Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Американская армейская жизнь в изображении Джонса держится на жестоком произволе, бесчеловечности, мелкокорыстном эгоизме. Человеческое достоинство, талант, честное отношение к делу, добросовестность не только не берутся в расчет, но как бы и не существуют. Они вызывают лишь недоумение и подозрение. Здесь каждый за себя и все друг другу враги. Система мелких привилегий и поблажек разрушает связи между людьми. В солдатской среде царит тупое невежество и почти отсутствует всякая духовная деятельность, если, конечно, не считать доморощенных «теорий», оправдывающих подобный образ жизни. Их сочиняют все: от полуграмотного сержанта Галовича и начальника кухни Старка до генерала Слейтера. Единственная отдушина в этом беспросветном существовании — игра в карты, пьянство и посещение публичных домов, причем почти каждое из этих «мероприятий» неизменно сопровождается жестокими драками, все равно с кем — друг с другом, с патрулями, с полицией. И заметим, что все это не отклонение от нормы, а сама норма. Не напрасно старшина Тербер объясняет Пруиту, что добросовестная служба не имеет отношения к армейским порядкам и что хороший солдат никогда не заработает сержантских нашивок, а лейтенант Колпеппер советует Пруиту перед трибуналом сослаться на то, что он был пьян. Суду, в общем-то, наплевать, виноват солдат или нет, а «пить и дебоширить — это у каждого солдата не только в крови, а, можно сказать, его священный долг».

В армии процветают подхалимство, угодничество. Сознание солдат отравлено фальшивыми лозунгами, дешевой рекламой, суевериями и предрассудками, среди которых наиболее стойкими и опасными являются предрассудки расовые, ведущие нередко к трагическим последствиям. Достаточно вспомнить рассказанную в романе историю самоубийства сержанта Блума. Подонки, мерзавцы, тупые бездарности здесь благоденствуют, а честные, бескорыстные, мыслящие неизбежно оказываются в тюрьме, во власти садистов вроде майора Томпсона и Толстомордого Джадсона.

Во втором бараке гарнизонной тюрьмы живут «люди гордые. Отчаяннейшие из отчаянных. Элита… Их лишили возможности давать отпор и побеждать, а потому они с особой строгостью оберегали свое достоинство побежденных…» Многочисленные персонажи-романа идут каждый своей дорогой — кто в отставку, кто на повышение, кто на другую должность. Но у большинства честных, твердых, порядочных, у тех, кто имеет право считать себя личностью, один путь — в гарнизонную тюрьму, где их либо сломают, либо убьют. Иначе и быть не может: они — нонконформисты. Джонс не пожалел сил на создание мрачной, иногда душераздирающей картины армейской жизни, картины, которая убеждает нас каждым своим эпизодом: солдат, решивший оставаться в армии человеком, обречен. Возможно ли, что за всем этим стоит всего лишь недолгий личный опыт солдатской службы на Гавайях в предвоенные годы? Надо полагать, что дело обстояло несколько сложнее.

5

Общее знакомство с творчеством Джонса убеждает нас в том, что писатель был наделен высоко развитой социально-исторической интуицией. Ему было дано почувствовать в отдельных событиях, в конкретных фактах общее направление развития страны. Именно отсюда вырастала проблематика его романов; отсюда же возникали общие и частные вопросы, ответы на которые он искал на путях художественного исследования действительности.

Напомним, что Джонс писал свой роман в конце 40-х годов. Позади была вторая мировая война, бои на европейском и тихоокеанском театрах военных действий, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Начиналась эпоха антикоммунистического психоза, «железного занавеса», «охоты на ведьм» и иных способов запугивания населения страшной опасностью, якобы грозившей Америке изнутри и извне. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, возглавляемая сенатором Маккарти, работала полным ходом, «неблагонадежных» изгоняли с государственной службы, ФБР распространяло черные списки, лишавшие работы художников, писателей, ученых, артистов, музыкантов. Дж. Ф. Даллес выдвинул концепцию роли Америки как мирового жандарма, призванного уберечь человечество от коммунизма. Впереди Америку ждали Корея и Вьетнам. Если оценивать жизнь американцев этой поры по шкале эмоций, то легко увидеть, что доминирующим эмоциональным состоянием нации был страх, страх перед ФБР, страх перед маккартизмом, страх остаться без работы, страх перед завтрашним днем, перед доносчиками и просто перед соседями.

