Сердце матери - Мари-Лора Пика
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
ДОБРАЯ МАМА
Как человек, у которого никогда не было матери, я довольно неплохо вышла из затруднения. Сначала у меня была бабушка, а потом Мари-Те — женщина, которая впоследствии стала бабушкой для моих детей. Я называю ее Мари-Те. Мари-Тереза Мишон была моей учительницей рукоделия в пятом классе в колледже Жолио-Кюри. Между нами сразу установились хорошие отношения. Я думаю, ее тронуло мое умение радоваться жизни. В то время я была довольно забавной девчушкой. Я не привыкла плакать над собой и спрятала отцовское насилие в глубинах памяти. Я не была заводилой компании, скорее, ее душой. По правде говоря, юмор был моим спасением, способом самозащиты. Я не упускала случая повеселиться и первой отпускала шутки, причем обычно очень громко. Но я не была злой и никогда ни с кем не конфликтовала. Правда, я не любила шить, но и не скрывала этого: я проводила больше времени за распарыванием строчки, чем за собственно шитьем. К счастью, Мари-Те была очень терпеливой и с улыбкой наблюдала, как я демонстрирую свою силу воли.
Я сразу же полюбила ее. Впервые я почувствовала симпатию к учителю. Она была такой ласковой, такой внимательной. Надо сказать, что в моем классе было всего десять учениц. На занятии царила атмосфера спокойствия, и мы непринужденно болтали во время работы. Конечно же, мы обсуждали свои девичьи дела. Вещички, парней… В четырнадцать лет я была довольно крупной, но мне было еще далеко до кокетки: внешний вид был самой меньшей из моих забот, никто и никогда не учил меня следить за собой. Именно Мари-Те посоветовала мне уделять себе больше внимания, старательнее укладывать волосы и тщательнее подбирать одежду. Иногда она делала мне небольшие подарки, к примеру что-нибудь из косметики. Она давала мне советы, которые, должно быть, матери дают дочерям. Ее комплименты были поощряющими, и благодаря ее влиянию я постепенно становилась более женственной.
Закончив пятый класс, я перешла в класс шитья, там же, в колледже. Но шитье меня уже не вдохновляло так, как раньше! Поначалу я выбрала класс кулинарии, но количество мест было ограничено, и я уступила свое более старательной девочке, а сама вернулась к Мари-Те. Постепенно она заменила мне мать, и я обращалась к ней с любыми проблемами. Мари-Те была в курсе истории, касающейся моего отца, поскольку работники социальной службы передали ей мое дело. Мы никогда не говорили об этом — Мари-Те была очень сдержанна, — но я всегда чувствовала, что она очень внимательна ко мне. Пока я училась в школе, отец подошел к ней всего два-три раза, и каждый раз беседа была немного натянутой.
— Здравствуйте, месье! У Мари-Лоры все получается. Это чудесная девочка!
— Да? Вы в этом уверены?
— Правда, она не в восторге от шитья, но она старается.
— Меня это удивляет.
— Почему?
— Потому что она такая же лентяйка, как и ее мать. И вообще она — копия матери.
— Вы несправедливы. Мари-Лора прилагает немало усилий, она делает успехи…
— М-м…
— Знаете, в глубине души это очень хорошая девочка.
— Ну что ж! Сразу видно, что вы не знаете Мари-Лору.
Его отношение шокировало Мари-Те, и она старалась успокоить меня.
— Не слушай того, что говорит отец. Он тебя совсем не знает.
Отец не выносил, когда обо мне хорошо отзывались. Если я получала плохие оценки, он, подписывая мой дневник, усмехался:
— Очень хорошо, дочка, продолжай в том же духе…
Однажды Мари-Те повезла нас в Сен-Мало. Впервые я увидела океан. Это был волшебный момент в моей жизни!
С нами поехала ее сестра. Их отношения просто потрясли меня: приятно было видеть, что родственники могут так отлично общаться. Между мной и Кристелль тоже были хорошие отношения, но далеко не такие близкие. Мари-Те открыла мне, что такое идеальная семья.
Ее присутствие поддерживало меня, мы начали видеться и во внеурочное время. По утрам в воскресенье я часто встречала ее в центре округа Мелен, где делала покупки, и мы вместе выпивали по чашечке кофе.
В семнадцать лет мне надоело шитье, и я устроилась ученицей в одну из кондитерских GRETA. Так закончились мои школьные годы. Наши жизненные пути разошлись, но я была уверена, что вскоре снова встречусь с Мари-Те.
Именно тогда я попыталась отыскать свою мать. Однажды к отцу пришел какой-то человек по поводу продления страховки. Думаю, ему нужно было уточнить некоторые данные. Случайно я услышала их разговор.
