Преступление из наказания. Прошлое переплетается с настоящим… - Александр Черенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пожал плечами.
– Ну, и что это доказывает? Только то, то секретарша задержалась на работе. И, что – обязательно с целью убийства своего начальника? И как бы она засунула в петлю такого борова? Разумнее предположить, что она пришла «совокупиться на дорожку».
– В шубе?! – наморщил лоб «Важняк».
– Я же говорю: «на дорожку»!.. Кстати, ты установил, был прокурор в этот момент на работе, или нет?
– Так точно, шеф. И не только на работе, но и у себя
в кабинете.
– «Откуда дровишки»?
– Уборщица «поделились», – хмыкнул «Важняк».
Я прошёлся ладонью по гладко выбритому подбородку.
– А какого хрена он делал на работе «после работы»? Ведь прежде, насколько я знаю, он не был замечен в причастности «к стахановскому движению»? Его в кабинет и палкой нельзя было загнать – разве, что собственной «палкой», навострённой на какую-нибудь «дыру»? Поспрошай уборщицу, может, ещё немножко «дровишек подкинет»?
– Уже, шеф.
Теперь была моя очередь усмехнуться – и я её не пропустил.
– «Чтобы два раза не ходить»?
– Точно так! Она сказала, что начальник почему-то сильно нервничал, и «попросил её матом», когда она просунулась в кабинет с ведром и шваброй. Её удивила не «просьба»: начальник был в своём репертуаре. Её удивил вид прокурора, грызущего ногти. У неё сложилось впечатление – ну, это я даю литературную редакцию её рассказу…
– Ну, понятно, понятно, не отвлекайся!
– Так, вот: у неё сложилось впечатление, что прокурор кого-то ждал.
Я задумался лишь на мгновение.
– Ну-ка, давай сюда девицу! И снимите вы этого борова: хватит уже ему мозолить глаза!
Последнее указание, исполненное с качественным раздражением, адресовалась оперативникам: мужики откровенно скучали в коридоре.
– Но под моим руководством! – включился судмедэксперт.
– Валяйте! – буркнул я.
Через минуту тело покойного было предано… наборному финскому паркету. «Важняк» с секретаршей подгадали под самый торжественный момент, когда тело, всё ещё с петлёй на шее и с болтающимся обрывком верёвки, оказалось на руках «не совсем родных и близких».
Насладившись зрелищем, я повернулся к секретарше, которая дополнительно к слезам протекла и тушью, густо теперь размазанной по лицу.
– Кого ждал прокурор в кабинете после окончания работы?
Девица вздрогнула, и испуганно вспорхнула глазами из-под наращенных ресниц.
– Я не знаю… Я ушла с работы вместе со всеми…
– Но прокурор оставался в кабинете?
– Кажется, да.
– «Кажется» – или «да»?
– Да.
Меня почему-то не удивило то, что секретарша не стала морщить узенький лоб, а лишь ниже опустила голову. Девица, похоже, уже начала догадываться о наличии у меня «козырного туза в рукаве».
– А зачем он задержался?
Секретарша неуверенно – или нервно – двинула плечом.
– Не знаю… Может – по делам?
– По личным? – хмыкнул я. Напрасно – и вопросил, и хмыкнул: иными делами прокурор у себя в кабинете не занимался.
Девица «задумчиво» выдула губы, затем всё же напрягла немногочисленные извилины, в основном, снаружи, а не внутри – и лицо её разгладилось.
– Как же я могла забыть?! Начальник УСБ домогался встречи! Он звонил, и просил меня предупредить шефа!
– Предупредили?
– Да, я оставила записку на столе в кабинете.
– Почему только записку?
Девица художественно отвесила нижнюю губу.
– Ну, вначале я позвонила шефу на сотовый, но он не отвечал. Наверно, был отключён.
– Хорошо, – на манер слепого «прополз» я ладонью по лицу: дурная привычка. – Начальник УСБ, говорите…
Я переключил взгляд на «Важняка» – и тот хищно блеснул глазами.
– Это уже кое-что, шеф.
– Вы свободны, – сухо кивнул я секретарше. – Пока…
Это «пока» достало секретаршу уже в пути следования. Она вздрогнула, и у неё подкосились ноги. Заметно подкосились. Как минимум, заметно для нас с «Важняком». Почему-то сразу чувствовалось, и чем дальше, тем больше: девица явно не относилась к категории лиц, которые «ни сном, ни духом». Но одной её для полноценной версии не хватало: требовались иные действующие лица. Девица хорошо укладывалась на диван, но не в схему.
– Что-нибудь интересное нашли?
Это я «потревожил тылы» в лице судмедэксперта, который усердно колдовал над покойником. Эксперт на время отставил «муки творчества».
