Мир без ценности. Дискурс отрицания - Дмитрий Герасимов

Благодаря десублимации монотеизм оказывается наиболее функционален по отношению к тем из людей, кто вне яхвизма по своей природе (по своему «ничто» как безосновности!) остается существом, противоположным человеку, для кого сам процесс жизни в чувственно-эмоциональном отношении вызывает острое отвращение или страдание. Он помогает им переносить жизнь! Вот почему яхвизм призывает своих адептов делать все то же самое, что делают другие для жизни в мире (рожать детей, орошать поля, строить города) – но сохраняя при этом в десублимированном виде изначально присущую им ценностную противность природе (презрение или безразличие к ней, как не имеющей, по смыслу, ценности в себе) – так называемые жертвенники для жертвоприношений без идолопоклонства: «…не делайте предо Мною богов серебряных, или богов золотых, не делайте себе: …сделай Мне жертвенник из земли и приноси на нем всесожжения твои» (Исх. 20, 22—26). Ценность, как и смысл (точнее – потому что и смысл!), относится яхвизмом за пределы мира, в абсолютное «по ту сторону». Обрести и ценность и смысл можно, только всецело противопоставив себя миру-природе (символически «обрезав себя» в подтверждение своей действительной, «чувственной» неукорененности в мире). Необходимо встать по ту сторону мира не по смыслу только, но и по ценности, и прежде всего по ценности – не по разуму только, но и по «бытию». Признает ли «израильтянин власть Бога или отвергает ее, подчиняется или противится ей, этот человек живет, – как бы он ни жил, – только потому, что Бог есть»27. Вот почему Израиль становится проводником воли божественного «ничто» мира, нацеленной на тотальное переворачивание мира, ценностное обращение против самого себя. Ибо лишь то, что, будучи в мире, противно миру, то благо. Мир же «сам по себе» (по своей собственной воле и ценности), «без Яхве», зол. А потому все, что не «избрано» и не «обрезано» (по ценности природы не обращено против самого себя, не опосредовано потусторонним ничто мира), то обречено на гибель вместе с миром, противным духу. Избранность, «печать Яхве» (не выдуманная, а действительная) узнается по противности миру, по природе, отрицающей себя.

Вот почему еврейство (прежде всего, как религиозный, а не этнический феномен), поскольку оно выражает некие универсальные тенденции, присущие человеку в его обращенности к Божественному Ничто, абсолютно неискоренимо. Еврей может искренне отвергать еврейство, исповедуя христианство, любую иную религию, придерживаться взаимоисключающих политических взглядов – от крайне левых до крайне правых, относить себя к любой народности или культуре, но все равно останется евреем. Ибо «еврей, в той мере, в какой он не разобщен с первоистоком своей сути (т.е. с фундаментальной метафизической обращенностью к Ничто мира. – Д.Г.), даже …открытый всем нападкам еврей, …все равно защищен от них. С ним все случается, но от этого с ним ничего не может случиться»28. И это «ничего не может случиться» как раз и обусловлено исходной противоприродностью яхвизма, его ценностной неукорененностью (как «безосновностью») в мире. Безосновность необязательно связана с монотеизмом, но яхвизм всегда безосновен (в противоприродном смысле), составляя сущностное отличие «избранного народа».

Порожденная исходной чувственно-эмоциональной бедностью (как «ничто» мира) яхвистская десублимация с самого начала была нацелена на имитацию естественно-культурной «органики» язычества, позволяющую в замаскированной форме реализовывать главенствующий для яхвизма принцип противоприродности «духа». Но даже сама эта маскировка, по видимости служившая естественной формой культурного компромисса со всеми остальными, целиком ориентировала яхвизм на непримиримую борьбу с «язычеством», выстраивала его в последовательное отрицание любой прирожденности. Самая жизнь в мире на началах и принципах яхвизма, т.е. при условии постоянного воспроизведения «страха Господня», метафизически-суицидальной обращенности к безосновному «ничто» и со временем лишь усиливающейся устремленности к концу истории, к концу мира и человека, должна была представлять собой полную противоположность жизни любого из окружавших народов. Ф. Шеллинг («Philosophe der Offenbarung») определял историческую роль иудаизма преимущественно отрицательными чертами, как не-язычества, анти-язычества: «Иудейство никогда не было собственно чем-нибудь позитивным…»29. Но за этой антитезисностью яхвиста язычеству, за этим постоянным стремлением оппонировать язычеству стояла его кардинальная противоположность миру и человеку, вытекавшая из его собственной невозможности жить в согласии с «природными порывами», из собственной человеческой недостаточности. Борьба с язычеством как с «идолопоклонством» означала распространение этой недостаточности на весь мир.

