные шипы.
Я, как бессонница, духовени беззащитен, как во сне.Пойду пожалуюсь веснена то, что холод не уходит.
1965«Весна – одно, а оттепель – иное…»
Весна – одно, а оттепель – иное:сырая грязь, туманов серый дым,слабеет лед, как зуб, крошась и ноя,да жалкий дождь трещит на все лады.
Ее приметы сумрачны и зыбки,в ее теплыни холод затаен,и снег – не снег, и тает по ошибке,да жалкий дождь клубится сатаной.
Все планы – в прах, все вымыслы повыбрось,не доверяй минутному теплу.Куда ни глянь – всё мокрота да рыхлость,да жалкий дождь стекает по стеклу.
И мы хмелеем, даром что тверёзы,разинув рты на слякотную хмарь,но молча ждут мордастые морозыда жалкий дождь бубнит, как пономарь.
1963«Нам стали говорить друзья…»
Нам стали говорить друзья,что им бывать у нас нельзя.
Что ж, не тошней, чем пить сивуху,прощаться с братьями по духу,
что валят прямо и тайкомна времена и на райком,
окончат шуткой неудачной –и вниз по лестнице чердачной.
А мы с тобой глядим им вследи на площадке тушим свет.
1963«Живу на даче. Жизнь чудна…»
Живу на даче. Жизнь чудна.Свое повидло…А между тем еще однадуша погибла.
У мира прорва бедолаг, –о сей минутекого-то держат в кандалах,как при Малюте.
Я только-только дотянувот эту строчку,а кровь людская не однузальет сорочку.
Уже за мной стучатся в дверь,уже торопят,и что ни враг – то лютый зверь,что друг – то робот.
Покойся в сердце, мой Толстой,не рвись, не буйствуй, –мы все привычною стезейпроходим путь свой.
Глядим с тоскою, заперты,вослед ушедшим.Что льда у лета, добротыпросить у женщин.
Какое пламя на плечах,с ним нету сладу, –принять бы яду натощак,принять бы яду.
И ты, любовь моя, и ты –ладони, губы ль –от повседневной маетыидешь на убыль.
Как смертью веки сведены,как смертью – веки,так все живем на свете мыв двадцатом веке.
Не зря грозой ревет Господьв глухие уши:– Бросайте всё! Пусть гибнет плоть.Спасайте души!
1966«Когда трава дождем сечется…»
