Два долгих летних дня, или Неотпразднованные именины - В Тюрин

И тогда решили действовать, не дожидаясь появления Петра в Петербурге. Риск большой: не изолировав императора, низвергнуть его, провозгласить Екатерину, не будучи уверенными, что Петр не ринется в Кронштадт или в действующую армию. Но выбора не было, понадеялись на атмосферу всеобщего недовольства, на нерешительность и трусость императора и, конечно, на великое русское "авось". И надежды их оправдались.

Утром 29 июня (это была суббота) Екатерина получила донесение от заседавшего непрерывно Сената, где содержалось поздравление с днем тезоименитства наследника цесаревича Павла Петровича (о Петре III - ни слова) и сообщение, что в столице все "состоит благополучно". В шесть утра войска двинулась к Петергофу. По пути Екатерину встретил вице-канцлер князь Александр Михайлович Голицын, который вез письмо Петра с предложением примирения и обещанием исправиться. Голицын, передав письмо, принес присягу верности Екатерине и присоединился к ее свите. В одиннадцать утра Екатерина в сопровождении конногвардейцев въехала в Петергоф, уже занятый ее передовыми частями. К тому времени гусары Алексея Орлова блокировали все подступы к Ораниенбауму и изолировали потерявшего всякое присутствие духа императора. В Петергофе Екатерина получила второе письмо Петра. Он просил прощения, отказывался от престола и умолял отпустить в родной Голштейн с Воронцовой и Гудовичем; он не знает, что решено заточить его в Шлиссельбург, куда отправлен посланец, чтобы приготовить каземат. Осталось только выманить Петра из дворца и избежать столкновения с голштейнцами. Миссию эту взялся исполнить генерал Измайлов. Генерал, которому Петр доверял... С готовым актом отречения Измайлов явился к Петру и через несколько минут получил желаемую подпись от императора, впавшего в состояние прострации.

В Петергофе, куда Петра привезли в первом часу дня 29 июня, он подвергся унижениям. История российская - и древняя, и новейшая - небогата примерами великодушия к проигравшим. Грубо приказали ему раздеться и, не дождавшись, сорвали Преображенский мундир. Некоторое время он сидел в одной рубашке, босиком, под насмешки и издевки солдат. Потом упал в обморок. Очнувшись, умолял не разлучать его с Елизаветой Воронцовой.

Н. И. Панин, обращаясь спустя много лет к этому дню, сокрушенно писал: "...Считаю величайшим несчастием моей жизни, что был обязан видеть Петра в это время". А в пятом часу дня из ворот Петергофа выехала большая карета "с завешенными гардинами, у которой на запятках, на козлах и по подножкам были гренадеры во всем вооружении, а за ними несколько конного конвоя". Отрекшегося от престола императора увозили в Ропшу. Она станет для него последним и недолгим местом жительства.

Кончился для Петра еще один долгий июньский день, день его именин... Екатерина на полпути к Петергофу, возбужденная, торжествующая, измученная напряжением, заснула не раздеваясь.

А потом начался пир победителей. 30 июня, в воскресенье, императрица торжественно въехала в столицу во главе гвардейских войск и линейных полков. Из окон, с крыш, заборов народ шумно приветствовал императрицу. Звон колоколов смешивался с полковой музыкой. В полдень Екатерина прибыла во дворец, где ее встретили наследник, сенат, синод и придворные, а оттуда проследовала в церковь, к молебну. Сержант Преображенского полка Гавриил Романович Державин в своих "Записках" вспоминал: "...День был самый красный, жаркий. Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены - пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки в неистовом восторге радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случилось". Пил простой народ, не держалась на ногах и полиция.

Екатерина отблагодарила население, не только разрешив трехдневное пьянство в Петербурге. Был обнародован указ "об облегчении народной тягости": снизили на десять копеек с пуда цену на соль, "яко самой нужной и необходимой к пропитанию человеческой вещи". Сколько же соли надо было съесть, чтобы ощутить это благодеяние! А вот сподвижники по заговору были действительно одарены щедро: повышения по службе, чины, пенсии, дворянские звания и, главное, души, сотни душ рабов-крепостных. Раздачи крестьян и укрепление власти дворян над ними будут сопровождать все царствование поклонницы Дидро и Монтескье, и пропасть, вырытая Петром 1, будет углубляться.

