Удача Фаусти (ЛП) - Корте Белла Ди

Каждый мой мускул напрягся до такой степени, что моё сердце сжалось. Когда я ответил, мой голос прозвучал низко и грубо. Слишком грубо. Мне это не понравилось.

— Это чертовски смелое заявление. Говори то, что имеешь в виду, и имей в виду то, что говоришь, Скарлетт.

Ей потребовалось мгновение, но она поняла меня больше, чем я сам себя. Я не намекал на то, что она лжёт. Я бросил ей вызов, чтобы она подтвердила свои слова. Глаза Скарлетт широко распахнулись, прежде чем всё её существо расслабилось, почти смягчилось, сдаваясь. Даже если она не осознавала этого или не признавала вслух, она всегда знала, что принадлежит мне, а я принадлежу ей. С самого начала моя жизнь вращалась вокруг неё. Я почувствовал это в ту ночь, стоя под водопадом снежинок, наблюдая за тем, как Скарлетт танцевала в окне танцевальной студии своих родителей. Тогда я посвятил себя ей. Своей жизнью и своей душой. Как только моё тело отведало вкус её тела, я понял, что жажда никогда не прекратится. Я был бы готов к этому во всех смыслах, и даже в тех, которые не имеют значения.

Не нужно было быть гением или кем-то, кто чувствовал на таком уровне, как она, чтобы понять, что между нами что-то меняется, что-то, что невозможно изменить.

Отношения между нами постоянно менялись, начиная с той ночи. Её жизнь и моя, казалось, скрутились в такой тугой узел, что никто и ничто никогда не сможет его распутать. Иногда это было чертовски болезненно. Иногда это вызывало во мне эйфорию, превосходящую самый высокий из максимально возможных экстазов. Пропасть, которую нужно было закрыть, жаждала близости, тесноты. Она требовала этого.

Скарлетт использовала свой ботинок, чтобы провести невидимую линию между нами – носок её каблука заскрежетал по земле.

— Я... — Она сделала глубокий, глубокий вдох, медленно выпуская воздух. Уличный фонарь освещал её лицо, отбрасываемые им тени ещё больше подчеркивали её выступающие кости. — Не призывай меня покинуть тебя или отказаться от следования за тобой; ибо куда ты пойдёшь, туда и я пойду, и где ты остановишься, там и я остановлюсь. Где ты умрёшь... — Она тяжело сглотнула, её тонкая, изящная шея напряглась от почти насильственного движения. Я почти видел, как сильно бьётся её сердце, заставляя ткань над ним трепетать с каждым ударом, как бабочка бьётся о клетку. — ... умру и я, и там меня похоронят. Куда бы ты ни пошёл, Брандо Фаусти, я пойду туда же за тобой. Моё слово так же хорошо, как твоя кровь.

Ты – моя кровь, женщина. Слова вертелись у меня на кончике языка, но я сдержал их, слишком подавленный, чтобы говорить. Я кивнул один раз, сопротивляясь желанию поднять её и унести отсюда. Скарлетт была молода, но уже полностью посвятила себя тому, что было между нами – этому дикому чувству. Если бы это был огонь, она бы предалась ему, а потом разложила пепел так, чтобы получились буквы моих и её инициалов. Это шокировало меня снова и снова. Как чертовски глубоко я влюбился в неё, и как же дико всё выглядело между нами. Хотя слово «любовь» было ложью. Оно было слишком слабым, чтобы противостоять тому, чем это было на самом деле.

Она тоже кивнула в ответ. Затем Скарлетт сделала шаг ближе ко мне. Легкий ветерок пронёсся мимо, вместе с ним долетел запах алкоголя и сигарный дым. Прядь волос упала ей на лицо, и она убрала её, заправив за ухо. Её волосы были длинными и густыми, тёмно-каштановыми в темноте.

— Я знаю, что ты можешь выиграть, — прошептала она, — но скажи мне, что ты можешь потерять, Фаусти.

Возможно, в чём-то она и была молода, но ей понадобилось меньше секунды, чтобы всё понять. Что бы Зик ни сказал при ней, это заставило шестерёнки любопытства в её голове начать вращаться.

— Семьдесят штук, — сказал я. Другими словами, всё.

— И уважение, — добавила она.

Я пожал плечами.

