Самовар над бездной - Святослав Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сбросил десяток килограмм, время от времени начинал курить и снова бросал, нашёл массу интересных занятий, просто чтобы сосредоточиться на чём-то другом. Перед тем как Оля вдруг предложила стать следующим жильцом квартиры, из которой она съезжала, Иван погружался в камеру сенсорной депривации – новомодное развлечение, в ходе которого испытуемый час плавает в густом соляном растворе при полной темноте. Иван увидел себя же в конце зеркального коридора: двойник махал рукой и звал к себе, но сделать шаг в его сторону было невозможно. Но Иван всё уже знал о своём двойнике: что это – тот самый утерянный при переводе с иностранного языка смысл его существования, убегающий от него по лабиринту. Копия движется ловчее оригинала, а в заплечном мешке у него – радость и покой, которые Иван сам же ему и отдал. Наконец Иван выбежал из лабиринта – но двойник уже скрылся на городских улицах, где найти его сложнее, чем в самом глухом лесу. Заиграла вежливая музыка – время с щелчком открыть похожую на гроб депривационную камеру: молодой человек, вы выходите на этой станции?
***
Стемнело. Иван снял резинку с окна и распахнул большую створку. По дороге ездили одинокие машины, поднимая большие протуберанцы воды. Вдалеке виднелся памятник Ленину. Прохожих почти не было.
Вдруг у мусорного бака обозначилось движение. Три тёмных фигуры вышли из автомобиля и достали из багажника какой-то внушительных габаритов груз. Диоптрий на очках не хватало, чтобы разглядеть, что это, но Ивана сразила страшная догадка. Хоть бы показалось!
Нет, не показалось. Пока трое неуклюже засовывали нечто в бак, из пакета, в который оно было замотано, показалась нога в ботинке – этот ботинок Иван разглядел отчётливо. Одна из тёмных фигур спешно засунула ногу обратно в пакет, они перевалили тело за бортик мусорного бака, захлопнули его, сели в машину и уехали.
Иван заходил туда-сюда по квартире. Взглянул на часы – уже почти одиннадцать, ну что ему сейчас делать?
Взял телефон и набрал всё-таки 112. Там попросили подождать, пока его переадресуют. На третьей минуте телефон выключился – разрядился аккумулятор. Домашнего телефона в квартире не было.
«Так, хорошо, то есть, конечно, ничего хорошего, – думал Иван. – В принципе, ничего страшного не случится, если об этом сообщу не я. Когда понадобятся свидетели, до меня наверняка дойдёт дело, и я расскажу им обо всём. Да. И больше ничего. Я же ничего особенного и не видел, вряд ли помогу. Разве что время сообщу. Сколько сейчас? Так, стоп, я же здесь нелегально проживаю? Значит, получается, дверь полицейским мне лучше не открывать. Ещё и у Оли проблемы начнутся. Нет, значит – что делают в таких ситуациях? Анонимное заявление? Выследят. Они всегда выслеживают, если ты такой неудачник».
Иван решил ничего не делать, успокаивая себя тем, что на работе завтра непременно напишет об этом деле новость – не по своим, разумеется, материалам – и таким образом выполнит гражданский долг.
И заснуть спокойно всё-таки никак не получалось. Блядский мусорный бак, блядский дождь, и человек – человек, которого больше нет, но всё-таки он там есть, и он там лежит, и он там гниёт, и сделать ничего с этим уже нельзя. И три ублюдка на машине, чьего даже цвета Иван не запомнил, не то что номера или марки. Кошмар, вечный ночной кошмар, с каждым днём всё хуже и хуже.
Иван протирал массивный сумрачный самовар, стоящий на большом столе, шикарно уставленным яствами, всё больше десертного толка.
Длинный стол стоял параллельно высокому берегу моря, Иван сидел у самовара лицом к воде. Приятная компания, собравшаяся за столом, премило обсуждала вопросы культуры и искусства, всё чаще, однако, переходя на более гурманские темы.
– А вы на выставке Шагала были?
– Алексей Такойтович, вы вот лучше расстегайчика отведайте. Пальчики оближешь!
– Новая книга Иванова сносит крышу! Чистейший Пелевин!
– Удовольствие не для всех. Примерно как кафе «Норд» на Балтийской улице.
– Да что вы говорите! А мне не понравилось. Обслуживание хромает.
– Ну да, – встрял вдруг неожиданно для себя сам Иван. – Один из официантов и вправду хромой. Но говорит ли это что-то о всём заведении сразу?
– Конечно, говорит. Вы любую книгу с полки откройте, и там…
– Полно вам, полно! Давайте за здоровье выпьем!
– Присутствующих здесь дам.
– И родителей.
– У кого не нолито?
