Людвиг II - Мария Залесская

Чаще всего — пожалуй, в первую очередь — в эту когорту записывают Рихарда Вагнера. Насколько это справедливо, мы подробно разберем в соответствующей главе настоящего издания. Сейчас лишь обратим внимание на то, что в течение недолгого времени в ближайшем окружении молодого короля все же находился человек, которому тот безоговорочно доверял, у которого спрашивал совета (кстати, вопреки распространенному мнению, политические вопросы Людвиг с Вагнером никогда не обсуждал; их беседы всегда касались исключительно области искусства). Рядом с которым, наконец, король не чувствовал себя одиноким!

Наличие доверенного лица, отвечающего чаяниям и устремлениям монарха, пожалуй, одно из немногих (конечно, исключительно в психологическом плане) различий между Людвигом II Баварским и императором Рудольфом II. Венценосные особы априори лишены такого счастья, доступного простым смертным, как дружба. Людвигу выпало это исключительное счастье: он смог найти человека, которого называл другом. Правда, и этой поддержки Людвиг вскоре был лишен и оставлен в полной изоляции. Рудольфу же вообще не удалось выделить из своего окружения кого-то одного, кого бы он в полной мере считал своим духовным пастырем. Именно поэтому вокруг его трона было столько «соискателей» на эту должность, но ни один из них не стал для Рудольфа тем, кем был в свое время для Людвига II Вагнер.

Мы подошли к сходству № 4. Духовное одиночество приводит к полному физическому одиночеству. И Рудольф, и Людвиг не создают семьи, замыкаются в себе; их все более тяготит общество, которое их не понимает (соответственно, отвергает); они становятся полностью самодостаточными — их устраивает «общество» самих себя. Только наедине с собой они способны ощутить душевный комфорт; любое вмешательство в их личную жизнь воспринимается ими как посягательство на их монаршую власть, которая, как это ни парадоксально, является первой и главной причиной развивающегося душевного недуга. И вот почему.

Бремя монаршей власти для Рудольфа и Людвига стало тем камнем преткновения, который должен был бы оказаться непреодолимой преградой на пути их ухода от действительности, но на самом деле подтолкнул уйти наиболее далеко. С одной стороны, царственное положение ставило и императора, и короля как бы над законом и критикой, делало их непогрешимыми перед подданными. Ведь кто бы посмел возразить своему государю? Остается лишь благоговейно подчиняться, иначе уличат в бунте; можно и головы лишиться. Это справедливо даже в отношении Людвига (конечно, исключая «голову»), правление которого, как мы уже отмечали, вообще пришлось на самый закат эпохи подлинной монархии. С другой стороны, эта же «вседозволенность» возлагает на монарха огромную ответственность и связывает цепями условностей дворцового этикета и международной политики. Публичная личность всегда лишается права на неприкосновенность личной жизни, а монарх — особенно. Правило «что можно Юпитеру, того нельзя быку» начинает работать в обратном направлении: «что позволительно простому смертному, совершенно недозволенно монарху». Таким образом, та свобода личности, к которой так стремились и Рудольф, и Людвиг, теоретически была для них совершенно недостижима именно вследствие того, что они были монархами, оказавшимися в этом плане гораздо менее свободными, чем самый последний нищий, их подданный.

Но этот непреложный закон как раз и «не работает» в отношении как Рудольфа II, так и Людвига II! Они поставили себя над законом: монаршее служение государству они понимали как служение самому монарху. И отсюда сходство № 5: именно царственное положение обоих дало им возможность воплотить в реальном материальном мире мир их фантазий и грез — так называемый внутренний мир.

Это очень упрощенное и избитое понятие. Ведь, как писал в своей работе «Джон Ди и конец магического мира» философ-традиционалист Е. В. Головин, «для нас есть внутренний мир и внешний мир. Мы плохо можем объяснить, что мы понимаем под нашим внутренним миром. Скорее всего, под нашим внутренним миром мы понимаем ту самую закрытую железной дверью квартиру или еще что-нибудь, где хранится пустота или какие-то пустяки».[15] Наверное, как это ни грустно, придется признать справедливость этих слов для большинства из нас. Кстати, будь эти слова справедливы и для наших героев, их царствования были бы значительно более благополучными, а их страны во многом избежали потрясений, вызванных последствиями деяний этих властителей. Однако, к сожалению, их внутренний мир был настолько богат, что не только «железная дверь», а и «суперсовременный сейф со сложной системой сигнализации» был бы не в состоянии охранить эти богатства, и в первую очередь от самих их владельцев.

Каждому из нас свойственно прятаться от окружающей действительности, которая часто бывает жестока и несправедлива к нам, в мир, созданный воображением. Такой — скажем виртуальный и будем в дальнейшем так его называть — мир является для любого человека своеобразным щитом, защитной реакцией, помогающей справиться с неизбежными неприятностями, подстерегающими в реальности. Виртуальный мир так же индивидуален и неповторим, как и каждая человеческая личность. Редко кого мы пускаем в этот мир, он принадлежит только нам, в нем властвуем только мы, в нем воплощаются любые самые смелые наши фантазии, и он не доступен никому постороннему, если, конечно, мы не писатели, не художники, не актеры, не музыканты. При этом необходимо помнить, что любая творческая личность выносит на суд публики лишь часть своего виртуального мира, к тому же сильно измененную и, так сказать, переработанную и интерпретированную, поэтому подобные примеры не имеют с рассматриваемыми нами случаями ничего общего.

Именно благодаря последнему обстоятельству — недоступности для окружающих нашего внутреннего мира — большинство из нас и считаются нормальными. А вот если бы кто-то смог проникнуть в наше подсознание… Наше счастье в том, что мы не только не хотим, но и не можем, даже если бы и захотели, перенести собственный виртуальный мир в мир материальный; возможности не те. Когда же редким индивидуумам такое удавалось, их тут же безоговорочно объявляли сумасшедшими. Вспомните известный фильм Марка Захарова «Формула любви»: «Барин наш бывший заставлял всех мужиков латынь изучать; желаю, говорит, думать, будто я в Древнем Риме». Вот классический пример попытки переноса виртуального мира в реальность!

И император, и король имели слишком большие возможности воплощать в реальности свои мечты: власть и исключительное материальное положение делали свое дело. Причем не только имели, но и воспользовались ими. Им, как никому другому, была необходима психологическая разрядка — более «нервной работы», чем монарх, представить себе трудно. Кроме того, напомним, что управление страной, как таковое, полностью дисгармонировало с внутренним миром обоих. Кстати, необходимо обратить внимание на одно важное психологическое отличие монарха XVI века от монарха второй половины XIX века: Людвиг всячески стремился вернуть себе абсолютную «средневековую» власть, но лишь для того, чтобы никому не давать отчета в своих действиях; а Рудольф, облеченный этой самой абсолютной властью, тяготился ею, но лишь тогда, когда от него требовались какие-либо решительные действия в интересах страны.