Они под запретом (СИ) - Салах Алайна

Арсений занимает соседнее кресло, впуская в салон и в меня еще больше своего запаха. Если бы сердце в этот момент могло застучать сильнее, так бы и случилось. Но оно превратилось в бешеный паровой молот уже тогла, когда Арсений согласился меня подвезти. Ведь я и он снова наедине, а мне необходимо все сказать правильно.

— Пристегнись, — коротко распоряжается он, когда мы останавливаемся перед разъезжающимися воротами.

Обычно я всегда пристегиваюсь, но сейчас от волнения забыла. Я накидываю ремень, нервно поправляю волосы. Он чувствует хотя бы половину того, что чувствую я? Арсений ведь не может просто взять и забыть, что еще совсем недавно мы ходили на свидания и занимались сексом? Я знаю его тело, знаю, с каким интересом он умеет смотреть, помню, как ощущается его член. С ним я лишилась девственности. Он конечно тоже помнит все об этом. Разве можем мы просто сидеть рядом и делать вид, что все осталось в прошлом?

Самое сложное — начать. Не хочется, чтобы мы не обменявшись даже парой обыденных фраз, сразу перешли к сути. Да и мне необходима возможность собраться.

— Как у тебя дела? — я стараюсь задать этот вопрос с достоинством и спокойно. То, что я попросила Арсения меня подвезти ведь не означает необходимость унижаться. Нам нужно поговорить как двум взрослым людям.

В этот момент я не могу отказать себе в удовольствии разглядывать его профиль: посветлевшие от короткой стрижки виски, резкие выступы скул, яркий изгиб губ. Несправедливо лишиться возможности к ним прикоснуться. Мне нельзя отчаиваться. Все будет. Просто нужно набраться терпения.

— У меня все в порядке, — Арсений плавно перекатывает ладонью руль и бросает на меня секундный взгляд. — Много работы.

— Много работы — это ведь хорошо? В смысле, это означает, что твое производство пользуется спросом.

— Да. Много работы — это лучше, чем когда она заканчивается.

— А как обстоят дела с филиалом на Урале? — продолжаю я, ободренная отсутствием сопротивления с его стороны. — Дело сдвинулось с мертвой точки?

— В офисе сейчас идет ремонт. К середине октября все должно заработать.

— Сотрудников уже набрали, получается? Или ты переведешь туда кого-то из своих?

Даже удивительно, как легко у меня получается. Поддерживать с ним беседу. И то, что Арсений так охотно мне отвечает, вселяет в меня надежду. Мы с ним разговариваем и мне есть, о чем у него спросить. Оказывается, не так уж и мало я успела узнать за то время, что мы были вместе. Почему я раньше не пыталась? Как же стремительно все поменяло свою цену.

— У меня не такой большой штат. На Урале будет новая команда.

— Здорово. Я очень рада за тебя, — я пытаюсь вложить в эту фразу всю свою искренность, но на Арсения она, кажется, производит обратный эффект. Он глубоко вдыхает и играет челюстью, будто раздражается.

— Я хотела с тобой поговорить, — я понижаю тон, давая понять, что перехожу к сути. — И я хотела извиниться за то, что пропала в такой важный момент… Я имею в виду болезнь Петра. Все, что случилось… Мне было тяжело и требовалось время, чтобы понять, как быть дальше. Поэтому я никому не звонила. Но если бы я знала об инсульте, то обязательно примчалась. Все, что я сказала на дне рождении Петра — правда. Он лучший отец, который у меня был.

— Мне ты зачем это говоришь? — повернув голову, Арсений щурит глаза. — Отцу куда важнее все это услышать.

— Ему я тоже скажу. Просто не хочу, чтобы ты и дальше считал меня неблагодарной…

Вздох.

— Аина. Ни к чему повторять наш последний разговор. Тебе ни в чем не нужно пытаться меня убедить и тем более не нужно передо мной оправдываться.

— Почему, если мне кажется это важным? Я умею признавать ошибки и хочу все исправить.

— Вряд ли тебе стоило начинать с меня. Между мной и тобой нет непонимания.

Я моргаю. Как это нет? Наш разговор ведь ничем хорошим не закончился. Арсений обвинил меня в том, что я эгоистка и на этом все. Разве я не имею шанса на реабилитацию?