Человеческая недостаточность

Конечно, не только в яхвизме, но и во всем природном человечестве как язычестве разворачивалась аналогичная борьба с «природой» – вместе с разрушением родоплеменной демократии, укоренением на протяжении длительного времени института рабства, образованием первых космополитических империй и т. п. процессов отчуждения и самоотчуждения в нем неизбежно нарастали противоприродные тенденции. Метафизические понятия, как и практические потребности, носят исторический характер. Язычество в силу пантеистической погруженности в мир тесно связано с осмыслением природы. И при историческом становлении человеческого разума в нем неизбежно совершалась своеобразная интеллектуализация природы, схожая с той, которая происходила в яхвизме, – через такие понятия, как «космос» (мировой порядок, закономерность, логос) и «фюсис» (как противоположное «техне», созданному человеком, и одновременно «сущее») – оба понятия были развиты античной философией. Однако – опять же в силу пантеистической, эманативно-эссенциалистской погруженности в мир как Абсолют (в согласии с тезисом «все во всем») – эта интеллектуализация природы в античной философии, в отличие от яхвизма (и в этом заключалось главное отличие), не вела к устранению другой – эмоциональной, душевной – составляющей природы, а лишь иерархически «принижала» ее.

Главное же – если не в философии, то в реальной культурной и религиозной практике, мифологии (греческой народной религии) – безусловно сохранялось, составляя самую суть языческого «идолопоклонства», а именно непосредственное переживание природы как того, что и открывается только в переживании (внутреннем восприятии, ощущении, чувстве), а не в мысли, и независимо от мысли. Иначе говоря, понятие природы даже в греческой философии <как языческом богословии> неявно подразумевало ее безусловную положительную ценность, ибо именно ценность (в отличие от смысла) переживается: смысл мыслится, а ценность <только> переживается! Поэтому столь ненавидимое яхвизмом «идолопоклонство» язычников заключалось вовсе не в идеализации природы или наделении ее божественными чертами и т. п. (что связано с умственной рационализацией природы, к которой тяготел и сам яхвизм, пусть и в отрицательном смысле), а прежде всего в том, что составляет единственную и неповторимую сущность природы <до всякой возможной рационализации> – в ее бытии через ее переживание, или в «захваченности сущим», в терминологии М. Хайдеггера, полагавшего, что мы «никогда не схватим эти понятия в их понятийной строгости, если заранее не захвачены тем, что они призваны охватить. Этой захваченности, ее пробуждению и насаждению служит главное усилие философствования (курсив автора. – Д.Г.)»30! «Сущность» природы не в «круговороте веществ», «иерархическом порядке», или «самоорганизации неравновесных систем» (в духе современных медитаций И. Пригожина и синергетики), как и в любом ином смысле, а в ее само-ценности (как непосредственном переживании, говоря тавтологически, или опять же в терминологии М. Хайдеггера – «властвовании владычествующего», т.е. «природы»31), через которую она только и раскрывается для мысли как априори ей неподвластное и от нее не зависимое! Не случайно, по М. Хайдеггеру, основное значение «фюсис» – владычество в его властвовании: ««Фюсис» означает это неподвластное человеку и правящее им полновластие, правящее им и охватывающее его, человека, всегда уже изъяснившегося о нем»32.