Кольцевой разлом - Андрей Добрынин

  - Не надо мистики,- поморщился Сергей Николаевич, уже успевший удобно расположиться в кресле за своим рабочим столом. - Все подобные загадки непременно имеют вполне рациональное объяснение. Причем ответы на кое-какие вопросы просматриваются даже в вашем очень кратком докладе. Вот например: мы знаем, что после Москвы Корсаков всплыл в Нагорном Карабахе в качестве военного инструктора армянских формирований. Верно?

  - Так точно,- кивнул Анатолий Петрович. - Среди армянских солдат и офицеров распространились слухи об американском инструкторе, дошли до нас, и мы приказали нашей агентуре проверить эти слухи, а по возможности и выяснить личность американца. Нашему агенту удалось незаметно сфотографировать Корсакова, фотографию переправили в Москву, и все стало ясно.

  - Значит, Корсаков из Москвы, где он находился в весьма затруднительном положении, перебрался в Нагорный Карабах,- заключил генерал. - Вы говорите - "он поехал туда, куда хотел". А почему вы думаете, что он хотел в Карабах? Ему ведь очень трудно было бы покинуть Москву без посторонней помощи. Просто нашлись люди, которые помогли ему выехать из города на определенных условиях. Если они хотя бы приблизительно представляли себе, с кем имеют дело, то условия вполне понятны: отвоевать, причем не бесплатно, какое-то время за свободу Карабаха. Лично я считаю, что самому Корсакову такой вариант был симпатичен со всех точек зрения. С материальной - потому что уже не требовалось искать работу по всему миру, имея при этом врагов в лице ФБР, Интерпола и американской мафии. Зарплату ему, как мы знаем, исправно платили и в Карабахе. Кажется, он не зря ее получал?

     - Да, известно, что, например, операция по взятию Мардакерта была разработана и осуществлена под его руководством. Об этом даже американские газеты писали,- подтвердил заместитель генерала. - Кроме того, он наладил повседневную боевую учебу в армянских войсках, помогал закупать оружие... Словом, помощь оказал неоценимую.

  - Ну вот, это что касается материальной стороны дела,- сказал Сергей Николаевич. - Но участие в карабахской войне на стороне армян, как мне кажется, должно было привлекать Корсакова и по моральным соображениям. Мы в свое время пришли к выводу, что он является весьма принципиальной личностью,- на свой лад, конечно. А тут защита христиан, друзей России от иноверцев! Хотя какие теперь у России друзья... Ну ладно, дальше.

  - В 1992 году Корсаков появляется в Абхазии. Там было много людей, воевавших ранее в Карабахе, так что опознали его сразу же, и наша агентура уведомила нас о его приезде. Он вступил в один из казачьих добровольческих отрядов, а затем и возглавил его после ранения командира. Его отряд вошел в Сухуми одним из первых, однако никаких отличий от Абхазской республики, в отличие от других командиров добровольцев, Корсаков не получил. Возможно, он сам отказался от всех отличий во избежание нежелательной огласки.

  - Думаю, что абхазы дали Корсакову все, что ему полагалось при его заслугах, и даже больше того,- заметил генерал. - Благодарить они всегда умели, только в данном случае сделали это неофициально, не афишируя. Не случайно же Корсаков стал вдруг абхазом по паспорту. Я вот все думаю: не поторопились ли мы дать ориентировку на его нынешнюю фамилию? Засветим, чего доброго, агента, который нам эту фамилию сообщил, а Корсаков просто сменит документы, и дело с концом.

  - Но так у нас все-таки был какой-то шанс, ведь какое-то время ему приходилось пользоваться тем паспортом,- возразил заместитель. - А о том, что Корсакову сделали паспорт на фамилию Корсая, знал не только   наш агент. К тому же опознать Корсакова могли и в России, так что за агента особенно беспокоиться не стоит.

  - Ну, дай-то Бог,- проворчал Сергей Николаевич. - Думаю, что теперь, после появления ориентировки, Корсаков, конечно, сменил документы, однако искать его все равно надо. Выехал-то он не за рубеж, а в Россию.

  Возникает вопрос: чего ему здесь надо? Вряд ли он решил пойти работать востоковедом. Помимо той интересной информации, которую мы от него можем получить, мы должны решительно исключить всякую возможность противоправных действий с его стороны. А действия Корсакова могут быть чрезвычайно опасными - вы изучили его досье и знаете об этом не хуже меня. Служба безопасности президента реорганизована, на нее кивать мы уже не можем, а обстановка в стране сложная. Корсаков, возможно, и принципиальная личность, и патриот, но, с другой стороны, он всю жизнь работал на тех, кто ему платил, а работа его заключалась в том, чтобы убивать людей. Кроме того, патриотизм каждый человек понимает по-своему: один во имя блага Отечества открывает, например, пекарню и печет булки, а второй решает убить президента. Наша же работа состоит в том, чтобы исключить всякие неожиданности в деле охраны государства.