— А мне кажется, что непонимание есть. Я допускаю, что в прошлом проявила себя ненадежной и легкомысленной… Признаю, что металась и сомневалась. И что ненароком причинила боль Луизе, тоже готова признать. Но разве ошибки нельзя исправить? Неужели я настолько плоха, чтобы не получить шанса?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты не плохая. И исправлять ошибки — тоже отличное намерение. Именно поэтому тебе бы следовало остаться в Одинцово и попытаться поговорить с Луизой, а не вываливать все это мне.

Все идет не так, как я планировала. Я думала, мы оба поддадимся эмоциям, ждала претензий, и готова была на них отвечать… Думала, Арсений все еще на меня злится. Именно поэтому, я делаю совсем не то, что решила. Позволяю себе поддаться эмоциям без должного отклика с его стороны.

— Мне было очень плохо после нашего разговора... Я чувствовала вину перед всеми и тосковала по тебе. Поэтому сейчас я сижу здесь. Потому что мне без тебя плохо. С Данилом у меня по-прежнему ничего нет… Мы не виделись с того же самого дня… Я говорю все это именно тебе, потому что ты для меня очень важен.

Я перевожу дыхание. Арсений кладет вторую ладонь на руль, хмурится, продолжая смотреть на дорогу.

— Ты воспринимаешь случившееся между нами как ошибку, которую непременно нужно исправить. Не нужно. Я не считаю это ошибкой. Скорее закономерностью. Мы попробовали и выяснилось, что мы друг другу не подходим. У меня нет на тебя ни обиды, ни злости.

Боковым зрением я вижу, как загорается красный. Арсений переставляет рычаг на паркинг и всем телом разворачивается ко мне.

— Более того, я приношу тебе извинения за то, как вел себя с тобой раньше. Мое раздражение не носило личной претензии к тебе. Я был старше и мне стоило быть сдержаннее.

Еще несколько месяцев назад я бы заулыбалась от таких слов. Сам Арсений просит у меня прощения. Но вместо этого по телу растекается странное ощущение безысходности. Будто всего этого он говорить мне не должен. Как и его голос не должен быть таким мягким и успокаивающим. Он словно ставит точку между нами, подводит невидимую черту. Меня это не устраивает. Мне отчаянно хочется видеть в нем другие эмоции: гнев, раздражение, обвинение — все то, в чем ощущается страсть. Мне не нужна та деликатность, с которой он общается с отчимом и Луизой. Она указывает на его сочувствие. А сочувствие в нашей ситуации — это плохо, я это интуитивно чувствую.

— Я на тебя давно не злюсь, — шепотом говорю я, уставившись в острие воротника на его рубашке. — Я просто не успела отпустить прошлое в наступившем настоящем. Сейчас я пытаюсь этому научиться.

— Это хорошо. Только так можно начать полноценно жить.

Сейчас Арсений кажется мне более чужим, чем был четыре года назад. Злость и страх были гораздо понятнее, чем то, что я испытываю сейчас. Тогда я просто боялась к нему подойти, а сейчас, когда он спокойно говорит все эти вещи и даже поощряет меня… Складывается обманчивое впечатление, что можно запросто потянуться к нему через консоль и обнять. Но это лишь мираж, ибо руки упрутся в стеклянную стену. Именно она выросла между нами, едва мы очутились наедине.

Отчаяние завладевает мной. Я много раз представляла наш разговор и то, как парирую каждую ироничную фразу, выпущенную Арсением, но такого не ждала. Что он станет общаться со мной так спокойно и без эмоций. Будто для него я осталась в прошлом.

— Хорошая песня, — тихо говорю я. — Можно прибавить?

Арсений регулирует громкость на руле, и наш дальнейший путь продолжается в молчании. Мне нужно время, чтобы все переварить, необходимы стены моей квартиры, и подушка, в которую я могу выплакаться, без боязни уронить лицо. Я не умею быстро адаптироваться к изменившимся обстоятельствам. Мне нужен новый план.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Спасибо, — я поворачиваюсь к Арсению, когда машина останавливается возле моего подъезда. Даже смешно, что когда я в нее садилась, то успела задаться вопросом, стоит ли мне приглашать его подняться. Сейчас ответ очевиден. Стоит, если я хочу выглядеть жалкой и получить вежливый отказ.