— У меня есть несколько вопросов к вашей жене, Мари-Франс Гризон. Подскажите, пожалуйста, как с ней связаться.
— К моей бывшей жене, вы хотели сказать. Я знаю только, что она живет в пригороде Немура.
Немур… Итак, моя мать живет максимум в сорока километрах от нас. Это был шанс, и я не раздумывала ни секунды. Я была в том возрасте, когда необходимо знать, кто ты. Не знаю, на что я надеялась, просто была заинтригована. Я поговорила с Кристелль. В то время она уже жила с парнем: в семнадцать лет она ушла из дому, причем с разрешения отца, довольного тем, что наконец-то удалось избавиться от строптивого подростка. Когда я рассказала, что наша мать живет поблизости и я хочу ее найти, Кристелль одобрила мою затею. О Мари-Франс Гризон мы не знали ничего, кроме имени. Мы даже не знали дату ее рождения. Но достаточно было и фамилии…
В следующий понедельник Кристелль зашла за мной после обеда. Отца не было дома, да мы вовсе и не собирались посвящать его в нашу затею. Оставалось только перейти улицу, чтобы попасть в почтовое отделение, расположенное как раз напротив нашего дома. Там было подключение к Минителю,[1] и спустя всего лишь несколько минут мы нашли номер телефона и адрес. Вернувшись домой, я набрала номер.
— Здравствуйте, это квартира Мари-Франс Гризон?
— Да.
— Это вы и есть?
— Да.
— Меня зовут Мари-Лора Пика. Я — ваша дочь.
— …
— Алло?
— Да, я слышу. У меня действительно есть дочь с таким именем. Что вы хотите?
— Увидеть вас.
— …
— Со мной Кристелль. Мы не могли бы навестить вас в ближайшие дни?
— …
— Алло?
— Да, хорошо. Можете прийти в следующее воскресенье.
— Спасибо, до воскресенья.
— До воскресенья.
И это все. В ее голосе не было теплоты, он был абсолютно нейтральным. Эта женщина не показалась мне ни довольной, ни встревоженной. Всего лишь немного удивленной. Мы с Кристелль, однако, не падали духом и рассказали обо всем Ричарду, который по-прежнему жил в отцовском доме.
— Ты поедешь с нами?
— Нет, не поеду.
— Ты уверен?
— Более чем. Этой женщины для меня не существует. Довольно и того, что я помню. Я не хочу ничего о ней знать.
Нога, которую он едва не потерял из-за нее, сцена на балконе… Я его понимала. Что касается Кристелль и меня, то с нами дело обстояло совсем по-другому: у нас не было никаких воспоминаний. Мы хотели найти эту незнакомку, чтобы составить обо всем собственное мнение.
В следующее воскресенье парень Кристелль отвез нас по указанному адресу. Конечно, отцу мы и словом не обмолвились о поездке: он, несомненно, запретил бы нам ехать.
После крутого поворота мы увидели очертания фермы, расположенной ниже дороги. Вот мы и на месте. Во дворе виднелось нечто огромное: внушительная фигура, лениво машущая чем-то, напоминающим руки. Подъехав, мы поняли, что это она, Мари-Франс. Казалось, она предлагает водителю припарковаться у стены. Нас просто шокировала ее тучность. Потом меня охватило разочарование. У меня перед глазами стояло милое лицо с фотографии, и я ожидала увидеть привлекательную женщину, чья красота с годами, конечно, поблекла, но все-таки… Вместо этого я увидела, что моя мать, на которую, как мне говорили, я так похожа, весит около ста пятидесяти килограммов, что ее ширина практически равна росту и выглядит она невероятно неухоженной. Более того, она вовсе не была приятной! Немного растерянная, я без особого энтузиазма пожала ей руку. Кристелль последовала моему примеру. Наша мать даже не улыбнулась. Хуже того, ее лицо не отражало ровным счетом ничего. Возможно, ей было неловко, как и нам. Мы прошли за ней в дом и, переступив порог, почувствовали запах затхлости и сырости. Внутри было очень грязно. В гостиной мы увидели четырех мальчишек, сидящих на диване. Ни один из них не встал, чтобы поздороваться. Появился пожилой мужчина и сдержанно пожал нам руки. Мы догадались, что это был спутник Мари-Франс. Заметив наше вопросительное молчание, он, кивнув в сторону дивана, сказал:
— Это мои сыновья.
Итак, у нас было четверо сводных братьев. После поспешного знакомства мы сели за стол и в неловком молчании жевали рубленое мясо и макароны. Никто не осмеливался что-то произнести, а редких замечаний относительно еды оказалось недостаточно, чтобы разрядить обстановку. Лишь в конце обеда Кристелль осмелилась заговорить на интересующую нас тему.