  - Тем более что мы не можем проследить все время его пребывания в "горячих точках" СНГ. За эти годы он мог съездить куда угодно, вступить в контакт с какими угодно силами, в том числе и враждебными нынешнему российскому строю,- заметил Анатолий Петрович, своей репликой тактично выразив полное согласие с мнением начальства. А генерал мысленно повторил про себя скользкую формулировку "нынешнему российскому строю". "Вот именно - нынешнему,- подумал он. - Нынешнему..." С усилием заставив свои мысли перестать крутиться вокруг двусмысленного оборота, генерал произнес:

  - Усильте агентурную работу в ветеранских, патриотических, националистических, казачьих и тому подобных организациях. Я полагаю,   что Корсаков не собирается вести в Москве обычную частную жизнь, а если он задумал какую-то акцию, то ему будет логично опереться на людей, близких к патриотическим организациям достаточно воинственного направления. Поработайте также по криминальным структурам, особенно с кавказской окраской: по армянским, абхазским, чеченским...

  - Кое-что уже делается,- кивнул заместитель генерала.

  - На коммунистов пока времени не тратьте. Такой человек, как Корсаков, с ними абсолютно несочетаем,- произнес генерал и в знак завершения беседы поднялся из-за стола.

   Пока незнакомец со спокойной усмешкой смотрел в упор на капитана Ищенко, тот успел во всех подробностях вспомнить, где он видел эти ярко-голубые холодные глаза и это лицо,- правда, тогда еще окаймленное короткой и жесткой седеющей бородой. Примерно месяц назад, в ветреный, слепивший бликами апрельский день, дежурившей по городу оперативной группе, в которую входил капитан Ищенко, было приказано выехать на плодовую станцию Тимирязевской сельскохозяйственной академии, где игравшие дети обнаружили два трупа.

  - Трупы криминальные?- с тоской спросил Ищенко, прекрасно понимая глупость вопроса. Спросил же он лишь потому, что прекрасная весенняя погода совершенно не вязалась с такого рода сообщениями. Дежурному по городу вопрос тоже показался глупым - он хмыкнул и сказал:

  - Не волнуйся, на инфаркт я тебя не пошлю. Криминальнее некуда - два мужика с отрезанными головами.

   Плодовая станция оказалась на редкость глухим местечком. Ищенко напрасно полагал после первых лет трех своей работы оперативником уголовного розыска при ГУВД, будто в Москве почти не осталось мест, в   которых он не бывал: с каждым следующим днем своей работы в дежурной   опергруппе он узнавал все новые потайные уголки громадного города, а порой попадал в такие джунгли, из которых свежий человек без знания местности мог бы выбираться целыми сутками, да и то если бы ему посчастливилось встретить тамошнего обитателя, какого-нибудь сторожа или кладовщика, и спросить у него дорогу. По глухой улочке, с одной стороны которой ветер шумел в голых ветвях возвышавшихся за забором столетних деревьев, а с другой виднелись за забором же разбросанные по обширному полю овощные теплицы и какие-то склады, "рафик" опергруппы подкатил к гостеприимно распахнутым воротам плодовой станции. Станция представляла собой обычный дачный домик с застекленной террасой, вокруг которого раскинулись опытные участки - иные совсем голые, а на иных топорщилась ломкая поросль неокрепших плодовых саженцев. Ищенко сразу решил, что ничего существенного здесь украсть нельзя, а стало быть, нет и почвы для столь серьезной "мокрухи". В отдалении, за домиком станции, у забора возвышался какой-то холм, окруженный могучими дубами, а возле него виднелись фигуры милиционеров из патрульной группы, направленной к месту происшествия дежурным по городу. Рядом с милиционерами топталась кучка людей в штатском. Патруль, как ему и полагалось, сохранял в неприкосновенности обстановку на месте происшествия, а также нашел и задержал возможных свидетелей. Однако в таком глухом месте, да еще со всех сторон обнесенном высоким забором, все свидетели, как и предполагал Ищенко, оказались работниками плодовой станции. Взрослым зевакам здесь также неоткуда было взяться, а детей, обнаруживших трупы, трех мальчишек лет одиннадцати, милиционеры оттеснили в сторонку, и сейчас ребята стояли кучкой и о чем-то возбужденно спорили. Опергруппе пришлось оставить свой "рафик" у ворот, рядом с милицейским "москвичом", потому что машина наверняка застряла бы, если бы попыталась проехать прямо к холму по раскисшей земле опытных участков. Благодаря своему кипучему характеру Ищенко становился неформальным лидером в любом коллективе, в котором ему приходилось работать, и   данная группа не являлась исключением. Ищенко первым спрыгнул на клейкую землю, бодро скомандовал:"За мной, менты проклятые!" - и размашисто зашагал к месту происшествия.