— Мне не нужно их уважение. Люди будут уважать тебя или не будут. Раса не изменит их мнения обо мне. Но деньги говорят на всех языках. Вот почему я здесь. Мне нужен переводчик — ни больше, ни меньше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мы рассматривали друг друга, пока она не повернулась, наблюдая за толпой издалека. Скарлетт не представляла и половины, хотя я знал, что она собрала воедино четверть всего. Тридцать пять тысяч – вот что я мог выиграть, но я снова поставил свои незаработанные тридцать пять тысяч на себя. Личное пари между мной и Зиком. У меня не было ни тридцати пяти тысяч, ни тем более семидесяти, так что, если я проиграю, я получу деньги от Луки, чтобы оплатить свою ставку. Это была капля в море по сравнению с фондом, который он и его семья создали для меня. Семьдесят тысяч – это проценты. Однако к деньгам Фаусти прилагались ниточки, а до сих пор я отказывался быть их марионеткой. Я всегда знал, что когда-нибудь судьба позовёт меня в итальянский род, в мой род, но это будет на моих условиях. Принятие не всегда означает уступчивость – не тогда, когда ты устанавливаешь правила.

Я происходил от одного из самых безжалостных людей в этой монархии. Излишне говорить, что правила этой игры были впитаны с молоком матери. Но если бы я взял его деньги, это означало бы, что я в игре на его правилах и следовал им в течение длительного времени.

У него были люди в толпе, которые ждали исхода. Если бы я проиграл в гонке, они заплатили бы мой долг, а затем заковали бы меня в кандалы и цепи в метафорическом смысле. Это была такая маленькая цена за её счастье. Последствия не имели для меня никакого значения. Дом Сноу, её дом, был единственным местом, где я когда-либо видел истинное удовлетворение на её лице, когда Скарлетт входила. Он был так же хорош, как и у неё. Старина Сноу разрешил мне начать ремонт, но он хотел пятнадцать тысяч. Он дал мне время, но я не был в долгу ни перед кем и решил, как можно скорее уладить наши отношения. Остальные деньги пошли бы на рождественские подарки. У меня было на уме кое-что особенное.

Я участвовал в гонках то тут, то там, в основном на машинах, которые потом разворачивал и продавал, но ничего такого масштабного, как эта. Я был не из тех, кто действует, не подумав. Зик ненавидел меня настолько, что продолжал повышать ставки. Это был не первый раз, когда он приходил ко мне с пари. Однако это был первый раз, когда я согласился участвовать в игре. Месть Зика сработала в мою пользу. Как только деньги окажутся в моём кармане, я получу то, что мне нужно.

Она повернулась и снова посмотрела на меня.

— Ты... с его девушкой?

— Да, но она не принадлежала ему, хотя он и заявил на неё права. Некоторые парни не видят разницы между желанием и обладанием.

— Кажется, он не был согласен.

— Женщина не трахается с другим мужчиной, если она принадлежит кому-то другому.

Скарлетт вздрогнула.

— Она хочет принадлежать тебе, — сказала она

Я почувствовал, что сейчас начнутся неприятности, возможно, даже взрывоопасные.

— Никто не принадлежит мне, — сказал я.

При этих словах её сердце забилось быстрее, её грудь поднималась и опускалась быстрее. Я мог бы сказать, что она пыталась контролировать своё дыхание и боль, которую пыталась скрыть. Ей было больно, и моё чёртово сердце сжалось. Если бы она сейчас заплакала, я бы пролил кровь.

— Кроме тебя. Ты принадлежишь мне, единственному человеку, месту или вещи. Ты моя. Исключение из всех моих правил.

Прежде чем Скарлетт успела ответить, подбежал Митч, рядом с ним Вайолет.

— Время двигаться, Фаусти, или... ты знаешь правила. Ты проигрываешь.

Хотя Митч и Вайолет вторглись в наше личное пространство, наши взгляды встретились. Это было похоже на звёзды и небо, между нами что-то разжигало желание придвинуться ближе, прикоснуться и обжечься. Скарлетт покачала головой, заправив ещё одну прядь волос за ухо. Она отвернулась от меня. Вайолет взяла её за руку, и они пошли прочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Скарлетт, — сказал я.

Она остановилась, но не повернулась ко мне лицом.

— Рядом со мной, — произнёс я. — Всегда.

Скарлетт ждала, и когда я догнал её, я взял её за руку и повёл к сцене. Когда мы дошли до машины, люди уставились на нас. Скарлетт ещё раз взглянула на блондинку, и к её щекам прилила кровь. Она снова пошла прочь от меня, но, когда Скарлетт повернулась, я зажал в кулак кожаную куртку и развернул её лицом к себе.