Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - Чарльз Рууд

В 1973 году писатель Алтаев (псевдоним М.В. Ямщиковой) и в 1978 году бывший служащий фирмы Мотыльков издали свои воспоминания, где продолжали превозносить Сытина за доброжелательное и человеческое отношение к людям[14]. Кроме того, в 1978 году увидело свет второе, хотя и по-прежнему неполное издание сытинской «Жизни для книги». В предисловии к нему говорится, что «в принятых на XXV съезде КПСС «Основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976-1980 годы» предусматривается дальнейшее развитие издательского дела, полиграфической промышленности и книжной торговли».

Имя Сытина, «русского самородка» и борца за свободу печати, в ту пору просто пригодилось режиму, продолжавшему подвергать цензуре каждую публикуемую строчку. Из недавних свидетельств его реабилитации назовем уважительную статью о Сытине, опубликованную в феврале 1986 года в «Книжном обозрении» по случаю 135-летия со дня его рождения[15].

Дом № 12 по Тверской улице в Москве, где расположена последняя квартира Сытина, отмечен мемориальной доской, и в 1991 году здесь отмечался юбилей Сытина – его 140-летие. На могиле Сытина на Введенском кладбище в Москве ныне установлен мраморный памятник. А вот мемориальная доска на крупнейшей московской типографии Сытина, названной впоследствии Первой Образцовой, свидетельствует о том, что у Сытина-капиталиста была и своя ахиллесова пята. Доска установлена в честь печатников, чья забастовка послужила одним из толчков к революции 1905 года.

И все же, с точки зрения марксистов, Сытин стал капиталистом в силу наивного заблуждения, ибо в его время у простого человека, наделенного энергией, упорством и сметкой, не было другого пути. В Советском Союзе воспевают в Сытине именно простосердечного, великодушного человека из народа, а ведь это тот образ, который всячески поощрял и насаждал сам Сытин. В нем есть большая доля правды. Многие современники искренне почитали Сытина за простоту обхождения, щедрость, внешнюю скромность, умение стойко переносить удары судьбы и даже за острый язык, который с годами оттачивался благодаря самообразованию.

Сытин, безусловно, культивировал этот образ. Он любил привлекать внимание к своему происхождению, к тому, что ради помощи семье бросил школу, что приехал в Москву в лаптях. Он никогда не заботился о разборчивости своего корявого почерка, а заключая сделки, зачастую отчаянно торговался, словно до сих пор сидел в своей лавке на нижегородской ярмарке. От него веяло простонародной честностью, и он не признавал нужды в письменных договорах между людьми слова. Однако не раз, бывало, деловые партнеры обнаруживали, что угодливая память подсказывает Сытину совсем другие условия сделки, нежели те, о которых они договорились поначалу.

Октябрьская революция лишила Сытина обширного поля для его деловой предприимчивости. Однако, судя по тому, чего он достиг к 1918 году, Сытин был воплощением предпринимательского успеха в сфере средств массовой информации – самой молодой, но наиболее чуткой к переменам из отраслей тогдашней промышленности. Начало его стремительного взлета пришлось на те самые годы, когда индустриализация делала в России первые шаги, и он входит в число крупнейших капиталистов своего времени, которые вызывают сегодня пристальный интерес ученых, исследующих проблему влияния технического прогресса на облик дореволюционной России.

Иван Дмитриевич Сытин родился 24 января 1851 года в селе Гнездниково Костромской губернии, что километрах в пятистах к северо-востоку от Москвы[16]. Губерния эта, вместе с Московской, Ярославской, Нижегородской, Владимирской, Рязанской, Калужской, лежит на исконно российских землях, издревле бывших как бы родовым гнездом великого русского народа и русского православия. Как и в других центральных губерниях, костромичи жили в основном крестьянским трудом, отвоевывали землю у бескрайних лесов подсечно-огневым способом и пахали по-старинке плугом, запряженным лошадью.

В 1851 году все дальние путешествия из Костромы совершались главным образом по внутренним водным путям и прежде всего – по Волге, берущей начало на Валдайской возвышенности к юго-востоку от Петербурга, протекающей затем по юго-западной оконечности губернии и поворачивающей на юг – к Каспийскому морю. Волжский портовый город Кострома был местом оживленной торговли, крупным перевалочным пунктом и имел славное историческое прошлое. Здесь, в стенах Ипатьевского монастыря, возведенного в XIV веке крещеным татарским князем, от которого происходит знаменитый род Годуновых, Михаил Романов принял гонцов Земского Собора, призвавшего его в 1613 году на русский трон, и положил начало царской династии, правившей в России триста четыре года. В 1836 году появилась патриотическая опера Михаила Глинки «Жизнь за царя», где композитор воспел народного героя, костромского крестьянина Ивана Сусанина, пожертвовавшего жизнью ради спасения царя Михаила от польских захватчиков[17].

Вверх по течению от Костромы находился Ярославль, основанный в XI веке князем-законодателем Ярославом Мудрым. Ниже по течению, примерно в двадцати часах пути на пароходе, стоял Нижний Новгород; там в 1612 году был сборный пункт народного ополчения, изгнавшего поляков, а с начала XIX века каждое лето проводилась крупнейшая в России ярмарка. Иностранцы, путешествовавшие по этому речному пути в XIX веке и записавшие свои впечатления, рассказывают о культуре, ничуть не затронутой западноевропейским влиянием, и о том, что народ гордится этим. Здесь, в русской глубинке, Сытин впитал то национально-патриотическое чувство, которое пронес через всю жизнь.

Родное сытинское Гнездниково называлось селом, так как в нем в отличие от деревни была церковь; там считалось, что Сытины занимают более высокое положение по сравнению с крестьянами. Во-первых, отец Сытина Дмитрий Герасимович, хотя и происходил из крестьян, но еще в деревенской школе выделялся сметливостью и впоследствии стал волостным писарем. Во-вторых, и он, и его жена Ольга Александровна умели читать, а такое редко встречалось в крестьянской семье в середине XIX века, когда лишь каждый десятый в России был грамотным.

Материально семья жила немногим лучше односельчан, трудившихся на земле. Сытин вспоминает, что родители, едва сводившие концы с концами, мало обращали внимания на него, двух его сестер и младшего брата. Тяжело приходилось и из-за случавшихся с Дмитрием Герасимовичем «припадков меланхолии», то есть запоев. (В этом пороке Сытин винил «тяжкое время» и позднее предлагал бороться с ним с помощью грамотности и хороших книг.) Возможно, Дмитрий Герасимович выбрал в собутыльники школьного учителя, в некотором смысле ровню себе, так как в селе наверняка не было больше ни одного мало-мальски грамотного мужика. Мальчишкой Сытину приходилось видеть, как утром этот учитель приходил на урок еще хмельной.