Одновременно происходили и другие перемены. Война вывела Америку из затяжной экономической депрессии. Военная промышленность заработала в нарастающем темпе. Армии требовалось все больше и больше танков, самолетов, военных кораблей, артиллерийских орудий, автомобилей, бомб, снарядов, мин, патронов. Пентагон заказывал, частные корпорации поставляли, правительство платило. Генералы постепенно привыкали диктовать свою волю промышленности. Они обеспечивали сбыт продукции и тем самым высокие прибыли корпораций.

После войны производство было переведено на мирные рельсы лишь частично. Американская промышленность продолжала производить оружие. Более того, в широких масштабах началась разработка и производство новых сверхмощных видов вооружения: атомные, водородные, нейтронные бомбы, баллистические и крылатые ракеты, атомные подводные лодки и авианосцы, химическое оружие, бактериологическое оружие… Пентагон и военная промышленность обеспечили себе прочные позиции в правительстве. Теперь правительство разрабатывало политику, которая требовала военного превосходства Америки над любой другой страной мира и военного присутствия во всех частях света, армия и флот обеспечивали такое присутствие, а промышленность поставляла вооружение. Началась серия локальных вооруженных конфликтов и необъявленных войн. Термин «военно-промышленный комплекс» не был еще в ходу в конце сороковых годов, но практически само явление уже существовало, пусть и не в окончательно сформировавшемся виде.

Джонс, как и многие другие его современники, не был осведомлен обо всех подробностях процесса, совершавшегося в стране, но общее направление не вызывало у него сомнений, и характер перелома в национальной жизни Америки был для него очевиден. Он замыслил создать эпическое полотно, где предполагал подвергнуть означенный процесс тщательному художественному исследованию на материале жизни американской армии. Замысел — вполне реальный, поскольку в армейской жизни перелом обнаруживался с не меньшей, а может быть, и с большей отчетливостью, чем в других областях американской действительности. Джонс полагал, что сумеет развернуть весь материал в одном романе, где будет показана армейская жизнь в предвоенные годы, солдаты на войне и тыловая Америка, увиденная глазами раненых, вернувшихся на родину. Дописав свой роман почти до середины, Джонс понял, что ему не справиться с грандиозным замыслом в рамках одного произведения, хотя бы и объемистого, что понадобится по меньшей мере еще два романа, два больших полотна, чтобы завершить начатое. Тогда он решился ограничить тему и материал книги и завершил действие романа «Отныне и вовек» нападением японцев на Перл Харбор.

Представляется в высшей степени справедливой характеристика, которую дал роману Максуэл Гайсмар в цитированной уже статье: «… Книга Джонса вобрала в себя все общественные, экономические и политические проблемы, относящиеся к данной области, и специфическую армейскую деятельность, и модели поведения людей, которые одновременно и признают цепь обстоятельств, выпавших им на долю, и восстают против них. «Отныне и вовек» создавался… в момент развала того жизненного уклада, который он воспевает и которому подводит итог, — регулярная армия профессионалов со сроком службы в 30 лет переформировывалась к тому времени в постоянную (если уже не атомную) армию могучей мировой державы»[5].

Здесь только одна ошибка: «момент развала» следовало соотносить не со временем написания романа, а со временем действия. Точкой отсчета (она остается за пределами повествования) можно полагать идеализированное представление об армейской жизни 20–30-х годов, когда не существовало массового призыва на военную службу, когда солдаты завербовывались на 30 лет, в которые укладывалась не только их служба, но практически вся их жизнь, — когда рота была не только местом службы, но и домом солдата, домом не временным, а постоянным, когда не вывелся еще окончательно патернализм в отношениях командира и солдат. Отсюда, кстати говоря, берет начало и утопический идеал, сконструированный Пруитом.

Армейская жизнь, как она представлена в романе, по своим внешним параметрам все еще соответствует старому укладу. Однако ее внутреннее содержание схвачено «в момент развала».