Власть Зверобога. Выживание - Ноэми Норд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Суров наш вождь, но справедлив, – закивали головами женщины, а малыши сразу прекратили плакать и ныть.
– Уверена, Старший жрец не отменит казнь, – прошептала, ужалив взглядом Крученая Губа.
Я убежала в свой любимый уголок.
На южной стороне леса пышно сплелись кронами два шоколадных дерева. Темно-зеленые листья осыпались прахом под ногами, ароматом цветов пропитались голые ветви и шершавая кора. О брошенном гнезде синепера никто из моих сородичей не знал.
Я взобралась вверх по стволу и уселась в удобную развилку между ветвей. Это гнездо я нашла в прошлом году. Большой синепер сплел его из гибких ветвей и укрыл дно голубым пухом и лепестками орхидей.
Крупные синеперы в наших краях давно перевелись. Никто не помнит этих удивительных птиц. Лишь по обнаруженным перьям можно представить насколько они были красивы.
В гнезде можно было калачиком свернуться на дне. Стволы качались и баюкали, густые ветви усмиряли зной. Ни один человек не догадался бы меня здесь искать.
Верещи от ярости и топай ногами, Жабий жрец, проклинай мои синие косы и красоту. И ты, Крученая Губа, ищи, сколько хочешь, бегай по чужим домам, заглядывай под кровати и кричи: «Рабыня сбежала! К ноге надо было жернов прицепить!»
Сойдите с ума. Не вернусь. Я вытащила из-за пояса любимую трубку. Мамину. Из тайного сундучка. Я набила ее размятыми стручками маккао и с удовольствием затянулась горячим дымком.
Закрыла глаза… поперхнулась… О, маккао, исцели сердце, усыпи навсегда… Разве я виновата? Люди глупы с рождения, но они еще больше глупеют, когда собираются в стаи.
Незаметно я заснула… Погрузилась во тьму…
Мир вокруг меня или ад?
О, боже… Я все-таки вывалилась из гнезда, и Жабий жрец, поймав летящее тело, схватил за плечи и развернул лицом к себе. Чудовищные обвинения разорвали сердце.
– Глаза Кецалькоатля не позволят скрыться. Пришла пора. Собирайся. Ты узнаешь, что делают с теми, кто нарушил табу. Не вырывайся. Усмири гордость. На скале Виноватых Женщин мы останемся наедине, и ты познаешь тайны, скрытые от разума человека. Страдание – душа богов. Твой плач усладит сердце Пернатого Змея долгим блужданием по лабиринту боли.
Он связал руки и привел на скалу Виноватых Женщин.
Там не было костей, их давно растащили грифы, лишь ветер гонял между камней охапки волос, переплетенные сухими цветами и перьями. Длинные ленты выцвели на солнце и тянулись, трепеща, в небо, словно пытались улететь.
«Что сделает со мной бог? Раздробит мои кости? Выклюет глаза? Или вырвет когтями сердце? А может быть, высосет мозг?»
Палач сказал:
«Когда Кецаткоатль прикоснется губами к губам, ваши души сольются и познают единство. Соединится низкое и высокое. Горькое и сладкое. Искупление и грех. Они смешаются, как серая земля с асбестом».
«И грянет взрыв?»
«Взрыв не убьет тебя. Лишь распалит. Ты ослепнешь. Превратишься в белую глину для моих рук».
«Ты тоже бог?»
«Я мастер музыки, которую любит скала Виноватых Женщин. Я буду долго играть. А потом размозжу хребет с одного раза – не успеешь крикнуть, увидишь собственные кости».
Жабий жрец поднял топор, на острие которого красовалась выточенное сердце кетсаля, и сказал:
«Бог – страдание. Накорми страхом, и он улыбнется людям».
Громко хрустнули позвонки, оборвался столб мозга. Умерли руки и ноги, пальцы впились в каменную пыль. Хруст костей отделил боль от разума.
Брызги крови жадно выпил песок.
Топор упал.
Зрачки отразили зрачки. Лицо жреца закрыло небо.
Мысли заговорили без слов:
«Ты не напугана. В глазах нет боли. Я жду. Безумствуй, требуй, умоляй!»
«Обратной дороги нет – вот моя боль. Остального не боюсь».
«Боги ждут слез».
«Не дождутся. Лучше убей!»
«Пернатый Змей молчит. Накорми бога».
«Чем?»
«Человеческий страх – сладчайшее из яств».
«Я отравлю его насмерть».
«Нам нужен дождь. Моли о нем. Кричи. Страдай!»
Жабий жрец повесил ритуальный топор на пояс, с лезвия скатилась тяжелая капля.
Кровь. Чья кровь?
Тень синих перьев скользнула по бесчувственному телу, даруя прохладу пересохшим губам.
«Что сделал ты со мной?»
«То, что никто не посмел».
Жрец наклонился к лицу, язык вывалился из норы, обрамленной гнилыми зубами. Он облизал соль с моих щек и лба».
«Ни слезинки не нашел».
«Уйди!»