– Да всё выпили уже, чаем перебиваемся.
– Чай хороший, китайский. Вы не читаете иероглифов?
– Да вот только один научился разбирать. «Чай», как раз. Вы знали, что это китайское слово?
– Да что вы говорите!
– Ну, в принципе, логично.
– Ой, а я в прошлом году был в Китае, там…
– Слышали, сколько они железных дорог строят? В неделю столько же, сколько мы за год.
– Да что железные дороги! Вот лапша, лапша…
Иван попробовал чай – действительно, китайский, похож на копчёного сома. Всё вокруг слегка качалось, стаканы тряслись на столе, как в вагоне поезда.
Вдруг один из сидящих напротив, спиной к морю, неуклюже завалился куда-то назад вместе со стулом. Иван вскочил и над головами посмотрел ему вслед, но за сидящими был отвесный обрыв, и никакого ограждения. Они, впрочем, не заметили случившегося.
– Для них насекомые как для нас креветки.
– Тоже под пиво хорошо!
– Решил я на прошлой неделе…
– Кладёте рукколу и алтайский орех…
– Потрясающие модуляции…
– Сдаю комнату…
– Но какие у них технологии…
В считанные мгновения ещё несколько сидящих завалились назад. Тряска росла, росла и интенсивность душевного разговора. Тосты поднимались ежесекундно. Иван хотел было поднять крик: землетрясение! – но не мог открыть рта, его губы были будто зацементированы.
Наконец, в пропасть улетели все сидящие по ту сторону. За ними потянуло сам стол. Его разломало напополам, все сидевшие за левой половиной улетели вниз вместе со своими тарелками. Правую половину тоже медленно засасывало вниз.
Иван ухватился за самовар и стал стаскивать его с уползающего в бездну стола. За самовар зацепилась и огромная нежно-голубая скатерть, из-под которой потихоньку выезжал стол. Посуда, кроме самовара, тоже скользила вниз. Отовсюду доносились бодрые реплики.
– Ваше здоровье!
– Будем живы – не помрём!
– Свои люди – сочтёмся!
– Лучшее – враг хорошего!
– Такой футбол нам не нужен!
– Пока гром не грянет – рак на горе не свистнет!
– Господь, жги!
Пока тостующие улетали вниз, Иван карабкался по ползущей назад сырой земле, будто шёл вверх по идущему вниз эскалатору. За ним вилась скатерть, из самовара на босые ноги лился кипяток, пахнущий копчёным сомом. Вдали били молнии, но вместо грома раздавалось лишь петушиное кукареканье.
Иван посмотрел на часы – было 4:30, он, оказывается, заснул, как был – в одежде. Во сколько мусорные машины проезжают? В небе начали проступать оттенки солнца. Иван выскочил из подъезда, подбежал к мусорным бакам, распахнул дверцу их металлического навеса и шагнул к тому баку, куда неизвестные спрятали завернутый в черный мешок труп.
В баке не было никакого трупа – да и вообще никакого мусора? Никак увезли? В соседнем баке, впрочем, возвышалась целая гора всякой дряни, но труп был не там, Иван точно знал. На дне пустого бака лежала бумага, какой-то газетный обрывок. Пересилив себя, Иван перегнулся через стенку бака и дотянулся до бумаги. Лист чистый, печать хорошая, сохранился кусок одной из колонок. Иван прочитал текст на месте: что за глупость? Сунул в карман, поднялся домой и перечитал снова.
и конечно все мы помним президентскую кампанию 1997 года, когда Тесновский выстроил весь свой нарратив на «имперском выборе» – уже тогда многим это казалось несусветной ересью. Теперь же выходит, что эти тенденции не вымерли, и новый кандидат в президенты, от которого мы ждали какой-то альтернативы неолиберальному курсу Ставриди, предлагает открутить назад уже назначенный на следующий год референдум о независимости Украины. Как будто мы забыли все достижения деколонизации «золотых пятидесятых» и готовы, стоя на очередном перепутье, вот так вот взять и съесть эту савинковскую риторику. Многие, конечно, скажут, что я прибегаю к очередному reductio ad
Ивана ждала ранняя смена – и спать оставалось всего часа полтора. Голова трещала, и думать ни о каком «неолиберальном курсе Ставриди» вовсе не хотелось.
***
Сквозь музыку Ивану показалось, что в редакции заплакал ребёнок. Он подумал, что это мог быть звуковой эффект на альбоме, который он слушал, но такого он там не помнил. Он снял наушники, чтобы проверить.
Оказалось, это был женский смех из бухгалтерии. Смеяться там начинали, как правило, ближе к обеду. Действительно, уже перевалило за двенадцать, а никакой новости о найденном на помойке трупе или пропавшем человеке не проскочило ни на одной ленте.
