У каждого своя пицца. История одного проданного паспорта - Дарья Куприянова

Я кивнул.

– А плакаты?

– Плакаты не мои, они раньше висели на стене, их еще мальчики, когда въезжали, повесили. Я просто перенесла их на ткани.

– Ну, похвали же её, чувак, похвали! Она же так гордится всей этой ерундой! – влез в наш разговор какой-то анемичный подросток, покрытый разноцветными фенечками по самые локти. Голос его все еще ломался. Я глянул было на него раздраженно, но вовремя вспомнил совет Штефана. Это друзья Амар. Нужно принимать их такими, какие они есть. Я улыбнулся.

– Все очень красиво, Амар. Бусины возле лампочки – тоже твоя работа?

Амар засветилась от счастья. Комнату озарило. Мне казалось, эту вспышку света должны были заметить даже на улице.

Штефан представил меня присутствующим.

Анемичный подросток был одесситом, единственный из всех жителей комнаты. Он сбежал из дома год назад, и теперь скитался по городу, подрабатывая, где придется. Родители не спешили его искать. Его звали Мишей.

– Как архангел Михаил, только атеист. Не путать с русским медведем, – серьезно предупредил меня мальчишка, протягивая для рукопожатия узкую бледную ладонь. Я заметил на внутренней стороне его локтя следы игл и маленькие синяки вокруг них, но тут же постарался это забыть. Потому что мне не стоило этого замечать. Сколько этому мальчишке? Четырнадцать?

Следующими мне представили двух автостопщиц. Они были одинаково блеклыми, с одинаково длинными светло-русыми волосами и одинаково серыми спокойными глазами. Запоминать их пришлось по браслетам: та, что с часами и пластиковыми голубыми розочками на белой нитке – Лена, а та, что с оранжевой фенечкой из ниток поверх кожаной основы – Женя. На жизнь девушки зарабатывали написанием то ли программ, то ли сайтов. Я так и не понял.

Потом мне представили Таню – миниатюрное создание с черным ёжиком волос, убежденную феминистку с огромным черным драконом во всю грудь. Его голова и верхушки крыльев выглядывали из-под выцветшей синей майки. Таня много курила. Она работала барменом в каком-то из заведений центра, носила мужские рубашки, отказывалась цеплять на себя именной бэйдж и очень гордилась, что посетители чаще всего были уверены, что их обслужил парень. Таня была родом из маленького села в Николаевской области.

Затем моя ладонь оказалась в огромных потных руках Роберто – итальянца, похожего на расплывающуюся гору исходящих паром спагетти. Роберто весил, наверное, больше 200 килограммов. Он работал специалистом по пицце и суши, из-под его гигантских лап выходило больше полусотни маргарит и кватро формаджио в день. Кожа Роберто была самого поросячьего розового цвета, какой только можно себе представить, а жидкие каштановые волосы едва прикрывали лоснящийся череп.

На фоне своих друзей, Амар теперь казалась мне еще более прекрасной и желанной. Я едва сдерживал ревность и отвращение, глядя на то, как она целует в губы Роберто, как нежно обнимает Мишу, который тут же с хитрой ухмылкой принимается шарить своими тонкими руками по её талии и бедрам. Мне было неясно, о чем она может щебетать часами с Леной и Женей, а попытки Тани флиртовать с ней как мужчина с женщиной были мне невыразимо противны. Но это был её мир, и я должен был спрятать свои чувства. Штефан прав, это её друзья. И если она так носится с этими поломанными игрушками, придется и мне стать лояльным к ним, помочь их починить. Впрочем, незаметно, чтобы они хотели исправиться. Кажется, этих людей вполне устраивало их положение…

Тогда я еще не знал, что самая поломанная игрушка в комнате – это сама Амар.

– Садись, – пригласил меня Штефан, опускаясь на один из матрацев.

Я сел рядом и постарался, чтобы меня было не очень заметно. Было не по себе. Еще сильнее, чем раньше, захотелось домой. Мне что, правда придется провести здесь две недели?

– Будешь чай? Травяной, – предложил мне Роберто.

Я кивнул, и он удалился к электрическим плиткам. Таня вытащила откуда-то бутылку кагора. Вино пошло по рукам. Стаканами, конечно же, никто не озаботился.

– Эй, эй, стой! Не передавай Амар, это последняя!

Я с удивлением глянул на Мишу. В бутылке еще оставалось чуть меньше половины. Ну, сделает Амар глоточек вместе со всеми, что в этом плохого? Окрик Миши опоздал, Лена уже передала бутылку, и на зеленоватом горлышке сомкнулись кофейные пальцы. Амар запрокинула голову и допила вино парой мощных глотков. Собрала жадными черными губами с горлышка последние капли. Глаза её весело заблестели, на лице застыла виноватая улыбка.