«Так говорят все женщины. Ты не разжалобишь меня».
Мерзкие пальцы поползли по груди, сорвали пояс, коснулись бедер.
«Я жаждал ввести тебя в дом женой».
Еще одна тяжелая багровая капля зашипела на раскаленном песке.
Жрец поднялся. Черный вопль, расколовший небо, смел грязную тень прочь, обратив ее крестиком улетающего грифа над головой. Я осталась одна.
Зрачки глядели на солнце, огонь расплавлял дно глаз. Ослепнуть – лучшая награда перед встречей с жестоким богом.
Он должен прийти. Он не спешил. Я высыхала от жажды, как змея на раскаленном песке.
Я ждала.
Час. Два. Три.
Солнце уже скрылось за скалой Виноватых Женщин, а бог не появлялся.
Тени острых вершин удлинились и заслонили раскаленное тело от пекла. Юркая ящерка промелькнула и скрылась в камнях, гриф снизил круги, и тень широких крыльев освежила лицо.
Кто-то задел веки – я открыла глаза.
Маленькая игуана испуганно отпрянула от лица. Чешуйки на боках блеснули ослепительным изумрудом.
Я вспомнила эту маленькую ящерицу.
Храбрый Лис ловил малюток голыми руками и насаживал на острые ветки. Ящерки медленно коптились в дыме костра, их сок стекал на угли. Юноша, запрокинув лицо, слизывал летящие масляные капли, и с хрустом перемалывал зубами вяленые хвосты:
– Мое тело станет таким же выносливым, живучим и ловким, как тело игуаны, – хвалился он. – Но и о твоем теле надо позаботиться. Эту, самую жирную ящерицу, я приготовлю для тебя. Вырастешь – будешь быстрой и плодовитой, как игуана.
Вытащив добычу из мешка, он удивился:
«Погляди. У ящерицы синие глаза».
«Отпусти ее. У мамы такие глаза. И у меня. У нас одна кровь».
«Смеешься! Человек не родня игуанам».
«А вот и родня!» – я вытряхнула мешок, и стайка пленниц скрылась в камнях.
«Это глупо, – сказал Храбрый Лис. – Все равно их поймают братья.
«Не поймают. Игуаны умные. Им хватит одного урока, чтобы впредь вам не попадаться».
Маленькая игуана снова коснулась моего лба.
Пусть бы она вонзила зубы в глаза, пусть бы прокусила жилы. Я устала умирать. Тело покрылось волдырями. Солнечные лучи прожарили его до костей. Острые грани песчинок сверкали, как маленькие стрелы, и горели острее граней алмаза, ярче золы из костра.
Снова быстрая тень разбудила меня.
Игуана была не одна. На моих плечах и груди сидела целая стайка ящериц, и все, не мигая, наблюдали за мной.
Игуана замирает на месте, когда чего-то боится. Мелкие ящерки опасаются любого шороха, страшатся собственной тени. Шевельнусь – и малютки вмиг исчезнут, превратятся в высохшие корешки. А некоторые могут стать прозрачными, как кусок хрусталя.
Я открыла глаза.
Игуана приблизилась и показалась мне величиной с дракона. Ее спина закрыла горизонт, в каждой чешуйке отразились мои испуганные глаза. Ресницы дрожали, к губам прилипли раскаленные песчинки.
Чего я боюсь? Кого? Самое страшное осталось позади.
Мы с игуаной встретились взглядами.
Она сидела так близко, что ухо уловило скрежет бронзовой чешуи. Зеркальные пластинки скрипели, задевая друг друга. Зубчатый хребет закрыл очертания гор. Быстрый раздвоенный язычок показался из пасти и коснулся моих зрачков.
Она уже не боялась, нет.
Это могло означать лишь одно. Я умерла.
…Я проснулась.
– 4-
Храбрый Лис вернулся к вечеру второго дня.
Процессия сопровождалась стонами и воем связанных пленников.
Они сбились в кучу. Распухшие языки женщин, нанизанные на окровавленный жгут, до корней вывалились на радость древесным пиявкам. Пленницы мычали, взывая к милости богов, махали руками, указывая на небо, а взгляды жалобно скользили по лицам собравшихся воинов.
Половые члены плененных мужчин тоже были связаны общим узлом. По ногам струилась кровь. Омельгоны шли осторожным шагом, страшась споткнуться. По сбитым в лохмотья ступням было видно, что путь лежал не по проторенной дороге, а напрямик, по лезвиям скал и зарослям кактуса. Храбрый Лис спешил. Очень спешил.
Мои глаза не нашли в толпе встречающих Насмешника Оцелота и Веселого Кенара.
Несокрушимый Вождь поднял руку, требуя тишины:
– Храбрый Лис выполнил наказ жреца. Он привел четырех женщин и четырех мужчин племени омельгонов.
Жабий жрец качнул черными перьями над головой:
– Да, он привел. Но где остальные храбрецы?
– Вас было трое, – взгляд вождя не предвещал доброго, – Где твои товарищи?
