Платье цвета полуночи - Пратчетт Терри

Бекки Пардон уставилась в землю.

– Госпожа, а у вас любовные части есть?

Ещё один талант, ведьме совершенно необходимый, – это ничем не выдавать своих мыслей и, в частности, ни при каких обстоятельствах не каменеть лицом. Недрогнувшим голосом и без тени смущения Тиффани ответила:

– Это чрезвычайно интересный вопрос, Бекки. А можно я полюбопытствую, почему он возник?

Теперь, когда её вопрос был озвучен и перешёл, так сказать, в открытый доступ, девочка явно почувствовала себя куда счастливее.

– Понимаете, госпожа, я спросила бабушку, можно, я стану ведьмой, когда вырасту, а она сказала, ничего хорошего в том нет, что мне самой не понравится, потому что ведьмы – они не по любовной части.

Под прицелом двух серьёзных, испытующих взглядов Тиффани лихорадочно размышляла. Это ведь фермерские дочки, они наверняка видели, как на свет появляются котята и щенята. Они и окот овец видели, и, скорей всего, как корова телится, – это дело шумное, его не пропустишь. Они знают, о чём спрашивают.

В этот миг вмешалась Нэнси:

– Просто, госпожа, если всё так, можно, мы заберём цветочки, вы ж на них уже посмотрели, а жалко, если они пропадут, не в обиду будь сказано. – И девочка на всякий случай отскочила.

Тиффани расхохоталась, сама себе удивляясь. Как же давно она не смеялась! Люди с интересом заозирались, а Тиффани успела-таки схватить обеих девчушек, не дав им сбежать, и развернула лицом к себе.

– Вы обе просто молодчины, – похвалила она. – Приятно видеть, что не все разучились думать. Никогда не стесняйтесь задавать вопросы. А вот и ответ на ваш: в том, что касается любовных частей, ведьмы устроены точно так же, как и все прочие люди, вот только у ведьм обычно столько дел, что им просто не до того.

Девочки с облегчением выдохнули: выходит, их труды не пропали даром; а Тиффани мысленно подготовилась к очередному вопросу. Задала его снова Бекки:

– Стало быть, у вас есть жених, госпожа?

– Нет, прямо сейчас – нету, – коротко отозвалась Тиффани, овладев собою настолько, чтобы в лице её ровным счётом ничего не отразилось. И повертела в руках букетик. – Но как знать, если вы всё сделали правильно, может, я найду себе кого-нибудь, вот и выйдет, что вы лучшие ведьмы, чем я. – Обе девочки просияли от такой откровенно вопиющей лести, и новых вопросов не последовало.

– А теперь вот-вот начнутся сырные гонки, – напомнила Тиффани. – Вы же не хотите их пропустить!

– Не хотим, госпожа, – хором отозвались девочки. И, уже уходя, исполненная облегчения и сознания собственной значимости Бекки потрепала Тиффани по руке. – С женихами оно всегда непросто, – объяснила она с убеждённостью человека, прожившего на свете (как совершенно точно знала Тиффани) целых восемь лет.

– Спасибо, – поблагодарила Тиффани. – Буду иметь в виду.

Что до ярмарочных развлечений – например, корчить рожи, просунув голову в лошадиный хомут, или там подраться подушками на скользком бревне, или даже вылавливать ртом лягушек – что ж, Тиффани могла в них поучаствовать, а могла и нет, на своё усмотрение; и, по правде сказать, предпочитала последнее. Но вот полюбоваться на старые добрые сырные гонки она любила – ну то есть посмотреть, как старый добрый сыр катится себе вниз по склону холма, хотя и не по изображению великана – иначе сыр потом никто и есть бы не стал.

В гонках участвовали твёрдые сыры, иногда сделанные специально для такого случая, а победителю-сыровару, чей сыр скатывался к подножию холма целым и невредимым, доставался пояс с серебряной пряжкой – и всеобщее восхищение.