– На первый взгляд, ничего интересного: никаких телесных
повреждений. Ни ссадин, ни царапин, ни синяков, ни шишек,
не говоря уже о переломах.
– То есть, следов борьбы не наблюдается?
– Пока я их не нашёл.
– А след от укола? – на киношный манер осенило меня: чем чёрт не шутит?!
– Инъекция?
Эксперт с сомнением покачал головой.
– Такому борову?! Тут нужны, минимум, три человека: «доктор» и ассистенты. Да и никаких следов от укола я на руках… Минутку!
Эксперт повернулся к трупу, и, задействовав всё ещё скучающих оперов, несколькими ловкими движениями приспустил брюки и трусы владельца.
– Ничего, товарищ генерал… И на ногах – тоже…
– А какая-нибудь химия в лицо? – продолжал я «давать кино».
Эксперт наморщил лоб: смесь удивления и скептицизма.
– На моей памяти… такая экзотика – не для Руси… Хотя…
Он протёр лицо покойного ватным тампоном.
– Шансов немного, но проверим.
– А на вскрытии? – не унимался я.
– Там шансов больше.
Бровь эксперта выгнулась дугой.
– Вы полагаете, что…
Указательный палец его правой руки уже адресовался покойнику. Я неопределённо двинул плечом.
– Ну, посудите сами: боров – за сто кэгэ, никаких следов борьбы, никаких следов инъекции, а он, тем не менее, висит под потолком! Заметьте себе: в петле, до которой ему даже не допрыгнуть! Кто-то должен был его определить туда?
А «при наличии отсутствия» определить его туда можно было только обездвиженным! Отсюда – какой вывод?
– Виноват, товарищ генерал, – смутился эксперт. – Недотумкал. Можете не сомневаться: землю буду рыть… в смысле: потроха, но, если что-нибудь там есть, я его найду обязательно! Слово даю!
– Беру, – усмехнулся я. – А тебя что там заинтересовало?
Вопрос адресовался «Важняку», который немигающим взглядом уставился на крюк с обрывком верёвки. Дополнительно «стимулированный» локтем в бок, тот встрепенулся.
– Шеф, а Вам не кажется, что преступник допустил прокол?
– То есть?
– Если он хотел создать видимость самоубийства, то мог повесить нашего подзащитного как-нибудь поближе к земле. Несоответствие-то – вопиющее.
– А ты уверен в том, что он хотел создать такую картину?
По причине «мефистофеля» в моих глазах «Важняк» задумался, и художественно округлил глаза.
– Вы хотите сказать, что…
– Да, приятель: наш неизвестный пока оппонент уже посмеивается над нами. А это говорит о том, что он – человек не с улицы.
– Наш?! – ещё больше округлил глаза «Важняк».
– Или понимающий в нашем деле: бывший
или из родственных «контор». А ещё это говорит о том…
«Важняк» затаил дыхание. Я мотнул головой так, словно отрясал наваждение, и усмехнулся.
– Дежа вю…
– Не понял… – соответствовал заявлению «Важняк».
– Я – тоже… пока…
Память моя уже листала прошлое. Листала так, как листают старую книгу: «то ли чудится мне, то ли кажется…»…
Глава вторая (год 1991)
«… – Петрович?
«Петровичем» к своим тридцати трём я стал по результатам производственной деятельности и совместного распития спиртных напитков. Но в половине седьмого утра фамильярность, приемлемая в любое другое время, как-то не радовала. Ведь спать ещё можно было целый час. А с учётом того, что я пришёл домой лишь в третьем часу ночи: очередная, хоть и заурядная «мокруха» – этот час шёл за три, как на фронте.
– Это – я, Михалыч!
Представление было излишним: разумеется, я узнал голос пожилого майора милиции, «определённого на дожитие» в дежурку областного УВД. Когда-то он был неплохим опером, и я даже успел с ним поработать на закате его профессиональной деятельности. Его голос за ещё не истекшие сутки мне довелось «узнавать» в седьмой или восьмой раз: я уже сбился со счёта. А всё потому, что областное начальство ввело идиотскую практику контроля за «товарищами на местах». По сути, дублирования. Это называлось «группа по расследованию умышленных убийств, совершённых в условиях неочевидности».
Под дежурство в областном УВД нам даже отвели «комнату отдыха», которую мы делили вместе с операми, судебно-медицинским экспертом и водителем милицейского «УАЗика», закреплённого за группой. Прямо, как в романе или в кино. И всё это затевалось под благовидными и благозвучными предлогами – даже в благих целях: «координация, рационализация, специализация». Мы должны были оказывать «товарищам на местах» руководящую – она же методическая – помощь, заодно присматривая громкие, но несложные дела для отъёма в своё производство: «галочки» ещё никто не отменял.
