Сердце, полное любви - Сьюзен Мейер

— Но я пока еще работаю с братьями Андреас.

— Роджер сказал: «Как только Герри выйдет из кабинета, он должен прийти к нам, иначе дело Махони развалится по швам».

Отец обернулся к Уитни с беспомощной улыбкой:

— У вас все будет в порядке?

— Конечно, иди и ни о чем не беспокойся. Если мне понадобится помощь, я отправлю тебе сообщение.

— Спасибо.

Герард поцеловал дочь в щеку, подхватил документы и вышел.

Войдя в свой кабинет, Уитни посмотрела на Джино. Он лежал в сумке-переноске, посасывая зеленую соску. Взгляд больших темных глаз встретился с ее собственным, и грудь Уитни сдавила боль. Светло-голубые глаза Лайлы были комбинацией ее серо-голубых и небесно-голубых глаз ее мужа, ее золотистые волосы ложились на плечи пушистыми волнами. Уитни обожала заплетать их в косы и украшать разноцветными бантиками.

Боже, она отдала бы все, что имела, каждый день своей оставшейся жизни и каждый вздох, за то, чтобы снова прикоснуться к золотистым кудрям дочери.

Джино заворочался в своей сумке и начал плакать.

— Не плачь, моя радость, — тут же заворковала Уитни, осторожно ставя сумку-переноску на диван и садясь рядом.

Видимо, забота о ребенке похожа на плавание: раз научившись, ты никогда не забудешь, как это делать. Но, к сожалению, эти навыки вызывали к жизни воспоминания о Лайле: ее ночные колики, первый день рождения, когда она очень испугалась, увидев столько незнакомых людей одновременно, то как она купала ее, укладывала спать, любила ее…

Была ее мамой.

— Не плачь, не плачь, моя радость…

Она прикрыла глаза, стараясь взять себя в руки.

Джино плакал все громче, поэтому Уитни осторожно достала малыша из сумки и прижала к груди. Он пах детским лосьоном и был мягким, словно пух из крыльев ангела. Уитни закрыла глаза, вспоминая свою маленькую дочку, планы на будущее, которые она строила. Она попыталась думать о чем-то другом, но разрывающие сердце картины продолжали возникать в ее памяти, сопровождаемые звуками, которые когда-то наполняли ее сердце радостью: смех, детское гуление, первые слова — «папа», «мама», «деда», «киса».

Маленький мальчик внимательно смотрел на ее лицо.

— Наверное, тебе сейчас очень страшно? Я уверена, тебе понравилось жить у моей мамы, но ты наверняка скучаешь по своей собственной…

Произнеся эти слова, она поняла, как фальшиво они звучат. Разве можно словом «скучаешь» выразить чувство потери самого близкого человека? Хотя он еще не понимает, что его родители погибли, ее сердце разрывалось, потому что она прекрасно знала, каково это. Ты остался совсем один. Ты напуган. Ты хочешь к маме или к тому, рядом с кем почувствуешь себя в безопасности.

За последние три года Уитни ни разу не чувствовала себя в безопасности. Когда ее муж покончил жизнь самоубийством, прихватив с собой на тот свет их маленькую дочь, все, во что она верила, рассыпалось в прах.

Она снова стояла лицом к лицу со своим худшим кошмаром, со всепоглощающим чувством вины. Сколько бы ее психолог ни повторял ей, что она ни в чем не виновата, Уитни не слушала. Она не смогла защитить свою дочь — какие могут быть оправдания?

Никто не знал, специально ли Берн посадил Лайлу в машину, заполненную угарным газом, в тот роковой вечер, когда он решил покончить с собой. Предполагали, что он усадил Лайлу в детское кресло, собираясь куда-то отвезти, но потом, уже находясь в помутненном состоянии рассудка, забыл об этом.

Это объяснение устраивало всех, кроме Уитни. Если все признавали, что Берн, все глубже погружаясь в темные воды депрессии, начал сходить с ума и поэтому забыл, что с ним в наполненной газом машине находится невинный ребенок, то почему она раньше не поняла, что он слишком болен, чтобы заботиться об их дочери? Что было настолько важным в те последние месяцы, что интересовало ее больше, чем безопасность собственного ребенка и признаки того, что ее муж перешел черту?

Требовательный крик Джино вернул Уитни к реальности. Она, правда, хотела заботиться о нем, любить его, но каждое прикосновение к этому ребенку будило воспоминания о Лайле и ужасающее чувство вины, с которым она не могла справиться.

Уитни быстро поменяла Джино подгузник, но вместо того чтобы взять малыша на руки, положила его обратно в сумку-переноску. Она очень надеялась, что ее неспособность прикасаться к Джино — временное явление и скоро она сможет преодолеть его, ведь он не виноват в смерти ее близких. И Мисси хотела, чтобы она позаботилась о ее маленьком сыне…

Она достала из кармана пиджака чуть помявшийся синий конверт, распечатала его и начала читать:

«Дорогая Уитни!

Так странно сейчас писать эти строки. Надеюсь, тебе никогда не придется прочесть это письмо, но сегодня мы со Стефаном составляем завещания. У нас есть маленький сын. Мы должны были решить, кто будет заботиться о Джино, если нас не станет. Стефан сказал, что он хочет, чтобы опекуном стал Дариус, но мне эта идея не кажется слишком хорошей. Я сомневаюсь, что Дариус когда-нибудь захочет жениться, а это значит, что у Джино никогда не будет матери. Но отговорить Стефана от назначения опекуном именно Дариуса я не смогла. Все, чего я добилась, — это сделать тебя соопекуном Джино. Так что, если со мной и Стефаном что-то случится, Дариус станет новым папой Джино, а ты — мамой.

Прошу, люби его, Уитни, потому что я не уверена, что Дариус догадывается о существовании этого чувства.

Мисси».

Уитни вздохнула и стерла текущие по щекам слезы. Записка была короткой и содержала простую материнскую просьбу — любить ее ребенка.

Она взглянула на Джино. Этот малыш сначала переехал из семейного особняка в Греции в дом ее родителей, а теперь должен снова переехать. Наверняка происходящее пугало его, ведь его передавали от одних незнакомцев к другим, а его любимая мамочка все не приходила. И никогда больше не придет. Его жизнь должна как можно быстрее войти в нормальное русло, а окружение должно стать стабильным. И только она может позаботиться об этом, иначе велика вероятность того, что Джино будут воспитывать няни и гувернантки, а потом преподаватели какой-нибудь отдаленной школы-интерната. Никто, кроме нее, не сможет заставить Дариуса видеть в брате нечто большее, чем голос на совете директоров.

Она должна стать частью жизни этого малыша, должна заботиться о нем, любить его.

— У тебя были сложные дни, но теперь все будет хорошо, — прошептала она, ласково погладив Джино по голове. — Я обещаю позаботиться о тебе.

Сердце Уитни снова болезненно сжалось. Как она может обещать что-либо этому ребенку, если не смогла защитить собственную дочь?