Тиффани была настоящим мастером-сыроваром, но в гонках никогда не участвовала. Ведьмам в таких состязаниях выступать нельзя, ведь если ты выиграешь – а Тиффани знала, что один-два её сыра непременно победили бы, – все скажут, что это несправедливо, она же ведьма; ну то есть так все подумают, даже если скажут – единицы. А если не выиграешь, люди зафыркают: «Как так, чтоб ведьма – и не умела сварить сыр, который обставил бы самые обыкновенные сыры, сваренные самыми обыкновенными людьми вроде нас?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В преддверии начала сырных гонок толпа чуть всколыхнулась, хотя аттракцион с лягушками по-прежнему собирал огромное количество зрителей – это ведь развлечение смешное и беспроигрышное, особенно для тех, кто сам не участвует. Ко всеобщему сожалению, фокусник, запускающий себе в штаны хорьков (его личный рекорд составлял девять штук), в этом году не явился; люди прямо забеспокоились, уж не утратил ли он былую хватку. Но рано или поздно все постепенно сойдутся к линии старта сырных гонок. Уж такова традиция.

Склон здесь очень круто уходил вниз, а буйное соперничество между владельцами сыров приводило к предсказуемым последствиям: слово за слово, а там, глядишь, начинают друг друга отталкивать, и отпихивать, и лягаться, и не обходится без синяков; а порою и сломанной руки-ноги. Словом, всё шло своим чередом, участники выстраивали свои сыры в одну линию, но тут Тиффани заметила (и, по-видимому, заметила только она одна), как какой-то рисковый сыр сам по себе вкатился вверх по склону: весь чёрный под слоем пыли и обвязанный клочком грязной сине-белой тряпки.

– Ох, нет! – воскликнула она. – Гораций! Где ты, там жди неприятностей!

Тиффани стремительно обернулась, зорко высматривая хоть малейшие признаки того, чего рядом быть не должно.

– А ну-ка послушайте меня, – прошептала она чуть слышно. – Я знаю, что по крайней мере один из вас где-то рядом. Ярмарка не для вас, это людские дела! Понятно?

Но поздно! Распорядитель Празднества, увенчанный громадной широкополой шляпой с галуном вдоль полей, засвистел в свисток, и сырные гонки, как он выразился, «стартовали» – это ведь звучит куда более торжественно, чем просто «начались». А распорядитель в шляпе с галуном ни за что не воспользуется простым словом, если можно подыскать подлиннее и повнушительнее.

Тиффани боялась даже глядеть в ту сторону. Бегуны не столько бежали, сколько катились кубарем за своими сырами, то и дело оскальзываясь. Но уши-то не заткнешь: оглушительный крик поднимался всякий раз, когда чёрный сыр не только вырывался вперёд, но порою разворачивался и снова вкатывался вверх по холму, чтобы с разгона врезаться в какого-нибудь обыкновенного, ни в чём не повинного собрата. Слышно было, как Гораций тихонько урчит, взлетая на вершину.

Сырные гонщики осыпали его проклятиями, пытались его схватить, колотили по нему палками, но сыр-разбойник пулей пронёсся сквозь толпу и снова приземлился у подножия холма, чуть обогнав жуткую кучу-малу из людей и сыров, что громоздилась всё выше; а затем неспешно откатился обратно наверх и скромно угнездился там, всё ещё возбуждённо подрагивая.

Внизу, у подножия, то и дело вспыхивали драки между гонщиками, у которых ещё оставались силы ткнуть кого-нибудь кулаком, а поскольку внимание зрителей сосредоточилось на этих потасовках, Тиффани, улучив момент, схватила Горация и затолкала его в свою котомку. В конце концов, это её сыр. Ну, то есть она его сделала, хотя в варево, должно быть, попало что-то странное, поскольку Гораций был единственным на её памяти сыром, который жрал мышей и если не приколотить его к полу гвоздями, то и другие сыры тоже. Не диво, что он так славно поладил с Нак-мак-Фиглями[10], которые приняли его в почётные члены клана. Такой сыр им прямо родственная душа.

Украдкой, надеясь, что никто не заметит, Тиффани поднесла котомку к губам и прошептала:

– Разве можно так себя вести? Тебе не стыдно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Котомка качнулась взад-вперёд, но Тиффани отлично знала, что понятие «стыдно» в активный словарный запас Горация не входит, как, впрочем, и любые другие слова. Девушка опустила котомку, отошла немного в сторону от толпы и промолвила:

– Явор Заядло, я знаю, что ты тут.

Он и впрямь был тут – восседал у неё на плече как ни в чём не бывало. Тиффани почуяла знакомый запах. Несмотря на то что Нак-мак-Фигли мыться не привыкли, разве что под дождём, пахли они всегда как слегка поддатые картофелины.