Проклятый горн - Алексей Пехов

– Почему Вальтер так уверен, что у его ребенка есть дар? – вновь перескочил старый пеликан на беспокоившую его тему. – Разве темные души не должны были уже найти ее?

– Если дар проявился несколько месяцев назад, то нет. Он слишком слаб. Потребуется год или два, чтобы он развился и привел к проблемам. Пока ребенок мал, темные души ему не страшны. До девяти лет точно.

– Но в Братство вы берете чуть ли не с пяти.

– Просто и мы, и Орден предпочитаем забирать детей как можно раньше, чтобы научить их как можно лучше.

– Ты ведь не только заботишься о ребенке со способностями, да?

Порой Проповедник становился очень проницательным. Я не ответил, и он едва слышно хмыкнул:

– Девочка станет заложницей в Арденау?

– Она станет ученицей. С такими же правами, как и у всех остальных детей. Но если через нее магистры смогут надавить на Вальтера, то я не сомневаюсь – они сделают это.

Он молчал, обдумывая услышанное, и я завалился на кровать, предупредив его:

– Последний вопрос. Мне, в отличие от тебя, приходится спать.

– Как ты думаешь, зачем он просил Кристину забрать дочь в Арденау? Почему не в Орден, с которым колдун сотрудничает?

– Это целых два вопроса. – Прежде чем ответить, я положил руку под голову. – Ну, если верить истории о том, что темный кузнец заплатил какому-то законнику темным кинжалом, чтобы тот в обмен отдавал ему клинки стражей… Вряд ли Вальтер сильно жаждет, чтобы его ребенок оказался в месте, полном гадюк.

– А мне кажется, что это попытка искупления. Или откупа. Это уж как тебе больше нравится. По его вине погибли несколько стражей, и теперь он отдает свое дитя в Братство.

– Проповедник, порой ты слишком хорошо думаешь о людях. Давай спать…

– Людвиг! Вставай! – Старый пеликан орал мне прямо в ухо. Такие вопли даже каменного идола подняли бы, не то что меня.

Мало что соображая со сна, я сел на кровати.

– Какого черта?! – довольно зло спросил я у него.

Комнату заполнял бледно-алый свет, льющийся из окна, и силуэт Пугала, прилипшего к стеклу, был, несмотря на глубокую ночь, прекрасно различим. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что означает это зловещее зарево.

– Твою мать! – в сердцах сказал я, поспешно одеваясь. – Началось!

– Пожар? Ну да. Горит уже несколько минут.

– Какой, к чертям собачьим, пожар?! Это бунт.

– Иисусе Христе! – перепугался тот. – А ты не путаешь? Совет по вопросу принятия налога ведь еще не собирался!

– И не соберется. Гильдии не стали ждать. Черт! Как же не вовремя!

Я услышал крики на улице, выглянул вниз, увидел фигуры с факелами. Почти с десяток пытались выбить дверь в соседнем доме, используя для этого дубовую лавку. Еще несколько человек бросились к таверне.

– Просто прекрасно! – Я оставил рюкзак на месте, забрав из него лишь деньги.

– Чего они хотят?

Пугало на вопрос старого пеликана красноречиво провело пальцем по горлу.

– Чего обычно желают люди, когда наступает беззаконие? Убить, ограбить, сломать, поджечь и изнасиловать. Не поручусь, что именно в таком порядке. – Я взял лежащий на столе палаш, пожалев, что нет при себе пистолетов. – Горожане одуреют от крови и вседозволенности и устроят такое, чего постыдились бы банды ландскнехтов.

– Но это же их город! Они же не солдаты, которые берут его штурмом! Им здесь жить!

– Когда подобные мелочи кого-нибудь останавливали? Превратиться из примерных горожан в кровожадное стадо – дело нескольких минут. Лисецк тому примером.

По лестнице застучали сапоги и башмаки.

– Он здесь? – спустя несколько секунд грубо спросили за моей дверью.

– Нет! В конце коридора. Там лучшие комнаты. – Я узнал хриплый голос хозяйки.

И он был отнюдь не испуганным.

Вновь топот. Компания направилась прочь.

Мы с Проповедником переглянулись, так как оба знали, кто снял большие апартаменты.

Загрохотали кулаки.

– Открывай, чертов ландрат!

– Господи! – кротко вздохнул Проповедник. – За что, Господи?!

Пугало проворной крысой уже юркнуло наружу. Оно не желало пропустить ни секунды происходящего действа.

– Ты должен помочь! – неожиданно сказал старый пеликан.

Взявшись за засов, я все же не удержался от колкости:

– На тебя это не похоже. Обычно ты умоляешь не вмешиваться.

Я вылетел в плохо освещенный коридор в тот момент, когда мастеровые высадили дверь и с ревом вломились к ландрату. Почти тут же раздался высокий, пронзительный девичий крик.