Мне было знакомо это выражение лица. С нами на одной лестничной клетке жила семья пьяниц. Трезвой в их доме была только бабушка. Когда «глава семьи» с женой приползали домой с очередного пункта розлива, бабушка открывала им дверь и жалостливо вздыхала, а они смотрели на неё вот такими же глазами. «Не бей меня, не суди меня, я – жертва, ибо это сильнее меня» – вот что значит этот взгляд. Я терпеть не мог пьяниц. Но это была Амар. Поэтому я просто застыл в изумлении.

– У меня… бывает, – смущенно проговорила богиня. Она была слегка во хмелю, но никак не пьяна. Если бы я сделал такой глоток, да на пустой желудок, уже пел бы какую-нибудь грустную песню и рыдал по своей никчемной жизни на плече у Роберто.

– Пока чай готовится, можешь ополоснуться. – вода уже закипела, и Роберто проводил с ней некие загадочные манипуляции. – Покажите ему кто-нибудь нашу ванную!

– Идем, – кивнула мне Таня.

Мы вышли из комнаты и снова попали в кишку коридора. Я шел за Таней след в след, взгляд мой растерянно шарил по её тонкой шее, заполненной маленькими темно-синими рисунками, как тетрадка школьницы. Птицы, рыбы, звезды, цветы, черепа, плоды и розы… Летопись жизни.

– Татухи палишь? – хмыкнула она, не оборачиваясь.

Я промолчал.

– Это не просто картинки, кто бы что ни говорил. Все они были наколоты в какой-то важный момент моей жизни.

– Много же у тебя важных моментов было, – я постарался заметить это иронично. Наверное, не получилось, потому что Таня ответила очень просто и без ожидаемой агрессии:

– А то. Сама удивляюсь. Звезды – это мои победы, в основном в барменских соревнованиях. Черешня – это любовь…

– Я думал, цветы.

– Нет. Цветы не похожи на любовь, не знаю, что вообще в них находят. Та роза, на которую ты сейчас пялишься – просто перебивка поверх инициалов одной сволочи, чтоб ей сдохнуть. Променяла меня на какого-то плешивого азиатского тигра. А вот черешня, тугая, сочная, розово-алая – это настоящая любовь, такая, как мне нравится. Чтобы сладость смешивалась с горечью и затапливала все вокруг, скатываясь по подбородку, шее, оставляя липкую лужицу в ложбинке между ключиц…

Я и мое богатое воображение. Я сглотнул и поспешил сменить тему.

– А эти три птицы? Свобода?

Таня молчала так долго, что я думал, она уже не ответит. Тем более, что мы пришли – очередной отросток коридора упирался в две двери, большую белую и маленькую темно-красную.

Таня остановилась перед ними, но не оборачивалась ко мне и продолжала молчать.

Я уже набрал воздух, чтобы спросить, какая из дверей наша, когда она вдруг ответила:

– Птицы – это мои погибшие друзья.

Я закрыл рот, так и не издав ни звука.

Таня толкнула красную дверь, одновременно левой рукой нашаривая выключатель. Вспыхнул свет.

– Вот наши нехитрые удобства. Душ не работает, даже не пытайся, на него напора не хватает. Шторки нет, но не переживай, от крана брызги на пол не вылетают, даже когда Роберто моется. Амар говорила, у тебя вещей нет? Мыло бери наше общее, зубную щетку завтра себе купишь. Сегодня пока можешь взять любую пасту и воспользоваться пальцем – как минимум, освежишься. Раковину и унитаз лицезреешь, полотенце тоже бери любое. И не задерживайся – за тобой уже очередь.

Все это Таня сообщила мне на одном дыхании. Затем вышла и закрыла за собой дверь. Я защелкнул задвижку.

– И запомни хорошенько, какая из дверей наша. Сунешься к соседям – разбираться не будут, выселят всех.

Я кивнул, как будто Таня могла видеть меня сквозь дверь, и обернулся на душевую. Разделся, развесив вещи по выступающим из стены трубам – потом будут тепленькие. Положил поближе полотенце. Включил кран. Вода текла тоненькой, но уверенной струйкой, к тому же, довольно теплой. Я вздохнул. Лезть в холодную чугунную громаду желтоватой ванны отчаянно не хотелось.

Я поиграл немного с водой ладонью. Ковырнул ногтем край плитки возле крана и едва успел её поймать, чтобы не разбилась. В тот момент я представлял собой довольно-таки жалкое зрелище – голый, покрытый пупырышками от холода, с куском кафеля в дрожащих руках. Пару минут ушло на попытки приладить плитку на место или хотя бы спрятать, чтобы незаметно было. Перед глазами первомайскими колоннами проходили бомжи и наркоманы, с которыми мне придется коротать ночь где-то под дверями вокзала, так как меня сейчас же выкинут из этого гостеприимного дома. Шутка ли – плитку в ванной отломал! Хорошо хоть не кран!