А самовластие, боясь которого свергли Петра III? В манифесте Екатерины II о восшествии на престол назидательно сообщалось, что "самовластие, необузданное добрыми и человеколюбивыми качествами в государе, владеющем самодержавно. есть такое зло, которое пагубным следствием непосредственною бывает причиною". Екатерина не стала жестоким деспотом, но осталась самодержицей в полной мере.

Неудобством для Екатерины оставался свергнутый император. Судьба Петра Федоровича была предрешена, видимо, в тот день, когда его отвезли в Ропшу, не в Шлиссельбург, как вначале предполагалось. В России уже жил в это время в шлиссельбургском каземате один бывший император - полубезумный, несчастный Иоанн Антонович. Теперь второй? И это при полном отсутствии прав на престол у Екатерины при сыне-наследнике?

Решение, конечно, приняла сама Екатерина. Но никогда вслух не высказала. Ближние к ней люди это хорошо поняли, к тому же Орловых продолжали заманивать возможностью брака Григория с императрицей. Так свершался заключительный этап трагедии.

Орловы торопятся. Живой Петр Федорович - препятствие честолюбивым замыслам братьев. Уже 30 июня по Петербургу разносятся слухи, что Петр Федорович нездоров. А он чувствует себя отнюдь неплохо и просит привезти любимую кровать из Ораниенбаума. В тот же день, 30 июня, ораниенбаумская кровать появилась в Ропше. Получает он (также по его просьбе) скрипку, собаку и камердинера. Петра держат в тесной комнате, не разрешают выйти даже на террасу или в другое помещение. Над ним издеваются. Шестого июля утром вышедший в сад "подышать чистым воздухом" камердинер Петра внезапно схвачен солдатами, посажен в уже приготовленный экипаж и увезен. Петр остается один на один с тюремщиками...

Вечером из Ропши прискакал гонец с письмом Екатерины от Алексея Орлова. Пьяной рукой Орлов написал:

"Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князь Федором; не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить". На ужине, кончившемся умышленным (и уж меньше всего случайным) убийством Петра, кроме Алексея Орлова и Федора Барятинского, присутствовали и другие, те, которые "все до единого виноваты": будущий камергер Григорий Теплов, лейб-медик Карл Крузе, сержант гвардии Николай Энгельгардт, конногвардейский капрал Григорий Потемкин, отец русского театра Федор Волков и еще несколько человек. Кто из них задушил Петра, в точности неизвестно, но убивали все.

На следующий день "скорбный" манифест Екатерины II сообщил, что "бывший император Петр Третий обыкновенным прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим впал в прежестокую колику" и скончался. В ночь с 7 на 8 июля тело Петра было перевезено в Александро-Невскую лавру. Гроб, обитый красным бархатом, с наброшенным на него парчовым покровом, вокруг которого не поместили ни орденов, ни других знаков отличия, был поставлен на катафалк. Как сообщали очевидцы, лицо одетого в форму голштейнских драгун императора "черно, чернее, чем у апоплектика. На шее широкий шарф, но офицеры не дают времени всмотреться, приглашая проходить, проходить..."

Народ, толпившийся вокруг церкви, долго не расходился, словно ожидая чего-то. Уже ходили, как отмечали полицейские донесения, по городу "неосновательные толки и пустые враки".

Ни новая императрица, ни придворные, ни простой люд - словом, никто из расходившихся после погребения и представить себе не мог, что эти толки и враки спустя годы вдруг обретут реальность в плутоватом, бородатом и трусоватом лицедее, который в странном и необъяснимом порыве примет имя погребенного в июльский день 1762 года человека и даст свое настоящее имя пронесшемуся по России жуткому и кровавому смерчу - пугачевскому бунту.

1 В 1742 году умер последний представитель Анхальт-Цербстского княжеского дома, и братья Иоганн-Людвиг и Христиан-Август (отец Фике), князья из побочной линии, Цербст-Дорнбургской, стали соправителями крошечного княжества Анхальт-Цербст.