Хозяйка «лучшей таверны в городе» оказалась у меня на пути. Рядом с комнатами она присутствовала не без причины. И дураку понятно, кто сообщил о важном постояльце и привел жаждущих расправы горожан. Я не церемонясь отшвырнул ее в сторону, к стене, шагнув внутрь.

Помня Вион, я не собирался допускать тех же ошибок, что мы совершили с Гансом в прошлый раз. Беседы и увещевания здесь бесполезны.

Их было шестеро. Один держал вырывающуюся из его рук кричащую девчонку, двое повисли на плечах ландрата, а их товарищ безостановочно тыкал сапожным ножом благородному в грудь и живот.

Остальные наблюдали.

Мой палаш со свистом рассек воздух, опустился на плешивую голову ближайшего парня, расколов череп с противным звуком и разбрызгав мозг и кровь во все стороны.

– Какого че… – Товарищ убитого начал оборачиваться, и я ударил с отшагом назад, концом клинка, перерубив ему гортань, так что вместо того, чтобы произнести оставшиеся звуки, человек лишь захрипел, пытаясь зажать руками рану.

Убийца с сапожным ножом бросился на меня. Через мгновение к нему присоединились двое других, наконец-то отпустившие уже мертвого ландрата. Они отцепили от поясов мастеровые топорики[3], решив, что втроем без труда меня одолеют.

Четвертый, самый здоровый, продолжал держать девчонку.

Судя по нашивкам гильдий на куртках, они были сапожниками и шорниками. Ребята умели нападать толпой да дубасить одиночек, но по тому, как они двигались и мешали друг другу, становилось ясно, что с хорошо вооруженным человеком до этого никогда не сталкивались. Я отступил в коридор, обеспечив придуркам выход через узкую дверь поодиночке.

Первый сунувшийся ко мне упал на пол с перерубленной ключицей, двое других сразу же отступили назад, понимая, что так просто меня не взять. Я не дал им времени на то, чтобы придумать какой-нибудь план действий.

Атаковал одного, он парировал топориком, но мой тяжелый клинок заставил его отшатнуться. Я, сократив дистанцию, режущим движением палаша полоснул его по руке, повернувшись на левой ноге, что есть силы ударил гардой в лицо, круша зубы и челюсть.

Тут же присел, вскидывая палаш вверх и защищая голову от удара человека, подскочившего ко мне сбоку. Пнул его ногой по колену, промазал, перехватил руку и всадил широкий палаш между ребер, так что он выплюнул кровь прямо мне в лицо.

Мой клинок застрял, я, чертыхаясь, оттолкнул мертвеца, и, пока вытирал рукавом кровь, попавшую на веки, оставшийся в живых мастеровой начал действовать.

Он швырнул в меня Ульрике. Я поймал ее, точно мяч для игры в квильчио, хоть как-то смягчив падение, а после мне уже стало не до того, чтобы проверять, как чувствует себя дочь погибшего ландрата.

Я не самый маленький человек в мире, но этот детина походил на гору. Он оказался молодым черноволосым парнем, крайне разозленным тем, что я устроил здесь самую настоящую мясную лавку, разделав на грудинку и бекон его товарищей. У противника не было никакого оружия, но каждый из его кулаков напоминал молот, а руки были достаточно длинными, чтобы не давать мне воспользоваться кинжалом.

Мастеровой оказался очень подвижен, и умело загонял меня в угол. Оставалось лишь уклоняться, ощущая, как ветер то и дело проносится рядом с лицом. Я пытался зацепить клинком по его запястьям, но не успевал, так быстро мелькали его оглобли.

Я едва не споткнулся об одно из тел, и он, с ревом оказавшись рядом, схватил меня за грудки и кинул. Перелетев через стол, я грохнулся на пол, радуясь, что мне противостоит все же любитель, а не опытный боец, который бы не швырялся мной, а уже сломал шею.

Ульрике с отчаянным воплем прыгнула великану на спину, замахнулась, и я увидел в ее руке мастеровой топорик. Первым ударом она отрубила парню правое ухо, вторым рассекла лицо. Но эти раны, пускай и кровавые, не убили его.

Ремесленник, вопя, сгреб ее за шкирку здоровой лапищей, отбросил от себя, точно надоедливое насекомое. Пока он, забыв обо всем на свете, пытался нашарить в полутьме собственное ухо, я оказался рядом, оттянул его подбородок вверх, натягивая кожу на шее, и одним движением перерезал горло.

– Подыхай, мразь! – плюнула ему в лицо дочь ландрата в разорванном платье.

На улице гулко забил набат, и его звон подхватили колокола других церквей.

– Тревога? – Проповедник, в отличие от ходящего по лужам крови Пугала, стоял в дверях.

– Нет, – ответил я ему. – Призыв выйти на улицу всем, кто еще остается дома.